Страх. Только и всего.

Подсознательно почувствовав сочувствие, я схожу с края тротуара на дорогу, но Эмили хватает меня за локоть в попытке затащить назад.

— Ты чокнулся? Не подходи к этому зверю.

Кот прячется за металлический бак и отказывается высовываться, даже выглянуть из любопытства.

— Почему же?

— Это бездомный кот, и явно не самый милый. Тебе потребуется укол от бешенства, если он поцарапает.

Я хмурюсь, а она устало улыбается.

— Это просто кот, — говорю я. — Как много вреда он может нанести?

— Вау. Ты и в правду не из этой части города, да? Мне ненавистно доносить это до тебя, Золотце, но животные здесь не совсем дружелюбны. Дашь им шанс, и они сдерут плоть с твоих костей.

Я смеюсь, удивленный тем, что мне все еще это удается.

— Иисусе. Ты такая мрачная.

— Это правда.

— Ты когда-нибудь хоть на секунду задумывалась, что, может быть (всего лишь — может быть), если ты уделишь им минутку своего времени, пожалеешь и чуть покормишь, то они не будут такими дикими?

Она фыркает.

— Сказал мажор.

Я останавливаюсь. Может быть, это из-за усталости, что сделала меня экстра раздражительным, но ее слова задевают меня. Мажор? Чушь собачья.

— Ой, извини. Значит, из-за того, что я родился в состоятельной семье, я нихера не знаю о «реальном» мире, верно?

Эмили сконфужено разворачивается ко мне лицом.

— Нет…

— Я — офицер полиции Нью-Йорка, Котенок. Я видел такое количество дерьма, что ты даже представить себе не можешь. — Я обвожу рукой вокруг нас. — Это место — твой район — чертов рай по сравнению с некоторыми местами, где я побывал. — Я делаю паузу, а затем усмехаюсь. — Мажор. Что за бред. Этот кот с удовольствием гулял бы по парку. Но попробуй «погулять» рядом с возбужденным ротвейлером, с брызжущей пеной из пасти.

— Я не это имела в виду. То есть, я это имела в виду, но не так.

Я закатываю глаза. Да, будто в этом есть хоть какой-то смысл.

— Я пытаюсь сказать: это общеизвестно, что нельзя подходить к одичавшим животным. Они опасны, не говоря уже об угрозе для твоего здоровья.

Я улыбаюсь от иронии всей этой ситуации. Эмили наставляет меня, рассказывая об опасности для моего здоровья? Бывает же такое. Эта девушка — магнит для катастроф.

— Интересный совет ты выбрала, чтобы дать мне, — говорю я, следуя за ней. — Если бы ты прислушивалась к себе, то никогда бы не попала в подземелье.

— Ага, что же, да, я не следую советам — даже своим собственным.

Она искоса смотрит на меня, и я чуть не запинаюсь о свои же ноги. Будь я проклят. Тусклые уличные фонари едва освещают черты ее лица, но даже так она чертовски красива. Она довела себя до грани полного истощения, и до сих пор от ее больших красивых глаз и впалых щечек внутри меня что-то сжимается.

— Кроме того, я рада, что последовала за тобой. — Она опускает взгляд на тротуар. — Я бы не хотела, чтобы ты проходил через это в одиночку.

Я начинаю задаваться вопросом, а смог бы пройти через все сам? Мысль о том, что Эмили не было бы со мной, кажется... не знаю... невообразимой.

— Мы на месте, — вздыхает она, толкнув ворота из металлических прутьев, висящих на четырех петлях. Они скрипят и пищат, пока открываются, и это вынуждает меня прижать руки к ушам, чтобы заблокировать резкий звук.

— Это твой дом? — Опустив руки, я оглядываюсь по сторонам. Тут не о чем особо говорить. Это не самое хреновое место, которое я видел, но как только все закончится, она точно съедет. Тут ненадежно, небезопасно, даже нет нормального забора. Неа. Это неподходящее для нее место.

Эмили с легкостью ведет меня по зданию. Ей комфортно среди потрескавшейся краски на стенах и кое-где отсутствующей плитки на полу. Пока мы идем, я заглядываю в совершенно пустые коридоры и моргаю всякий раз, когда мерцает лампочка. Нет никого, кто мог бы остановить нас, никого, кто может попросить предъявить удостоверение или выяснить, куда мы направляемся. Это ставит меня в тупик. Что, если бы мы были убийцами? Я содрогаюсь от этой мысли. Есть ли дети в этом здании? Если есть, то как насчет них? Здесь нет детских площадок, нет травы или деревянных качелей.

— Ты выглядишь очень встревоженным, — замечает Эмили, отвлекая меня от раздумий.

Она смотрит на меня через плечо в тот момент, когда я в ужасе отвожу взгляд от судебного предупреждения о запрете на двери, которую мы прошли секунду назад. Крепко прижимаю руку к телу, пока мы поднимаемся по лестнице. Я предпочел бы облизать поручень эскалатора в аэропорту, чем прикоснуться к этому.

— Странное место, — признаюсь я, выглядывая за перила лестницы, по которой мы поднимаемся. И я не шучу. Внизу куча мусора.

Не хочу заставлять ее чувствовать себя плохо из-за того, где она живет, но… да бросьте. Это не дом. Это гребаная свалка. Нет, это даже хуже, чем помойка. Это что-то отвратительное, что нужно снести нахер.

— А вот и дом, — заявляет она слегка гневно, поднимаясь по бетонной лестнице (да, бетонной лестнице, внутри здания). — Немножко неуютно, но это все, что я могу себе позволить, поэтому... будь милым.

Я поджимаю губы. Как говорится: «Если не можешь сказать ничего хорошего, то лучше помолчи».

Поднявшись на шестой этаж, Эмили направляется к тонкой, цвета красного дерева фанерной двери. Прямо в центре приклеено уведомление о выселении. Это дверь в ее квартиру.

Тяжело вдохнув и опустив плечи, она выдыхает.

— Думаю, я должна была это предвидеть. Прости, Сью.

— Сью? — переспрашиваю я, приподняв бровь.

— Настоящий арендатор — моя соседка. Она умерла после того, как я въехала.

— Отстой. — Я морщу нос. — Ее же сейчас там нет?

Эмили фыркает, сорвав бумагу с двери и комкая ее.

— Нет.

— Ты сбросила ее через перила?

Она ухмыляется и внезапно ее глаза игриво загораются.

— Я тебя скину через перила, если продолжишь высмеивать место, где я живу.

Достаточно честно. Я поднимаю руки в знак поражения.

— Не скажу больше ни слова. Обещаю.

Прислонившись спиной к перилам, я наблюдаю, как она дергает ручку и толкает дверь. До сих пор мне и не приходило в голову, что у нас нет ключа. Черт. Закрываю лицо ладонями и тру глаза. Я прошел все эти чертовы лестницы для того, чтобы «поцеловать замок» этой двери.

— Немного веры, Стоун, — смеясь, заявляет Эмили. — Я смогу запустить нас внутрь.

Я поднимаю взгляд как раз в тот момент, когда она поворачивает и тянет дверную ручку вправо, а затем сильно ударяет в левый нижний угол двери. Дверь запросто распахивается и врезается в стену. Она ухмыляется через плечо. Это было бы чрезвычайно сексуально, если бы я не был так потрясен.

— Ну и?

— Ну, я не знаю, то ли впечатляться, что тебе удалось открыть дверь, то ли встревожиться, что ты живешь здесь. Господи, — я отталкиваюсь от перил и подхожу к ней, — удивлен, что ты еще жива.

— Я сильнее, чем выгляжу, — заявляет Эмили и заходит в свою квартиру.

Я следую за ней и замираю, когда попадаю внутрь. Я стою в кухне и ванной одновременно. Чуть более в метре от меня туалет и в трех метрах коричневый потрепанный диван, застеленный каким-то отвратительным розовым пледом. Обычные «девчачьи» вещи заполняют крошечное пространство. Розовый блеск для губ и заколки разбросаны по крошечной кухонной столешнице, там же неоткрытая пачка сигарет и фруктовая ваза. Одежда кучей лежит на полу перед диваном.

— Странно, но я больше не чувствую себя здесь как дома, — бормочет Эмили, осматривая помещение.

— И это произошло только сейчас?

Осматриваюсь вокруг, и мой взгляд падает на открытую пачку презервативов, лежащую на самом маленьком холодильнике, который я когда-либо видел. Я игнорирую неприятное чувство, образующееся под ребрами. Что она делает — или делала — не мое дело. Я смотрю на Эмили, она тоже замечает пачку, потом смотрит на меня, а затем на дверь.