Эмили

Колючие черные пряди хлещут по моему лицу из-за сильного порыва холодного ветра. Мое сердце бешено стучит о ребра, и безжалостные удары барабанят по ушам, вибрируя в мозгу. От ужаса сжимаю ремень безопасности, который впивается в мое тело. Зажмурившись, я молюсь Богу, в которого внезапно поверила.

Теплой влажной ладонью Джай скользит вверх по моему колену и останавливается на бедре, вырывая меня из мыслей.

— Не пугайся так, Котенок, — поддразнивает он, когда я неохотно открываю глаза. — Я знаю, что делаю.

Я не вожу. На самом деле, у меня даже нет прав. Хотите знать почему? Потому что я цепенею при мысли об автомобильной аварии. Даже допустимая скорость оседает беспокойством в моем животе. И оно останется там, вместе с чувством неловкости и тяжести, пока мои ноги снова не ступят на твердую почву. В настоящее время мы движемся со скоростью сто шестьдесят километров в час по пустынной где-то на окраине Нью-Йорка, и я чувствую себя дерьмовей, чем могла представить. Мой желудок сжимается, сердце колотится, а кровь стынет, внезапно вызывая головокружение и тошноту. Ощущения, как во время «Адских американских гонок».

— Обязательно нужно гнать так чертовски быстро? — Я делаю вдох, когда горькая желчь поднимается из самой глубины желудка и начинает жечь в горле.

— Это краденая тачка, — напоминает он сквозь рев двигателя, и его губы изгибаются в самодовольной ухмылке. — Так что да. Вроде как.

Я никогда не нарушала закон. Нет, по правде. Иногда покуривала марихуану, но едва ли это преступление. Однако сегодня ночью я принимала участие в угоне авто. Я была там, когда Джай вломился в автосалон и украл ключи от стильного черного «Камаро». Понятия не имею, что это за марка, но видели бы вы, как засветились глаза у Джая, когда он встал перед черной красоткой, взвешивая краденые ключи в руке. Сколько лет я получу за соучастие в таком серьезном преступлении? Честно говоря, мне жаль, что мы не грабанули авто со склада списанных автомобилей.

Он едет быстро — так быстро, что я кажусь себе невесомой, словно астероид, мчащийся сквозь пространство. Когда залезала в тачку, я не думала, что она будет такой мощной. По ощущениям она легкая, как бумага, и без особых усилий рассекающая ночной воздух. И это не помогает в успокоении, я знаю — чем быстрее едешь, тем круче авария.

Есть люди, которые все время гоняют, они любят скорость. Утверждают, что это волнующе и захватывающе. Как удачно для них. Я же считаю, что это ужасно. Нет ничего волнующего в том, как бьется мое сердце, заставляя кровь мчаться по телу. Нет ничего захватывающего в том, как мои ребра давят на легкие и прижимают их к позвоночнику, тем самым уменьшая количество воздуха, которое могу вдохнуть. И на десерт — я едва могу соображать, потому что мое подсознание продолжает выкрикивать три коротких слова. Так или иначе, среди всего этого хаоса, бушующего в моем маленьком теле, я слышу все те же три слова снова и снова.

Пожалуйста.

Не.

Врежься.

— Паркуй (черт!) тачку в этом переулке, чтобы добраться до моей квартиры (ох, блядь!) без палева, — удается мне выдавить.

Мои ребра как будто сжимаются, и я удивляюсь, что моему сердцу удается остаться в груди вместо того, чтобы вылететь пулей из горла и приземлиться на приборную панель.

— Я не стремлюсь спалиться. — Руль скрипит, когда Джай сжимает прошитую кожу. — Не волнуйся ты так. Мы бросим тачку поближе к твоей квартире, а остальной путь пройдем пешком. Как только соберешь необходимые вещи, я найду нам другую машину, и мы сможем совершить заключительный этап нашего путешествия. Все будет хорошо.

Путешествия? Сейчас это путешествие, да? У меня никогда их не было, но предполагается, что они должны быть веселыми. Ничего из происходящего даже отдаленно не кажется веселым. Куда мы вообще направляемся? В другой штат? Или мы останемся в городе? Мне паковать вещи для суровой холодной погоды или он снова планирует спрятать нас в теплом и влажном подземном тоннеле? Это важная информация, когда собираешь вещи! Я не хочу взять юбки и платья, а затем оказаться на чертовом Северном полюсе.

— Куда мы едем? — с трудом сглотнув, спрашиваю я.

Джай без особых усилий переключает передачу и небрежно возвращает руку на гладкий кожаный руль. Он и прежде ездил на таких скоростях — это очевидно. Его движения такие плавные и расслабленные. Он совершенно непринужденно откинулся на спинку кресла, как будто мы едем на допустимой скорости, а не в два раза быстрее.

Я крепче сжимаю свой ремень безопасности, чувствуя себя крошечной без крепкой руки Джая.

— Увидишь, когда доберемся туда.

Я бы бросила на него убийственный взгляд, если бы смогла заставить себя переключить внимание от мира, проносящегося мимо меня.

Впереди перекресток, мы приближаемся к нему на безумной скорости, и если это последний перекресток, на котором что-нибудь произойдет... Иисусе. Я опускаю руки, чтобы вцепиться в кожаное сиденье.

— Черт. — Я ругаюсь себе под нос, пока ладони скользят по коже сидения. От страха я потею, отчего моя хватка выходит более слабой.

Пожалуйста.

Я изо всех сил зажмуриваю глаза.

Не.

Боль пронизывает мою челюсть от того, как сильно я сжимаю зубы, и машина уходит в поворот.

Врежься.

Шины визжат, и Джай вздыхает, упиваясь движением и шумом.

Он давит на газ, и машина резко выходит из поворота, оставляя за нами запах жженой резины и звук гневных визгов.

Машина с легкостью проезжает между двумя густыми кустарниками, а затем полностью останавливается. Я чувствую, как неприятный жар скользит по спине. Свет в окнах близстоящих домов не горит и не освещает улицу, поэтому мы укрыты в темноте. Единственный звук в машине помимо мягкого рокота двигателя — мои панические вдохи.

Срань Господня!

Мы сделали это.

Я жива.

Джай дергает ручник и поворачивает ключ. Рокот двигателя прекращается, обнажая мое беспокойство. Глубокие вдохи, которые я не могу остановить, — единственный звук, помимо тиканья остывающего двигателя.

— Ты как? — спрашивает Джай, само воплощение спокойствия.

Конечно, он спокоен. Джай может справиться почти с каждой ситуацией. Когда я — чертов беспорядок, он крут и спокоен. Несмотря на это, я киваю, удерживая свой пристальный взгляд на лобовом стекле. Не могу заставить себя взглянуть на него. Если сделаю это и увижу в нем даже малейший намек на беспокойство или страх, мне конец. Я развалюсь, как край слабого утеса после урагана. Джай же — скала, прочная основа, контролирующая мои страхи. Когда он спокоен, у меня есть вера в то, что мы выберемся из этой ситуации, но если посмотрю на него сейчас и увижу страх, то потеряю уверенность.

Мы ждем в тишине, и хоть колеса тачки подо мной неподвижны, мое сердце продолжает колотиться до боли в груди. Причина — рев сирен вдалеке, который становится все ближе и ближе. Копы — последнее, что нам нужно, но, во всяком случае, они ожидаемая проблема. Пока сирены звенят в моих ушах, посылая вибрацию в мой мозг, я почти ощущаю вкус металлических прутьев клетки, в которой они запрут меня,

— Блядь, — ругается Джай, оглядываясь через плечо.

Паника нарастает. Я не могу попасть в тюрьму. Я слишком худая для тюрьмы! Мои волосы слишком длинные, а грудь слишком упругая. Ведь там все так же, как и в мужской тюрьме? Я могу стать чьей-то сучкой в женской тюрьме? Не хочу это выяснять.

Вой сирен становится громче, и я начинаю кусать пальцы. Морщусь, когда всасываю большой палец и грызу ноготь. Кончики моих пальцев уже достаточно воспалены после нескольких недель нервного пожевывания. Такими темпами они никогда не восстановятся.