— Это я уже понял, Хэллен, я спрашиваю, почему? Что тебя держит в этой стране?

— Поль, — вкрадчиво сказала я. — Ты ведь был вчера на пресс-конференции. Они нашли тело одной из девочек. Ее имя было в моем списке, который я передала организации неделю назад.

— Ах да, список, — кивнул он рассеянно, вновь принимаясь перебирать бумаги, словно список мог оказаться там. — Так ты знала ее лично? Эту девочку? — он снова поднял глаза.

— Нет, но…

— Эль, — снова прервал он меня. — Позволь я буду называть тебя так?

Он спрашивает это сейчас? После одного секса и неудачного второго свидания, которое тоже должно было закончиться в горизонтальной плоскости?

— Эээ… Наверное.

Этот разговор нравился мне все меньше.

Поль сцепил руки перед собой на столе и сказал, взвешивая каждое слово:

— Послушай, Эль. Рядом идет война. Мы не можем защитить и спасти всех детей, как бы сильно мы этого не хотели. Я знаю, что тебе больно это слышать…

— Девочка не погибла на войне, Поль, — на этот раз его прервала я. — Ее жестоко изнасиловали и задушили на территории Туниса.

Повисла тишина.

Поль слабо кивнул, печально опустив уголки губ, и помолчал какое-то время, явно желая почтить ее память.

— Так вот… — снова заговорил он. — Ее тело нашли недалеко от границы, Эль. Ты знаешь, что южные границы Туниса то и дело нарушают ливийцы. Знаешь, для чего? Они часто похищают людей или убивают их в своей стране, а после подкидывают трупы в Тунис. Это нервы, Эль. Ты провела в горячей зоне полгода, и тебе нужно вернуться домой, чтобы «не перегореть» на работе.

— Знаешь, что Поль? Мне кажется, что из нас двоих это у тебя есть все шансы «перегореть». Ты спокойно сообщаешь мне, что я должна наплевать на судьбу своей воспитанницы и просто вернуться в свою страну.

Поль посмотрел на меня долгим странным взглядом.

Медленно кивнул.

— Да, именно это я и предлагаю. Тебе — вернуться домой. А специальной комиссии из профессионалов — заняться тем делом, которое они умеют лучше всего. Ты всего лишь детский психолог, Эль. Ты не арабка, не из полиции и даже не мать этой девочки.

Я резко выпрямилась. С таким же успехом он мог просто отвесить мне пощечину.

— Хочешь сказать, что мне не о чем переживать и комиссия из специально обученных людей найдет всех остальных девочек и мою Замиру, в том числе, живыми и невредимыми. А то, что ее имя есть в моем списке пропавших детей, это просто совпадение. Да, Поль?

Поль развел руками.

— О чем я и говорил, Эль. Тебе просто необходимо отдохнуть! Замира Мухаммед — не твоя. Она не принадлежит и никогда не принадлежала тебе, Эль. Послушай, — он коснулся моей руки через стол, — я твой друг и отношусь к тебе как к хорошему другу. Я желаю тебе добра. Ты восприняла слишком близко судьбу этой погибшей девочки и теперь чересчур сильно переживаешь из-за Замиры. Тебе нужно сохранять дистанцию, разделять свою и их жизни, Эль, иначе это непрофессионально с твоей стороны.

— Непрофессионально? — ахнула я.

— Именно так. Послушай, давай я пробью по своим каналам тебе новый билет, хотя его сложно будет найти сейчас, в разгар сезона, но я помогу тебе. Во имя всего, что у нас было.

— Это строчка из Бодлера, Поль?

Он пожал плечами и улыбнулся.

— Может быть.

Я нагнулась ниже к столу, вынуждая его податься ко мне.

— Знаешь, что такое действительно настоящий непрофессионализм, Поль? Это не реагировать на регулярные исчезновения девочек. Это нежелание оторвать свою задницу со стула и поехать туда, на границу, чтобы убедиться, что ее тело слишком далеко от границы, а еще от маршрута автобуса, в который ее предположительно посадили в лагере, но она почему-то так и не доехала до Столицы. Вот что такое непрофессионализм, Поль. Вот, что такое «перегореть». Это сидеть в офисе под кондиционером и перебирать бумажки.

Поль скривился, как будто хлебнул лимонного сока и сжал пальцами переносицу.

— Мне больно слышать такое от тебя, Эль.

— Так сделай что-нибудь. Собери достаточно людей, пусть опросят всех тех беженцев, которых перевозили вместе с другими пропавшими девочками. Не может никто ничего не знать. Не могут дети сесть в автобус, а потом случайно оказаться мертвыми в пустыне! И они не могут делать это с такой регулярной эпизодичностью!

— Я понял тебя, Эль, — холодно отозвался Поль. — Не продолжай.

Ни черта ты не понял, Поль.

Он молча уставился в бумаги перед ним. Пауза затягивалась.

— Я могу идти? — первая произнесла я.

Он поднял глаза. Неужели они всегда были у него такими, как два крохотных голодных клопа, впившихся в лицо?

— Задержись еще на секунду. Есть небольшая загвоздка с твоим номером в отеле, Эль. Его оплачивала миссия, пока ты числилась в ее рядах, но сейчас, учитывая, что ты уже получила свои отпускные и, фактически, не должна быть в Тунисе… Организация больше не может оплачивать комнату в отеле. Тебе нужно съехать, Хэллен.

Я сглотнула.

— Не проблема. Я буду платить за эту дыру сама.

— Боюсь, в отеле не будет свободных номеров, — прожигая меня взглядом, сказал Поль. — Миссия сотрудничает с этим отелем на постоянной основе и скоро в отведенные для них номера поселятся другие люди. Прости за неудобства, но надеюсь, ты войдешь в наше положение. Если передумаешь, и тебе все-таки понадобится помощь с обратными билетами, не стесняйся, обращайся ко мне, Эль.

— Обязательно.

Я медленно поднялась и покинула кабинет. Прощаться со мной Поль не стал.

Я миновала коридоры, никого не встретив, словно все договорились меня избегать, а когда пересекла КПП, то седой охранник попросил мой пропуск и сказал на французском:

— Простите, мисс, но ваш пропуск просрочен. В следующий раз я не смогу впустить вас, если только у вас не будет назначена встреча с кем-то из Организации. Прошу отдайте его мне.

Как сегодня. У Поля. Только что-то подсказывает, что следующая встреча у нас с ним вряд ли состоится, сколько бы я не записывалась к нему на прием.

Я протянула охраннику пропуск. Толку от этого куска пластика все равно больше не было.

А добравшись до номера отеля, нашла под дверью оповещение с требованием освободить его уже завтра до полудня, как и предупреждал меня Поль.

Захлопнула дверь и сползла вниз, подтянув колени к подбородку.

Боже. Что же мне теперь делать?

Два дня ушло на то, чтобы снова стать похожим на человека. Два дня на полную детоксикацию организма со всеми нелицеприятными вытекающими последствиями, о которых вы не захотите знать. И это наконец-то помогло унять утренний тремор рук, холодный озноб и рвотные позывы и все в таком же духе. Настоящее похмелье это не «ой, что-то голова раскалывается». Настоящее похмелье, как и алкоголизм, это полный отстой и днище, ребята.

И ни один нормальный пилот такого себе не позволяет.

Но я давно перестал быть нормальным пилотом. И даже человеком. Оставался только мужчиной, потому что кровотоку в члене плевать на моральные дилеммы.

А еще нормальные пилоты буквально пылинки сдувают с собственной формы. Помню, как сам с гордостью расправлял плечи, когда стоял среди других выпускников лётной школы. Как боялся первое время лишний раз сесть, чтобы не испортить стрелки на штанах.

Свою нынешнюю форму, в которой я был той ночью, я нашел скомканной и грязной под кроватью, и вонь от нее стояла такая, как будто она тщательно промариновалась в гробу, пока ее не сняли с какого-то окоченевшего бедняги.

Форма отправилась в химчистку. А я снова блевать.

Этим утром я впервые за долгое время надел свежую, только из химчистки форму, вычищенную до блеска, и расправил плечи с той гордостью, как и полагалось тому, кто был пилотом.

Это и имел в виду Алан, когда говорил, что мне нужно почувствовать себя человеком. Пожить нормальной жизнью. Безукоризненно сыграть роль того, кем я уже давно не был, чтобы обмануть самого себя и усыпить голос совести.