Галаад рассказал миссис Уитекер про свою мать Элейну, какая она была капризная и взбалмошная, да еще немного колдунья в придачу, и про своего деда, короля Пеллеса, который всегда хотел как лучше, но и в лучшие времена витал в облаках, про свое отрочество в замке Блиант на острове Радости, и про своего отца, которого они знали как безумного «Рыцаря Печального Образа», но который на самом деле был Ланселотом Озерным, величайшим из рыцарей, который просто лишился рассудка и скитался в чужом обличье, и про свои дни оруженосцем в Камелоте.

В пять часов миссис Уитекер оглядела чердак и решила, что удовлетворена. Тогда она распахнула окно, чтобы тут проветрилось, и они спустились на кухню, где она поставила на плиту чайник. Галаад сел у кухонного стола. Распустив шнурок сумы у себя на поясе, он достал круглый белый камень. Камень был размером с крикетный шар.

— Госпожа, — сказал он, — это для тебя, а ты дай мне Санграаль.

Миссис Уитекер взяла камень, который оказался тяжелее, чем с виду, и поднесла его к свету. Он был молочно-прозрачным, и внутри поблескивали и посверкивали на предзакатном солнце серебряные искорки. На ощупь он был теплым.

И вдруг, пока она держала его, на нее нашло странное чувство. Глубоко в душе она ощутила покой и странный мир. Безмятежность — вот как это называлось, она чувствовала безмятежность.

Неохотно она положила камень на стол.

— Очень мило, — сказала она.

— Это — Философский камень, который наш предтеча Ной повесил в Ковчеге, чтобы он дарил свет во тьме. Он способен превращать в золото презренные металлы и имеет ряд других свойств, — гордо объяснил ей Галаад. — И это еще не все. Есть и другое. Вот.

Из кожаной сумы он вынул и протянул ей яйцо. Оно было не больше гусиного, но блестящее и черное с алыми и белыми разводами. Когда миссис Уитекер коснулась его, волосы у нее на загривке встали дыбом. Первым ее впечатление было ощущение невероятного жара и свободы. Она услышала потрескивание далекого пламени и на долю секунды как будто сама почувствовала, что поднялась высоко над миром, что взмывает и ныряет вниз на крыльях пламени.

Она положила яйцо на стол рядом с Философским камнем.

— Это яйцо птицы Феникс, — объяснил Галаад. — Оно привезено из далекой Аравии. Однажды из него вылупится сам Феникс, и когда настанет время, птица совьет гнездо, отложит яйцо и умрет, чтобы на закате мира вновь возродиться в пламени.

— Я так и думала, — отозвалась миссис Уитекер.

— И, наконец, госпожа, — сказал Галаад, — я привез тебе вот это.

И достал из сумы и отдал ей. Это было яблоко, по-видимому, вырезанное из цельного рубина, и на янтарной ножке.

Несколько опасливо она взяла его в руки. Оно было мягким на ощупь — обманчиво мягким: ее пальцы помяли его, и по руке миссис Уитекер потек рубиновый сок.

Почти незаметно, волшебно кухню заполнил аромат летнего сада, малины и персиков, клубники и красной смородины. И, словно из далекого далека, она услышала поющие голоса и тихую музыку на ветру.

— Это одно из яблок Гесперид, — негромко сказал Галаад. — Откуси один раз, и оно исцелит любую болезнь или рану, какой бы тяжелой она ни была; откуси во второй, и вернутся молодость и красота. И говорят, если откусишь в третий, обретешь бессмертие.

Миссис Уитекер слизнула с руки липкий сок. По вкусу он был как лучшее вино. И на мгновение все к ней вернулось: каково это быть молодой, иметь крепкое стройное тело, которое ее слушается; бежать по дорожке от чистейшей неподобающей леди радости бегать; чтобы мужчины улыбались ей лишь потому, что она это она и этому рада.

Миссис Уитекер поглядела на сэра Галаада, самого пригожего из всех рыцарей, такого прекрасного и благородного в ее скромной кухоньке.

Она перевела дух.

— Это все, что я привез тебе, — сказал Галаад. — Но добыть их было непросто.

Миссис Уитекер положила рубиновый плод на кухонный стол. Она поглядела на Философский камень, и на яйцо Феникса, и на яблоко Жизни, а после пошла в гостиную и долго смотрела на каминную полку: на маленького фарфорового бассета с горестной мордой, на Святой Грааль и на своего покойного мужа Генри: без рубашки, улыбающегося, с мороженым в руке на черно-белой фотографии почти сорок лет назад.

Она вернулась на кухню. Засвистел чайник. Налив немного кипятка в заварочный чайник, она его сполоснула и воду вылила. Потом отмерила две чайные ложки заварки и залила водой. И все это она делала молча. Потом она повернулась к Галааду и посмотрела на него.

— Уберите яблоко, — твердо сказала она. — Такое пожилым леди не предлагают. Это неуместно. — Помолчала немного. — Но остальные два я возьму, — продолжала она после минутного раздумья. — Они будут хорошо смотреться на каминной полке. И два за один — это по справедливости, уж вы как хотите.

Галаад просиял. Убрав рубиновое яблоко в суму, он опустился на одно колено и поцеловал миссис Уитекер руку.

— Перестаньте, — велела миссис Уитекер и налила им обоим чаю, прежде достав чашки от лучшего сервиза, приберегаемого только для особых случаев.

Они сидели и молча пили каждый свой чай. А допив, пошли в гостиную.

Перекрестившись, Галаад снял с каминной полки Грааль.

Миссис Уитекер поставила на его место Яйцо и Камень. Яйцо то и дело падало набок, и его пришлось опереть о фарфоровую собачку.

— Смотрятся очень мило, — сказала миссис Уитекер.

— Да, — согласился Галаад. — Они смотрятся очень мило.

— Могу я вас чем-нибудь покормить перед дорогой? — спросила она.

Он покачал головой.

— Кусочек фруктового пирога? — предложила она. — Сейчас вы, возможно, думаете, что не голодны, но через несколько часов очень ему обрадуетесь. И, наверное, вам следует зайти в укромное место. А пока дайте его сюда, я вам его заверну.

Она показала ему маленький туалет в конце коридора, а сама с Граалем пошла на кухню. В буфете у нее оставалось еще немного оберточной бумаги с Рождества, в которую она завернула Грааль и перевязала шпагатом. Потом отрезала большой кусок фруктового пирога и положила его в коричневый бумажный пакет вместе с бананом и плавленым сырком в станиоле.

Галаад вернулся из туалета. Миссис Уитекер дала ему бумажный пакет и Святой Грааль и, привстав на цыпочки, поцеловала в щеку.

— Вы милый мальчик, — сказала она. — Берегите себя. Он ее обнял, и она погнала его из кухни и через заднюю дверь, которую за ним заперла. Налив себе еще чашку чая, она тихонько поплакала в «клинекс», пока цокот подков эхом отдавался по дороге на Готорн-кресцент.

В среду миссис Уитекер не выходила из дома.

В четверг она пошла на почту за пенсией. А после заглянула в «Оксфэм».

Женщина за кассой была ей незнакома.

— А где Мэри? — спросила миссис Уитекер. Кассирша, у которой были подсиненные седые волосы и очки с синей в звездочках оправой, покачала головой и пожала плечами.

— Сбежала с молодым человеком, — сказала она. — На лошади. — Она щелкнула языком. — А мне сегодня надо быть в магазине в Хартфилде. Пришлось попросить моего Джонни отвезти меня сюда, пока мы не найдем ей замену.

— О! — протянула миссис Уитекер. — Как мило, что она нашла себе молодого человека.

— Для нее, может, и мило, — сказала суровая дама за кассой. — Но кое-кому сегодня надо быть в Хартфилде.

На полке у задней стены магазина миссис Уитекер нашла потускневший серебряный сосуд с длинным носиком. Согласно приклеенному на бок ярлычку, цена ему была шестьдесят пенсов. Он немного походил на сплюснутый и вытянутый заварочный чайник. Она выбрала роман Миллса и Буна, который еще не читала. Он назывался «Ее исключительная любовь». Книгу и сосуд она отнесла на кассу.

— Шестьдесят пять пенсов, милочка, — сказала женщина, беря серебряный предмет и его рассматривая. — Занятная рухлядь, правда? Привезли сегодня утром. — Вдоль одного бока и по изящно изогнутой ручке была выгравирована надпись замысловатой— вязью. — Какой-то соусник, наверное.

— Нет, это не соусник, — сказала миссис Уитекер, которая в точности знала, что это. — Это лампа.