— A-а-а-а-а-а!

Мое тело словно бьет током, и я просыпаюсь. Какого хера? Едва соображая, открываю глаза, хватаю пушку и вскакиваю с постели. Вытянув руку, я взвожу курок и, прицелившись, проверяю все углы в комнате. Она пуста, как и была, когда мы заснули. Я смотрю на Котенка и обнаруживаю ее сидящей на полу — ее глаза широко открыты и она прижимает ладонь к вздымающейся груди.

— Что? — выпаливаю я. — Что случилось?

Уже темно, возможно, около восьми часов вечера. Если бы не свет луны из окна, то я бы не смог ничего увидеть.

— Эм, — она сглатывает, а ее тело заметно вздрагивает. — Паук. Он пробежал по моему плечу.

Она проводит дрожащей рукой по волосам, и я опускаю оружие. Пушки заставляют ее нервничать. Пушки заставляют большинство людей нервничать. Но не меня. Если на протяжении приличного количества времени не постреляю, то у меня случается ломка. Мне нужно подержать оружие. Нужно ощутить вес в ладони и металл на коже. Вдохнуть воздух после выстрела, почувствовать его вибрацию на моей плоти. Да, нет ничего лучше этого!

— Паук? — повторяю я нерешительно.

Котенок быстро кивает и с трудом сглатывает.

— Я оденусь. Может быть, подышу воздухом.

Эмили бледна, бледнее, чем должна быть, и ставлю все свои бабки, что это не паук. Я видел, где она живет. И уверен, что паук — это не повод для такого испуга.

Прижимая полотенце к телу, она покидает комнату.

Эмили

Вздрогнув, я сильнее сжимаю вокруг плеч синий вязаный плед, который нашла на диване, и сажусь на край причала. Как только вышла наружу в ледяной ночной воздух, сразу осознала, насколько холодно вне дома. Особенно холодно сидеть у воды на шатком старом причале, но это единственное место, где можно ощутить максимально свежий, морозный, чистый, холодный воздух на лице.

Я соврала. По моему плечу не пробегал паук, и, думаю, Джай понял это. Какой взрослой женщине снятся кошмары? Может ли взрослый просыпаться с криком? Как только я увидела панику на лице Джая, когда он соскочил с кровати и посмотрел на меня в растерянности, осознав, что ничего не произошло, я поняла, что солгу ему. Не хочу, чтобы он видел меня слабой... не хочу, чтобы он считал, что должен меня защищать. Признаю, я видела много всего. Видела перерезанные глотки, из которых вытекала кровь, видела искалеченные тела. Я вдохнула смерть... Прикоснулась к ней.

Череп.

Каждый раз, закрывая глаза, я вижу его лицо и вытатуированный на нем череп. В своих снах я чувствую его покрытые кровью руки, которыми он лапает и сжимает все, что хочет, и чую запах его дорогого одеколона, смешанный с ароматом плесени, ржавчины и крови. Если он найдет нас, что сделает? Если каким-то чудом брат Джая жив, то что же Череп делал с ним все это время?

— Эмили?

Я ахаю, а сердце подскакивает к горлу. Собрав силы, мне удается успокоиться. Внутренние чувства легко скрыть, но внешние — нет.

— Прости. Не хотел тебя пугать, — голос Джая эхом разносится над неподвижной гладью воды.

— Ты не напугал меня, — заявляю я, стыдясь своего оборонительного тона.

— Ладно.

Краем глаза замечаю его босые ноги, когда он останавливается возле меня. Его мускулистая голень начинает покрываться мурашками, и я следую взглядом за ними вверх по ноге, пока они не исчезают под теперь уже сухими и чистыми шортами. Секундой позже, они покрывают его спину, и все его тело начинает дрожать.

— Присоединишься? — спрашиваю я, распахивая плед и шмыгнув носом, так как из-за холода у меня течет из носа.

— Я надеялся, что ты не собираешься оставаться здесь слишком долго, и мы сможем вернуться в кровать.

Ухмыляюсь. Вернуться в кровать звучит прекрасно, а обнимашки даже лучше, но вряд ли я опять усну — особенно после того, как проспала весь день, и точно не после того кошмара, который приснился. Ни за что. Это тот тип кошмара, который не так просто забыть. Он из тех, что преследует тебя в реальной жизни.

Когда Джай понимает, что я никуда не собираюсь, он тяжело выдыхает. В ночном воздухе четко видно, как его дыхание вырывается белыми клубами.

— Я посижу с тобой.

Я начинаю дрожать, когда холодный порыв ветра обдувает затылок. Это под землей было жарко и влажно, а наверху чертовски холодно. К счастью для меня, я упаковала немного теплой одежды. У Джая же нет ничего, кроме черных шорт и зеленой футболки. Мне очень жаль его. Тут чертовски холодно.

Джай садится рядом со мной. Когда он оборачивает большой плед вокруг нас, укрывая от порывов холодного ветра все, кроме лица, его твердое, подтянутое тело прижимается к моему. Я снова шмыгаю носом.

— Хочешь поговорить об этом? — спрашивает он, его взгляд блуждает над озером.

— О чем? О пауке?

Джай поворачивает голову в мою сторону, впиваясь взглядом своих темных глаз. Кого я обманываю? Я как гребаное прозрачное стекло для него. Это ужасает — практически чужой человек может видеть меня насквозь. Хотя думаю, меня больше нервирует тот факт, что кто-то наконец-таки захотел это сделать.

— Прекрати нести чушь, Эмили. Я видел, где ты живешь, поэтому очевидно, что пауки для тебя не проблема.

Козел.

Джай выдерживает небольшую паузу, а затем спрашивает:

— Что тебе приснилось?

Без малейшего труда он видит насквозь мой спектакль и раскалывает меня, как кокос.

— Почему ты думаешь, что это был сон?

Дружелюбная улыбка появляется на его губах.

— Скажи мне, что это не так, и я сменю тему.

Я вновь дрожу.

— Это был не сон.

Джай смеется, и красивый, гортанный звук разносится эхом вокруг меня. Мне чертовски нравится этот звук. Он наполняет меня безумным желанием поцеловать его.

— Ладно. Теперь ответь абсолютно честно. — Его улыбка исчезает, а лицо вновь становится серьезным. Как ни странно, намек на мольбу проскальзывает в его глазах. — Не лги мне, Котенок.

— Почему это для тебя так важно? Зачем тебе знать все, что происходит в моей голове? Большинство людей бегут при мысли о серьезном разговоре, но не ты.

— Потому что я забочусь о тебе, — отвечает он без единого колебания. — Потому что ты — семья.

Мое сердце сжимается. Грудь сдавливает спазмом, и огромный комок, который я не могу проглотить, поднимается по горлу. И словно этого моему телу недостаточно, глаза начинает жечь... и это чертовски странно. Я ненавижу плакать, особенно перед ним. Смотрю на Джая не моргая, слегка приоткрыв рот.

— Ну, — говорю я, — может, и нет. Ведь ты же не трахаешься с членами своей семьи.

Я морщусь. Вместо того чтобы как нормальный человек поблагодарить его за то, что он включил меня в свою семью, я ляпнула нечто глупое. Но Джай смеется, и это по-настоящему прекрасный звук.

— Господи. Ты не могла просто улыбнуться и сказать «спасибо»?

— Прости! — Я смеюсь, мои щеки горят от жара, что мог бы посоперничать с солнцем. — Спасибо. Это самое милое, что мне когда-либо говорили.

Он фыркает.

— Сомневаюсь в этом.

— Почему?

— Ты, может, и не росла в семье, но наверняка у тебя были парни. Бьюсь об заклад, они говорили приятные слова.

Размышляя о своей жизни, я не могу вспомнить ни одного раза, чтобы кто-то сказал мне что-то такое доброе. В средней школе надо мной издевались из-за того, что я была бездомной сиротой-лузершой. На стажировке студенты были мудаками, а врачи трахали светловолосых медсестер с блестящими губами, пока я запихивала смазанную вазелином руку в перчатке в чью-то задницу. Единственное милое, что мне говорили до встречи с Джаем, было от безымянного мужчины, с которым я однажды переспала. И не думаю, что это считается, потому что комплименты были моим сиськам и попке.

— Нет, — говорю я, когда грустная реальность настигает меня. — Ты самый хороший человек, которого я когда-либо встречала, что немного странно, потому что иногда ты можешь быть тем еще мудаком.