— Ты прав. — нарушил своё молчание Маврикий. — Я не должен на него обижаться или ненавидеть. Такова жизнь…

Звёзды еле просвечивали сквозь плотный магический барьер. Только небольшое неясное свечение достигало обитателей Чёрного града… Их лишили даже этого.

— Чёрт, звёзд не видно. И никогда не было видно. Он отрезал нас от всего мира… Просто падаль! Но ничего. Я помню, видел на ночном небе необыкновенный серебряный полумесяц — мы его луной называли. — Саркис в ответ молча кивнул, подсаживаясь поближе к костру. — Есть луна, а есть солнце. Солнце — это жизнь. Луна — это её непродолжительная остановка. Так было всегда… Я хочу сам зажечь солнце, я устал чего-то ждать и на что-то надеяться. Солнце же может и вовсе не зайти… Знаешь, нам наверное придётся это сделать для победы!

Войско притихло и сейчас солдаты по большей части ели, пили, общались, кто-то позволил себе захрапеть, уткнувшись носом в противную грязную землю. Флейточка ушла на покой да и костры потихоньку начинали затухать, сжигая последние оставшиеся дрова и ветки. Тишина и ночь воцарились на поле и Маврикий с сожалением понял, насколько готовящееся решение было неправильным по отношению к его уставшим воинам.

Под молчаливым волчьим взглядом муравей-вождь достал длинную медную трубку, оканчивающуюся огромным раструбом, обхватил её и как следует дунул, пробуждая к жизни всех, кто имел несчастье заснуть.

Пение облетело весь лагерь воинства, пока каждый муравей не посмотрел в сторону сверкающей в свете огня медной трубы, пока не увидели гордую фигуру главнокомандующего, что истошно звал на помощь.

— Мы не будем ждать яркое красивое небесное светило, мы сами станем им. Ведь до тех пор, пока не падёт цитадель врага, мы не увидим рассвета. Однако он не за горами! Я это знаю!

Саркис махнул рукой на речь Маврикия. Он не хотел вслушиваться в какой-то бред от муравья. Единственное, что он сделал, так это только вяло спросил:

— Выдвигаемся?

Муравьи с первого и единственного медного полузвука потушили костры и начали собирать растеленные прямо на земле одеяла, подушки и прочий спальный хлам. Они были готовы к этому, они знали что отдых — не больше чем мечта:

— Да, маг. Эдемский маг. Мы выдвигаемся в путь!

В ушах звенели колокола, а в глаза ударила тьма. Голова налилась жгучей болью, кожа напузырилась и покрылась огромными волдырями. Хотелось кричать, но горло не позволяло издать и лёгкого звука.

Мягкие шаги Мартена были не слышны. Гордо воздев спину прямо и с жалостью смотря на сына, глава Церкви Сатаны решительно подходил к лежащему телу. Вырывавшаяся из-под заперти сила Мартена кое-как упорядочилась, словно сладкая конфета оборачиваясь в яркий фантик.

— Если ты не будешь настолько открыто выступать против этого не самого плохого в мире места, то сможешь полюбить и привыкнуть к нему много быстрее. Я не хочу поднимать на тебя руку, ведь ты мне дорог и расставаться ещё и с тобой я не собираюсь… И так жизнь отобрала у меня слишком много и многих… Я не позволю лишать себя последнего ценного человека, последнего родного и… кхм… любимого. — шагая тише кошки, тощий маг подбирался к сыну под неотрывными взглядами миллионов рабов, отошедших куда-то во тьму страшной цитадели.

«Значит… Это я ему обязан жизнью… Это он дал мне тот защитный амулет… Кхе, значит он меня ещё и спас…» — мысли не клеились, оглушаемые ужасающим звоном в ушах. Однако он начинал чувствовать, сквозь все страдания, сквозь всю боль и слабость, он чувствовал злость и неопределённость…

— Я даже дистанционно спас твою жизнь и контролировал её. Это из-за моего письменного гаранта ты стал башенным магом, создал неплохую карьеру и заработал деньги своей любимой матери… Я её любил. Любил эту глупую шлюху. Но она только и могла что изменять, унижать и отказывать в наших с тобой встречах. И ты всего этого не знаешь и никогда бы не узнал, если б я не убил свою любимую, красивую и сексуальную тварь… Она всегда была против нас с тобой, Демьян.

Парень всё слышал, несмотря на непрекращающийся колокольный звон, что к слову наконец-то стал тише и мягче.

«Какие запреты? Мама мне никогда не говорила об этом. Но… его слова не оправдывают её смерть. Мартен — гнусная тварь. Подлая и ужасная…»

Демьян пару раз дёрнулся, но безуспешно. Встать на ноги он сейчас бы и не смог, но пламя в душе ещё теплилось, никак не хотя затухать окончательно.

— Это… Это никогда не оправдает твои действия. Ни одна п-причина… не сможет отбелить все твои преступления против добрых, обычных и безоружных людей… Тьфу, людоед… — плюнул в Эрика юнец, облокачиваясь на руки. Его обожжённая голова смело смотрела вперёд, сверля взглядом легко идущий тёмный силуэт, будто бы плывущий по воздуху.

— Оправдает… Не оправдает… Мне то что на твой людской суд? Мне надобен настоящий наследник, а не глупый судья. Перестань лепетать свою дурь. Я же… Я же твой отец. Родной. И, поверь мне на слово, я как и твоя мать тоже прыгал от счастья, когда ты появлялся на свет. — голос вождя дрогнул, а губа судорожно дёрнулась. — Не дели всё на белое и чёрное. Это в корне не верно. Нет добра, нет зла…

— Есть. Ты — зло. Так говорю не я, так считает весь мир! Ты разрушаешь, изничтожаешь, искривляешь, оскверняешь и убиваешь. И… — Демьян нервно сглотнул, ощущая как локти больше не выдерживают вес уставшего тела. — …Ты не можешь говорить такие вещи. Не имеешь никакого морального права. Дьявол, изверг… Убийца, убийца!..

Лицо Эрика тут же искривилось. Так резко и неожиданно, будто видение. Сделав пару резких шагов, Мартен с бешенством опрокинул на сына свой молниеносный удар ногой, потом ещё и ещё, бросая тело осмелевшего Демьяна как мешок с картофелем.

— Заткнись… Правда, тебе лучше помолчать. Ты слишком мало знаешь, чтобы делать выводы.

Несчастный юнец почувствовал горький привкус крови на самом кончике языка. Тело казалось ватным, будто бы жирным дождевым облаком, а руки бесполезно раскинулись в разные стороны.

Но даже сейчас, в такую трудную минуту, наполненную болью душевной, физической, наполненной горем и страданиями, даже в такую длинную сложную минуту Демьян не чувствовал той постыдной боли в животе, того трусливого желания закрыть рот, тех судорожных мечтаний оказаться в тепле и комфорте, подальше от всяческих трудностей и невзгод. Стержень стал гораздо крепче, хоть сам Демьян пока этого и не понял…

Лицо Мартена снова стало бледной, тощей, хладнокровной маской истинного вождя. И он снова, как пару минут назад, приближался к тёмному месту, где раскинулось тело его настоящего родного сына.

Он шёл и шёл, медленно и статно. Уверенный что его сын опять испугается, вернёт себе то страшное состояние, в котором Демьян прожил почти всю свою жизнь. То было испытание для его души и тела, то была борьба защитника семьи, настоящая битва её крепкого железного шита и убийцы, посягнувшим на её членов, на тех людей, кого щит обязался охранять. Во что бы то ни стало. Чего бы то ни стоило. Демьян обещал, а обещание всегда следовало исполнять.

***

Сквозь маленькое окно было видно россыпь звёзд на тянувшемся вдаль ночном небосводе. Слёзы текли по щекам, а руки то и дело старались выдрать твёрдые шершавые рога.

Вокруг было тихо. Весь дом отошёл ко сну, оставив несчастного малыша рассиживать одному на холодном полу тусклого тёмного подъезда. Стук в двери был бесполезен — либо все уже отдыхали, либо и не собирались отвечать «маленькому бесу»

Тело паренька тряслось от горестных рыданий, а лицо давно стало чёрным и мокрым от слёз и грязи.

— Холодно… Что я такого сделал?… Мама… Матерь Кассандра, позволь вернуться… — маленькие кулачки громко сотрясали запертые двери его родной квартиры, но ответа не поступало. И поступить не могло. — Открой… Мамочка, я же не монстр… Правда. Они бывают только в мультиках, ты мне сама так говорила.

Рыдания паренёнка слышал каждый житель этого небольшого многоэтажного дома, однако все его ненавидели. Ненавидели и боялись этого маленького рогатого черта, что был способен лишь на порчу и грехи.