— Например? — спросил Пауль.
— Ну, скажем, «так вот как расходуются наши налоги?» Мне сказали, что эту фразу произнес сам посол.
— Это неудивительно, — проговорил Пауль. — В садах было много чужаков?
— Несколько дюжин, милорд.
— Баннерджи расставил около дверей отборную стражу, милорд, — заговорил Стилгар. С этими словами он повернулся. Единственный оставшийся светильник осветил половину его лица. В скудном свете черты друга сразу напомнили Паулю что-то из их Пустынных времен. Он не стал припоминать обстоятельства — все внимание его было обращено на лицо Стилгара. На туго обтянутом кожей лице фримена отражались едва ли не все мысли, проскальзывающие в уме. Ныне он сомневался… его беспокоило необъяснимое поведение Императора.
— Мне не нравится вторжение в сады, — проговорил Пауль. — Одно дело вежливо встретить гостей… посольство все-таки, но это…
— Я распоряжусь, чтобы всех их выдворили, — вызвался Корба. — Немедленно!
— Подожди! — приказал ему Пауль, едва Корба стал поворачиваться к выходу.
Во внезапно наступившей тишине Стилгар переступил, так, чтобы видеть лицо Пауля. Сделано было великолепно. Пауль просто восторгался тем, как это делают фримены. Никакой прямолинейности, гибкость, хитрость и ловкость, к которым примешивается уважение к личности, порожденное необходимостью.
— Сколько сейчас времени? — спросил Пауль.
— Почти полночь, сир, — отвечал Корба.
— Иногда я думаю, Корба, что я и есть самое совершенное из моих творений, — сказал Пауль.
— Сир! — в голосе Корбы слышалась боль.
— А ты чувствуешь трепет передо мной? — спросил Пауль.
— Пауль Муад'Диб, звавшийся Усулом в нашем сиетче, — начал Корба, — тебе известна моя преданность…
— А ты не ощущаешь себя апостолом? — продолжал Пауль.
Корба не понял его, но тон истолковал правильно.
— Мой Император знает, что совесть моя чиста.
— Шаи-Хулуд, спаси нас! — пробормотал Пауль. Невысказанные вопросы развеял свист, раздавшийся вдруг за дверью в зале. Свист умолк после резкой команды.
— Корба, мне кажется, ты переживешь все это, — проговорил Пауль и увидел огонек понимания в глазах Стилгара.
— Но в садах чужаки, сир, — напомнил ему Стилгар.
— Ах да, — усмехнулся Пауль. — Пусть Баннерджи выставит всех, Стил. Корба поможет.
— Я, сир? — лицо Корбы выражало глубокое беспокойство.
— Кое-кто из моих друзей уже позабыл, что раньше они назывались Вольным Народом, — обратился Пауль к Корбе, слова свои предназначая Стилгару. — Запомни тех, кого Чани назовет сардаукарами, и прикажи убить всех. Сделай это. Пусть все будет сделано тихо, без ненужного шума. Не следует забывать, что законы веры и власти не сводятся к простому выполнению договоров и обрядов.
— Повинуюсь воле Муад'Диба, — прошептал Корба.
— А расчеты для Забулона? — спросил Стилгар.
— Завтра, — отвечал Пауль. — Когда в садах не останется чужаков, объяви, что прием закончен. Партия сыграна, Стил.
— Понимаю, милорд.
— Уверен в этом, — отвечал Пауль.
~ ~ ~
Вот бог поверженный лежит — он пал, и низко пал. Мы для того и строили повыше пьедестал.
Алия сидела, уперев руки локтями в колени, положив на кулаки подбородок, и разглядывала останки: эти несколько источенных песком и ветром костей и лохмотья плоти недавно принадлежали молодой женщине. Остальное — руки, голову, верхнюю часть тела — сожрала кориолисова буря. Песок вокруг был теперь покрыт следами врачей и следователей, высланных по указанию ее брата. Все они уже разошлись, рядом с ней оставалась одна лишь похоронная команда — они стояли чуть в стороне. Хейт — среди них, ожидая, пока она завершит свое таинственное исследование.
Золотистое солнце струило теплый полуденный свет, как и положено в этих широтах.
Тело обнаружили несколько часов назад с низколетящего курьерского топтера — приборы вдруг зарегистрировали слабый водяной след, там, где влаги не должно быть и в помине. После сообщения на место прибыли эксперты. Они узнали… что женщине этой было около двадцати лет, что она — фрименка и привержена семуте… Умерла она здесь, в Пустыне, от тонкого яда, изготовленного тлейлаксу.
Смерть в Пустыне для фрименов естественна. Но семута… — такое случалось так редко, что Пауль послал ее проследить за всем так, как учила их мать.
Алия чувствовала, что ничего не достигла, только сгустила облако тайны, и без того уже охватившее здесь все. Услышав, как гхола провел ногой по песку, она поглядела на него. Лицо гхолы было обращено вверх, к эскорту, стаей ворон кружившему над ними.
Бойся Гильдии, дары приносящей, — думала Алия.
Похоронный топтер вместе с ее собственным стояли на песке возле скалистого выступа позади гхолы. Мельком глянув на крылатые машины, Алия едва подавила в себе желание скорее взлететь… оказаться подальше от этого места.
Но Пауль решил, что она сумеет увидеть нечто, сокрытое от прочих. Она поежилась в дистикомбе. После проведенных в городе месяцев он казался неудобным. Она посмотрела на гхолу, подумала: что, если он догадался о каких-нибудь обстоятельствах странной смерти? Завиток его курчавых волос выбивался из-под капюшона дистикомба. Рука ее так и тянулась заправить волосы на место.
Словно бы ощутив ее мысль, гхола обратил к ней поблескивавшие металлом глаза. Она затрепетала под пристальным его взором и отвернулась.
Фрименка умерла от яда, называемого «глоткой ада».
Фрименка. Привыкшая к семуте.
Она разделяла беспокойство Пауля, вызванное сочетанием этих фактов.
Похоронная команда терпеливо ждала. В трупе оставалось уже слишком мало воды, сберегать было нечего, можно не торопиться. И еще — они верили, что Алия тайным знанием читает судьбу той, кому принадлежали эти останки.
Но озарения не было.
И в глубине души рос гнев на этих простофиль. Вот они — результат проклятой ложной религиозности. Конечно же, и она сама, и ее брат — не народ. Власть должна пребывать на высотах. Об этом позаботились и Бене Гессерит, потрудившиеся над наследственностью Атрейдесов. Свою лепту добавила и их мать, наставившая своих детей в знании Пути…
И Пауль еще более усугубил этот отрыв от обычных людей.
Преподобные Матери пробудились в памяти Алие, вспышками адаба заговорили: тихо, маленькая! Ты есть ты. Потому тебе и дано кое-что.
Дано!
Она жестом подозвала гхолу.
Он встал перед нею, внимательный и терпеливый.
— И что ты об этом думаешь? — спросила она.
— Скорее всего мы никогда не узнаем, кто она, — отвечал он, — нет ни зубов, ни головы, они исчезли. Разве что руки… но ее генетические характеристики едва ли где-нибудь зарегистрированы.
— А яд тлейлаксу? — продолжала она. — Что из этого следует?
— Подобные яды покупают многие люди.
— Верно. Но от этой почти ничего не осталось, нечего восстанавливать, с тобой было иначе.
— Даже если бы вы решили доверить это тлейлаксу, — ответил он.
Она кивнула, встала:
— Теперь отвези меня в город.
В воздухе, когда нос аппарата уже обратился к северу, она произнесла:
— Ты пилотируешь совершенно как Дункан Айдахо. Он бросил на нее испытующий взгляд:
— Мне уже говорили об этом.
— О чем ты сейчас думаешь? — спросила она.
— О многом.
— Не смей, шайтан побери, уклоняться от вопроса!
— Какого вопроса?
Она яростно посмотрела на него. Встретив ее взгляд, он передернул плечами. «Жест Дункана», — подумала она. И хриплым обвиняющим тоном произнесла:
— Я просто хотела услышать твое мнение, взвесить собственные соображения и сопоставить их. Гибель этой молодой женщины смущает меня.
— Я думал не об этом.
— О чем же?
— О том странном чувстве, которое я испытываю всякий раз, когда слышу разговоры о том, кем я, возможно, был.