— Алло, Конрад? Это Лили. Привет. Да. Хорошо, что я вспомнила номер. Как дела? Правда? Это обнадеживает. Слушай, я тут должна была поужинать кое с кем, но меня обломали. А столик в ресторане уже заказан. «Ле Корбюзье», в Сохо. Знаешь, где это? Угу. Да, но кухня там просто отличная, и нам в любом случае давно пора увидеться, сам знаешь. Нужно кое-что обсудить. Ты же сам просил. Так вот, почему бы нам не встретиться сегодня, в общественном месте — по крайней мере, попробуем получить от этого удовольствие. Ну, положение у нас не из лучших, ты ведь понимаешь. Обещаю не разрыдаться, если ты не заплачешь первым. Конрад, я пошутила! Боже! Значит, в восемь? А может, зайдем сначала в бар, выпьем? Да ты что?! Послушай, это снова была шутка. М-м-м. Ты прав. Хорошо. Угу. Да, есть немного. Я принесу. Бог мой! М-м-м. Ну все, пока.

Звонок Лили застает меня в аппаратной канала «Дискавери». Рядом со мной сидит здешний видеотехник Крис — мне иногда кажется, что так зовут всех видеотехников Англии, — и хитро улыбается, всем своим видом показывая, что мой разговор с Лили его совершенно не интересует.

Мы монтируем шестой из семи устрашающих анонсов для ежегодной «Акульей недели». На мониторе перед нами застыла Большая белая акула, кадром раньше отхватившая от правого бедра аквалангиста кусок размером с арбуз.

Материал о нападении акулы на человека в окончательный вариант, конечно, не войдет, потому что ролик будут крутить в самое лучшее время, но нам с Крисом нравится смаковать этот кровавый эпизод — кадр за кадром, вперед-назад, в сверхмедленном режиме.

Когда раздается звонок, мы как раз решаем, то ли ограничиться бесплатным кофе из автомата в коридоре, то ли спуститься в закусочную за обедом на вынос, а стоп-кадр с распахнутой пастью Большой белой акулы служит нам своеобразным «скринсэйвером».

Разговаривая с Лили, я даже не пытаюсь притвориться, что у меня были другие планы на вечер.

По дороге в ресторан я изо всех сил стараюсь гнать мысли, что мне предстоит первая встреча с Лили после того, как она меня бросила.

Поворачивая на Фрит-стрит, я все еще в относительном порядке.

Я думаю: вот сейчас я сяду с ней за один столик. Мне придется выбирать блюда из меню. Как будто это меня волнует. Как будто меня волнует еда или рестораны.

Меня волнует только она. И наши отношения.

Лили уже на месте — стоит у стойки бара на первом этаже и флиртует с барменом. Выглядит она, как всегда, потрясающе. На ней платье, которое я раньше не видел — наверное, новое. Я знаю все ее платья, даже те, которые она ни разу не доставала из шкафа.

Похоже, у нее к тому же новые духи.

— Привет, Костюмчик, — говорит мне Лили.

Это ее старая шутка, которая в нынешней ситуации вдвойне обидна: у меня только один костюм, и, когда мы встречались в центре, чтобы отправиться на какую-нибудь из тех стильных вечеринок, куда Лили постоянно приглашали и где меня едва выносили, она обычно здоровалась с костюмом, а не со мной — по ее словам, я служил лишь для того, чтобы оживлять собой одежду (и даже это мне не слишком хорошо удавалось — у других могло бы получиться гораздо лучше).

Когда до меня доходит смысл ее приветствия, мне становится плохо: Лили потеряла право так шутить. Чтобы снова получить это право, она должна сначала вернуть меня в свою жизнь. Что, конечно, пока не исключено. Может быть, именно поэтому она и хотела меня видеть.

— Привет, Платьице.

— Что, нравится? Новое — от «призрака».

К нам подходит метрдотель. Он обращается к Лили:

— Боюсь, вам придется подождать минуту-другую, пока столик будет готов.

— Хорошо, — с улыбкой отвечает она.

Лили — актриса. На сегодняшний день свою самую известную роль она сыграла в серии рекламных роликов.

В каждом ролике героиня Лили (Вита) переодевается то шаловливой горничной, то бойкой школьницей, то спортсменкой-нимфоманкой, то затянутой в кожу «госпожой» с хлыстом и раз за разом пытается убедить своего коренастого симпампушу мужа (Геркулеса) попробовать на завтрак обогащенные витаминами овсяные хлопья. В какой бы стереотипный образ соблазнительной женщины она ни перевоплощалась, финал рекламы никогда не меняется: как только Вита выдает свой коронный вздох разочарования и с грохотом захлопывает за собой дверь кухни, Геркулес с хитрым видом демонстрирует зрителям огромную тарелку витаминизированных хлопьев, которую он все это время прикрывал своим обязательным атрибутом — газетой. Затем он с подкупающей развязностью поворачивается к камере, обаятельно подмигивает и начинает жадно наворачивать хлопья.

Звучат фанфары.

Действие всех этих роликов с участием Лили происходит в странном параллельном мире телерекламы, где доминируют основные цвета и неоэкспрессионистская перспектива, где жесты карикатурны, а страданий не существует.

И для большинства людей Вита-Лили навечно застрянет в этом мире. Она счастлива в браке, хотя муж цинично обманывает ее; она без конца пытается его соблазнить, а он ее все время отвергает; ее розовый оптимизм регулярно сменяется яростью. Для большинства людей Лили пребывает в вечном аду.

Примерно за год до нашего знакомства Лили в черном парике и страшно неудобном корсаже шесть месяцев изображала Белоснежку в Евродиснейленде. Даже сейчас она может в любую секунду заговорить жеманным тоненьким голоском своей героини. Лили — прирожденная актриса, и прежде всего благодаря своему великолепному умению подражать голосам. В этом «мультосвенциме» правила компании требовали от нее постоянно улыбаться, так что к концу смены у нее буквально сводило спазмом мышцы лица, а от оставшихся после такой работы морщинок она не избавилась до сих пор. Я знал один верный способ привести ее в бешенство — достаточно было начать насвистывать песенку гномов из мультфильма о Белоснежке.

После Диснейленда у Лили был перерыв в несколько месяцев, а затем она получила роль в телевизионном детективе. Роль была довольно простая: Лили раздевалась, принимала душ, после чего ее убивали самым жестоким образом. Однако для нее это был огромный прорыв.

Эпизод в душе записан у меня на видео, и к моменту нашей встречи в ресторане я все еще храню кассету. С тех пор как Лили меня бросила, эта пленка у меня уже порядком износилась. В ближайшее время я собираюсь захватить ее на работу и сделать копию.

Гонорары за роль Виты позволяют Лили считать стоимость ужина в «Ле Корбюзье» вполне приемлемой.

Пока мы ждем столик, Лили рассказывает мне свои хорошие новости. Ей только что предложили главную роль в театре «Роял корт», причем спектакль обещает быть скандальным. Еще бы, ведь пьеса называется «Секс и смерть» — пьеса о женщинах и некрофилии. Скоро она перестанет сниматься в рекламе.

Я нисколько не удивлюсь, если Лили очень скоро станет настоящей звездой.

Потому что у нее есть это.

— Ну а ты как? — спрашивает меня Лили.

Моя жизнь существенно отличается от ее. Вначале было подозрение, затем признание факта, а теперь уже уверенность, к которой я медленно и болезненно привыкаю, уверенность в том, что у меня этого нет.

Я работаю на телевидении режиссером монтажа — готовлю ролики с анонсами передач для спутниковых каналов, где время от времени требуются мои услуги.

С самого детства я хотел снимать кино. Еще в школе я постоянно придумывал дешевые спецэффекты, которые можно было бы использовать в низкобюджетных фильмах. (Чтобы раковина выглядела так, будто в нее кого-то стошнило, достаточно плеснуть туда пакетного супа с лапшой. Если в кадре нужно что-то похожее на сперму, можно воспользоваться шампунем.) Надо ли говорить, что пока я даже не приблизился к той стадии, на которой мне потребовалась бы «дешевая» рвота в раковине или «низкобюджетная» сперма. (Жаль, что я так и не придумал достоверный заменитель крови — кетчуп совсем на нее не похож.)