– У кого деньги, тот и рулит, – заявляет Петька.

Важный такой. Деловой. Вечно нос задирает. Но я легко отвешиваю ему подзатыльник. И в чем тогда сила?

Деньги – вопрос времени. Я знаю, что возьму все, чего захочу. Полностью обеспечу маму. Займусь ее здоровьем. Раз обычные врачи не справляются, найду особенных, самых лучших. В Израиле, например. Петька говорит там крутая медицина. Его родители ездят туда на заработки. Не представляю, какими делами они занимаются, но постоянно шлют Петьке подарки.

– Сколько лечение стоит? – спрашиваю.

– Какое еще лечение? – удивляется Петька.

– В Израиле.

– Не знаю.

– Ну так спроси.

– У кого?

– Да у родителей своих.

– Так они не врачи.

– И что?

– Они никого не лечат, – пожимает плечами. – Откуда им знать?

– Ты спроси, – повторяю. – Если сами не знают, спросят у тех, кто знает.

Маме хуже становится. Она чаще кашляет, сильнее устает. Хотя зимой всегда так. Потом легче. Надо подождать. Мама и сама так говорит. Все пройдет.

– Дорого, – говорит Петька.

– Что дорого?

– Ну лечение. Ты же сказал спросить. Папа сказал какое-то странное слово, а мама на него прикрикнула.

– Ничего не понял.

– Мама сказала мне это слово забыть. Объяснила, что это просто значит очень много и все.

– И ты забыл?

– Нет.

Петька называет мне слово, которое и правда ничего не объясняет. Впервые такое слышу. Ладно. Много значит много. Буду зарабатывать.

– Пацан, ты сдурел? – рявкает грузчик.

А потом как заржет.

– А что тут смешного? – хмурюсь. – Я вам помогу, а деньги поделим. Мне надо много заработать. Чем раньше начну, тем лучше.

– Тебе сколько лет?

– Четырнадцать.

– Тебе? – брови гнет. – Четырнадцать?

– Да.

– Гуляй, – отмахивается. – Вали отсюда, мелкий. Какая еще работа? Тебе лет десять от силы.

Ладно, подумаешь, пару лет прибавил. Четырнадцать. Десять. Или чуть меньше. Да какая разница?

Но на работу меня не берут.

– Глеб, что это за шутки про работу? – спрашивает мама. – Мне соседка сказала, ты ко всем вокруг пристаешь.

– Язык у нее как помело.

– Глеб!

– Прости, мам.

– Зачем тебе работа?

– Просто.

– Глеб, – взгляд у нее такой, что тут только правду говорить, да и когда бы я стал врать маме?

– Ну так вышло, – плечами жму. – Решил работу найти. Плохо что ли? Я уже взрослый.

– Глеб, тебе восемь.

– И что?

Дался им этот возраст. Хочу и работаю. Мое дело.

– Рано тебе, – вздыхает мама. – Еще наработаешься.

– Так я готов, а вот тебе пора отдыхать.

Мама не соглашается. Она вообще редко одобряет мои решения. Сам не знаю почему. Я как лучше хочу. Стараюсь.

– Глеб! – опять этот противный голос. – Глеб, выходи! Ты где? Глеб!

Закрываю уши ладонями. Не хочу никого слышать. Только маму. Но она молчит. Давно молчит. Несколько дней. Я пока не считал точно.

Декабрь. Новый год совсем близко.

А мама…

Кажется, она не успела загадать желание.

Елка стоит, но мы еще ничего не украсили. Коробка с игрушками до сих пор на верхней полке. Мама потом достанет. Гирлянда тоже где-то там. Далеко.

– Загадай желание, – улыбается мама. – Все исполнится.

Я загадывал. Много раз. Каждый день. Опять и опять. Только ничего не помогало.

Желание не сбудется. Никогда.

Мамы больше нет.

Створки шкафа распахиваются. Не знаю, как чужая тетка умудряется найти меня, но все-таки вытягивает наружу.

Мерзкая баба.

– Глеб, мама просто спит, – говорит она. – Проснется на небесах. Придет день, и вы снова встретитесь. А пока ты должен быть хорошим мальчиком.

Ну и бред.

Мне восемь лет, но я не идиот. Я и тогда понимал, это все полное дерьмо. Нет никаких небес. А если бы и были, то мою маму туда бы точно не забрали, ведь она так нужна мне здесь. Сейчас.

Я плюю этой тетке в лицо. Вырываюсь и мчу подальше от нее. Хочу забраться под кровать, но вижу на постели маму.

Застываю. Дышать тяжело. Очень. Нос забивает. В груди давит. Я и двинуться не могу. Смотрю на маму и… не узнаю. Ну то есть это она. Я знаю. Но как будто бы нет.

Я подхожу ближе. Мама еще здесь. Рядом. Совсем близко. Можно дотронуться, но она точно ускользает. Дальше и дальше. И я понимаю, больше никогда не смогу ее обнять. Как раньше – не смогу.

– Глеб, – доносится еще один голос. – Глеб.

Кто-то обхватывает меня за плечи. Мягко. Похоже на маму. Но нет. Не то. Все не то. И голос похож. Но совсем другой.

Вокруг остаются только чужаки. Посторонние.

Я один. Кричу. Зову маму. Захлебываюсь слезами. Я знаю, мама уже не ответит. Знаю. И что?

Я не верю. Больше не верю. Ни в небеса. Ни в чудеса. Ничего не наладится. Ничего не станет хорошо. Моя мама ушла.

+++

Меня забирает Тамара. Это одна из подруг мамы. Не знаю, почему она так делает. Выгоды ей никакой. Я точно не разбираюсь, просто слышу, как все вокруг ее отговаривают связываться со мной.

– Зачем тебе чужой ребенок? Сама подумай, личную жизнь не устроишь. Кто поведется на бабу с прицепом? Так ладно бы свой! Тут чужой. Куда тебе эта морока?

Я плохо понимаю, о каком прицепе речь. Нет у меня ни машины, ни прицепа. Один я. Совсем. Даже квартира, где я с мамой жил, чужая. Там другой хозяин. Мы просто ее снимали. Короче, взять с меня нечего.

– Пусть с ним органы опеки разбираются, – говорят Тамаре. – Ты только на него посмотри. Мелкий, а взгляд дикий. Настоящий волчонок. С ним наедине даже остаться жутко, еще вцепится. Вспомни, как он после смерти матери орал. Ну правда же – бешеный. Намучаешься с ним. Видно ведь какой он. Природа в глазах отражается. Боюсь представить, что у него за папашка. Наверняка, там либо наркоман, либо отбитый уголовник, а может и все сразу.

– Хватит! – резко обрывает Тамара. – Я этого мальчишку с пеленок знаю. Куда его опека отправит? Им лишь бы в отчете отметку поставить. Родственников не станут искать. В детдом отправят и закроют папку, а для меня он не просто лист в документах. Я как он рос наблюдала. Теперь что, отдать? На себя его запишу. Все оформлю как полагается. Ты разве не знаешь какие у нас приюты?

– Знаю.

– Вот и не лезь. Нечего здесь обсуждать.

– Пожалеешь, Томка. Спорим? Пожалеешь! И месяца не пройдет, как ты захочешь пацана сплавить. Я уверена, не справишься с ним.

Я не знаю, что там за жизнь. В приюте. Хорошо или плохо. Я никогда в детдоме не был. Но мне это и не важно. Сейчас мне вообще никак. Хоть с Тамарой, хоть с кем угодно. А вообще нет. Было бы отлично жить дальше в одиночку. Чтобы никто не лез и не доставал. Я бы и на улице разобрался. Не вопрос. Тут надо начать, потом видно будет. Не пропаду. Я взрослый. Просто паспорта нет, а без паспорта на работу не берут. Так сказал хозяин одного из магазинов, в который я пытался устроиться.

– Пацан, – усмехнулся он. – Приходи, когда паспорт получишь. Без очереди тебя в помощники приму. Вижу, толк будет.

Мало кто во мне тогда толк видел. Мужик этот. Тамара. Ну и я сам. Я сразу понял, нужно много успеть.

Главная цель – деньги. До черта денег. Миллион. Миллиард. Можно больше? Значит, больше. Все деньги мира заграбастать. Раз и навсегда подмять под себя, а после уничтожить. Пусть сгорят, пусть исчезнут. Навсегда.

Внутри такая жадность разыгралась. Дыра открылась. Пропасть. Бездна. Я никогда такого не чувствовал. Ни на голод, ни на жажду не похоже. Не с чем сравнить. Новое. Неизвестное. Оно захлестывало все сильнее, а я не думал сопротивляться. Наоборот. Это же помогало. Делало круче. Мощнее.

Я знал, что легко устрою в мире все так, как надо. Но не все были с этим согласны. Некоторым приходилось объяснять.

– Отдай, – хнычет какой-то пацан. – Отдай, пожалуйста. Отдай. Это же мой рюкзак.

– Ну нет, – ржет другой. – Сперва заслужи.

– Отдай, – продолжает ныть. – Прошу тебя.