II
Два пополудни. Иду по привычному Лондону
Или
По Лондону, что был привычным,
Пока курсор не делитнул контакты,
Смотрю на мужчину в галстуке и костюме,
Кормящего грудью
«Псион-органайзер», скрытый в кармане.
(А интерфейс серийный, как металлический рот,
Шарит по телу в поисках пропитанья.)
Знакомое чувство…
Паром дыханье мое в воздух уходит.
В Лондоне нынче холодно, как в аду,
И не скажешь, что только ноябрь…
Глухо грохочут внизу поезда подземки.
Странно: подземка нынче — почти легенда.
Надо быть девственным или чистым душою,
Чтоб поезд остановился перед тобою.
(Первая остановка — на острове Авалон.
Потом Лионесс, потом — Острова Блаженных).
Возможно, получишь открытку…
Возможно — нет.
Ладно — ты смотришь в пропасть и понимаешь:
Под Лондоном нет и не может быть поездов.
Грею руки над люком.
К ладоням взмывает пламя.
Где-то внизу меня замечает
Демон с мягкой улыбкой.
Он машет, он шевелит беззвучно губами —
Так говорят с глухим,
С иностранцем,
С тем, кто стоит далеко.
Безупречный талант! Одной только мимикой он
Изображает Dwarrow Clone,
Изображает софт, о котором и не мечтать:
Альберт Великий, заархивированный
На трех сидюках,
«Ключи Соломона» для четырех
Типов монитора.
И — мимика,
Мимика,
Мимика!
Туристы перегибаются через перила,
В адские бездны глядят,
На страдания осужденных.
(Вот она, худшая, верно, часть вечных мук:
Бесконечную боль еще можно снести
В благородной тиши,
Одиноко —
Но при людях, жующих пончики,
Чипсы, орешки!
При людях, которым не очень и интересно!!!
Они же, наверно, —
Как звери в клетках зверинца,
Бедные грешники…)
По Аду носятся голуби.
Пляшут в воздушных потоках.
Голубиная память, возможно, им шепчет:
Где-то
Рядом — четыре льва,
Вода не замерзшая, каменный истукан.
Туристы сбиваются в группы.
Один уже продал демону душу
В обмен
На тридцать чистых дискет,
Другой углядел среди грешников
Дядюшку
И орет:
«Эй-эй, дядя Джозеф! Нерисса, ты погляди:
Твой двоюродный дедушка Джо!
Он умер, когда тебя не было и в проекте!
Сидит в Трясине,
До носа — в кипящей тине,
В глаза и из глаз белые лезут черви —
Да, детка, такой душевный был человек…
На поминках мы все обрыдались!..
Помаши дедуле, Нерисса!
Ну, помаши!»
Продавец голубей рассыпает
Натертые известью ветки
По каменным площадным плитам,
Меж ними — хлебные крошки…
Ждет.
Приподнимает кепку навстречу мне:
«Ну, сэр, как утрешний голубь?
Вы, полагаю, довольны?»
Я нахожу, что весьма,
Золотой ему шиллинг бросаю.
(Он его суеверно подносит к стальному браслету —
Не от фейри ли золото? —
После кладет в карман.)
«Каждый вторник, — ему говорю. —
Приходите ко мне каждый вторник».
III
Избушки на курьих ножках забили улицы Лондона.
Шагают через такси.
Углями гадят на шлемы велосипедистов.
Хвостами выстраиваются вслед за каждым автобусом.
Щебечут «цып-цып-цып-цып»…
Старухи с зубами железными глянут из окон —
А после снова займутся
Хозяйственными делами,
Магическими зеркалами —
Вновь поплывут сквозь туманный и грязный воздух.
IV
Четыре часа пополудни, и Старый Сохо
Стал заповедником
Ныне утраченных технологий.
Храповник заклинаний
(его завели серебряные ключи
От часов со звоном)
Выбивает из каждой лавчонки по переулкам:
«Часовщик»,
«Абортмахер»,
«Табак»,
«Приворотные зелья»…
Дождит.
Компьютерные детишки
Катаются на сутенерских автомобилях,
В безвкусных шляпах —
Модемные сводники,
Юные короли сигнального шума
В плащах под пояс.
Тусовка в пестрой «неонке»,
При первой щетине
Флиртует, хохочет под уличными фонарями.
Суккубы, инкубы, —
Секс за хорошие деньги,
Глаза — кредитные карты:
Все для вас — если есть свой личный номер,
Если знаете дату выплаты по кредиту.
Вот так.
Один из инкубов моргает мне
(ясно «да — нет», «да — нет», «нет — нет — да»).
Уличный шум глотает шепот,
Зовущий к минету.
Я скрещиваю два пальца. Извечный охранный знак
От сглаза, он действует точно, как сверхпроводник,
Или по крайней мере как старое суеверье.
Два полтергейста едят из коробки
Китайского ресторана… меня нервирует Сохо.
Брюэр-стрит. Шипение в переулке.
Мефистофель,
Распахнув пальто,
Мне мельком дает поглядеть на подкладку.
(Вшитые в базу данных
Заклинания, призраки неудачливых магов —
С диаграммами).
Черт чертыхается — и частит:
«Недруга ослепить?
Сгубить посевы?
Сделать бесплодной супругу?
Растлить деву?
А вечеринку испортить?
Что пожелаете, сэр? Ах, ничего?
Прошу, подумайте снова.
Капните кровью своей
На эту вот распечатку —
И станете
Счастливым обладателем нового
Синтезатора голоса. Нет, вы послушайте…»
Он ставит свой портативный «Зенит»
На столик, сымпровизированный
Из чемоданчика, —
Надежда привлечь хоть немного зевак.
Подключает синтезатор.
Набивает c>promt: GO
И ясным и чистым голосом раздается:
«Orientis princeps Belzebub, inferni irredentista
menarch et demigorgon propitiamus vous…»[37]
Я удираю — и вновь по улице вниз.
А бумажные привиденья, старые распечатки
Так и вьются у ног,
Я слышу — бубнит черт-коммивояжер:
«Не в двадцать,
Не в восемнадцать
И не в пятнадцать —
Мне, помоги Сатана, обошлось в двенадцать.
Но, милая леди, вам?
У вас такое милое личико,
Так хочется вам угодить…
Пятерка. Да, точно. Пятерка!»
Дама с красивыми глазками —
ПОКУПАЕТ.
вернуться
37
Старинная сатанистская молитва (лат.).
