Затем я замечаю выражение его лица — взгляд, который видела миллион раз. Я ненавижу его.

Усмехаясь, я смотрю на озеро.

— Не смотри на меня так. Мне не нужно, чтобы ты меня жалел. Я прекрасно обхожусь без фальшивой любезности и неуклюжих комплиментов.

— Мне не жаль тебя.

Я закатываю глаза.

— Ага, чудненько.

Большими теплыми пальцами он обхватывает меня за подбородок и разворачивает мое лицо к себе.

— Мне жаль не тебя. Мне жаль их.

Я с трудом сглатываю, пока он продолжает смотреть на меня своим свирепым взглядом. Его дыхание на мгновение согревает кончик моего носа, а затем воздух опять охлаждает его.

— Никто никогда не восхищался золотыми искорками в твоих глазах? Россыпью карамельных веснушек на твоих щеках?

Я слегка качаю головой.

— И губами?

Еще раз качаю головой, и вот тогда замечаю волнение в груди и дрожь предвкушения на кончиках пальцев. Я никогда не чувствовала подобное раньше. Никогда не чувствовала, что мне потребуется момент, который будет идеальным, но сейчас... пожалуйста, Боженька, пусть это будет идеальный момент.

Я хочу увековечить это воспоминание в памяти навсегда. Потому что, если у меня никогда не наступит момента, подобного этому, и все встречи, которые будут позже в моей жизни, рухнут и сгорят в клубе катастрофического пламени, то у меня всегда будет этот момент, в который можно будет окунуться.

Один идеальный момент на всю жизнь.

— Ты лжешь, — шепчет он, его слова почти уносит ветер.

Его лицо в сантиметре от моего. Сейчас его дыхание согревает мои губы, а не нос. Мне больше не холодно. Я горю метафорическим пламенем, и оно сжигает меня изнутри.

— Клянусь, я не лгу.

Наступает оглушительная тишина. Единственное, что я слышу — ветер в ушах. Миллион и одна эмоция витает между нами, и никто из нас не контролирует их. Ох, сколько же разрушений они могут причинить, если мы не справимся с ними прямо сейчас.

— Идиотизм, — выплевывает он, и у меня перехватывает дыхание.

Его губы накрывают мои, и это так греховно и интимно. Сердце колотится в груди, по коже пробегает миллион мурашек, и, ох, чертов ад, на вкус он хорош. Все мое тело болит после побега, но сейчас боль практически пропадает.

Потом боль возвращается, и мне едва хватает времени осознать внезапное исчезновение его губ до того, как холодный воздух прилипает к моей коже, отрезвляя полностью. Плед спадает с тела, и ледяной ветер мгновенно окутывает меня. Ругаясь себе под нос, Джай встает.

— Господи, я не так уж плохо целуюсь.

Он начинает метаться туда-сюда, зарываясь пальцами в свои темные непослушные волосы.

— Ты ни при чем! — Джай присаживается, прикрывая рот ладонью. — Как я мог быть таким идиотом?

Я хватаю плед и натягиваю его на плечи, плотнее прижимая к груди.

— Ты не очень убедителен.

Он тяжело выдыхает.

— Джессика. Она в городе, живет у друга семьи. — Он встает. — Мне пора.

Джессика? Его сестра? Паника начинается, словно пожар, но не по тем причинам.

— Ты уходишь? Куда уходишь?

Я должна волноваться за его сестру, но меня больше беспокоит перспектива остаться в одиночестве. Деревянные доски подрагивают под моей задницей, когда Джай несется с причала.

— Джай? — Я вскакиваю на ноги. — Куда ты идешь?

— Сделать телефонный звонок.

— Так воспользуйся телефоном, — кричу я. — Я видела два, когда мы приехали.

— Не могу, — кричит он через плечо. — Я перерезал кабель.

Ну конечно, он перерезал кабель.

Джай

Надеваю тесную пару кроссовок, не обращая внимания на взволнованный вид на мордашке Котенка, когда она наблюдает за мной, прислонившись к стене напротив. Не хочу оставлять ее здесь одну, но у меня нет выбора. Здесь она будет в безопасности. Я уже и так тупо рисковал жизнью своей сестры, не задумавшись ни на секунду. И не буду рисковать и Эмили тоже.

План таков: найти таксофон в соседнем городе и оттуда позвонить Джессике. Даже если телефон прослушивается, а я очень сильно в этом сомневаюсь, наше точное местоположение все равно не узнают. Маловероятно, что Череп будет лезть из кожи вон, чтобы выслеживать нас через телефон, но не буду сбрасывать этот вариант со счетов. Он сумасшедший ублюдок, у которого слишком много связей.

Прежде чем оставить Джессику на Талию, мамину двоюродную сестру, я отдал ей кредитную карточку, чтобы она смогла воспользоваться ею в случае возникновения чрезвычайной ситуации. Думаю, Череп, охотящийся на меня, словно псина, считается чрезвычайной ситуацией. Это всего лишь вопрос времени, когда он устанет гоняться за мной и решит использовать того, кого я люблю, чтобы меня выманить. Джесс и Талия должны вылететь первым же самолетом из страны.

До сих пор не могу поверить, что забыл о своей маленькой сестренке. В груди такое чувство... оно похоже на панику, которую чувствуешь, когда покидаешь свой дом и через час задумываешься, а выключил ли ты утюг.

Только это ощущение — НАМНОГО хуже.

Если бы у меня в желудке была еда, то я, наверное, уже выблевал бы все наружу.

— В гараже есть машина. Я возьму ее и вернусь обратно к утру.

Я не смотрю ей в глаза, когда прохожу мимо и достаю связку ключей, висящую на крючке рядом с ее головой.

— Утром? — бормочет она. — Так долго?

Зажав ключи в кулаке, я, наконец-то, смотрю в ее глаза. Они покраснели. Ее тело хочет заплакать, но голова ему не позволяет.

— Ты будешь в порядке, Котенок. Я скоро вернусь и привезу еды.

Заправив волосы за ухо, Эмили с трудом сглатывает. Хотел бы я что-нибудь сказать, что-то успокаивающее, но нечего. На данный момент у меня нет возможности поставить другого человека на первое место. Все, что меня волнует на данный момент — безопасность моей маленькой сестренки. С остальным я разберусь позже.

— Вот, — заявляю я, вытягивая из-под футболки пистолет.

Хватаю Эмили за запястье и кладу его на ее ладонь.

— Я постучу четыре раза. ЧЕТЫРЕ, Эмили. Ни больше и ни меньше, и хочу, чтобы ты стреляла в случае чего, хорошо?

Ее шоколадного цвета глаза округляются.

— Нет… но… я не могу... Я никогда не…

— Это очень просто. Прицелься и жми на курок. Вот и все.

Она пытается отстраниться, но я усиливаю хватку на ее маленьком хрупком запястье.

— Джай…

— Послушай меня, — огрызаюсь я.

— Нет…

— Эмили! Послушай. Меня.

Она прекращает попытки избавиться от моей хватки, движение ее конечностей замедляются, но не грудь. Она быстро вздымается. Как у испуганного маленького кролика.

— Если хочешь выжить, если хочешь избежать жизни и смерти по указке Черепа — ты будешь делать так, как я скажу.

Эмили смотрит на пистолет, обдумывая услышанное долго и упорно, а затем, наконец, брезгливо оборачивает тонкие пальчики вокруг рукоятки. Я отпускаю ее, позволяя почувствовать полный вес пистолета.

— Я вернусь к утру, — повторяю я. — И постучу…

— Четыре раза, — встревает она. — Ни больше, ни меньше, иначе я стреляю. Поняла.

Она избегает моего взгляда, и меня это бесит. От нервозности на ее лице я испытываю тошноту.

— Не подстрели себя, — говорю ей, пытаясь пошутить. — Не хочу вернуться и обнаружить, что должен везти тебя в больницу, потому что ты выстрелила себе в ногу.

Эмили бледнеет, и хватка на пушке заметно смягчается. Она отходит от меня, направляется на кухню и кладет пистолет на деревянную столешницу.

— Отличная мысль.

Она улыбается, а секундой позже прикусывает зубами верхнюю губу. Больше нет улыбки. В воздухе витает тревога, пока она барабанит кончиками пальцев по столешнице.

— Ты обещаешь вернуться?

Глядя на ключи в руке, я обещаю себе, что независимо от того, что услышу, независимо от того, что не найду или найду, когда позвоню своей сестренке, я вернусь за Котенком. Но если в трубке услышу не саркастический подростковый голос Джессики, после вернусь и буду штурмовать маленький замок Черепа, что он сотворил для себя, и перережу их всех. Убью за каждого родного человека, что он отнял у меня, и прикончу за каждую встречу с безысходностью и горем, что он заставил меня почувствовать. Я не успокоюсь до тех пор, пока Череп не исчезнет из этого мира и последующего. Даже Ад слишком хорош для подонка, вроде него.