На какой-то момент я успокоился и ощутил необыкновенную легкость. Я восседал на ведре, как свежекоронованный король, — швабра в одной руке и чашка чаю в другой. Моим королевством был садовый сарай, а в стены замка ломилось «четвертое сословие» — пресса.

Не хватало только короны. Я достал из кармана носовой платок, завязал узелки на четырех концах и надел его на голову. Так мне удалось добиться полноты картины, если не считать того обстоятельства, что я успел выпить полчашки чаю.

С монаршим величием я наблюдал за тем, как в моей голове складывается решение: я буду продолжать свои посещения театра, что бы ни случилось и кто бы ни вмешался. Это привлечет внимание к Алану и Дороти, внимание, которое им вряд ли понравится. (Если журналисты проникнут на спектакль, их назойливость станет отличным дополнением к моей кампании кашля.) Не исключено, что я смогу воспользоваться их пронырливостью к собственной выгоде.

Я уже был готов вернуться в квартиру и позвонить Джеймзу, чтобы он заехал за мной вечером, как вдруг услышал полицейскую сирену и увидел, что от антенн на крышах отражается голубой отблеск.

Это была не Психея. Пока еще не она. Я ожидал ее в гости, как только стало известно, что я навещал Азифа. Опять частное расследование? Опять незаконное вмешательство? Психея рано или поздно должна была появиться. Но когда я чуть приоткрыл дверь, выяснилось, что это всего лишь двое патрульных, которых послали к моему дому, потому что:

— Соседи неоднократно жаловались на шум, сэр.

Они стояли между мной и фотографом, который пытался снять их под нужным углом.

— Заходите, — пригласил я.

Я уже успел выключить стереосистему.

В прихожей я объяснил полицейским ситуацию. Их нисколько не впечатлил тот факт, что я могу быть достаточно важной персоной, чтобы под моей дверью дежурил журналист. Однако они явно обрадовались, сообразив, что репортерша за дверью заинтересуется ими, если они выйдут и поговорят с ней.

— Что вы можете сделать, чтобы положить этому конец? — спросил я.

Они посмотрели друг на друга.

— Если они не нарушают закон, то немного.

— Но разве это не вторжение в частную жизнь или что-то еще в таком роде?

— А почему вы сказали, она интересуется вами?

Объяснять им все сначала не было смысла.

— Хорошо, впредь я буду убавлять громкость, но разве соседи не жаловались еще и на шум, который производила журналистка, колотившая в мою дверь?

— Мы с ней поговорим, — заверил меня полицейский. — Только, пожалуйста, не вынуждайте нас выносить вам официальное предупреждение.

Я улыбнулся, пообещал ни к чему их не вынуждать и выпустил их.

Минут на пятнадцать стук прекратился, а затем возобновился, правда, с меньшим энтузиазмом.

Я позвонил Джеймзу. Затем я позвонил Энн-Мари и рассказал ей, что происходит. Она предложила приехать, но я сказал ей, что будет лучше, если она останется дома. Я не хотел впутывать ее в скандал. И, честно говоря, к тому моменту она успела мне порядком надоесть.

Джеймз подал машину без опозданий. Я объяснил ему ситуацию по телефону. Подъехав к самому дому, он трижды посигналил мне. Схватив сложенную коляску, я выскользнул из дома, запер за собой дверь и буквально впрыгнул на заднее сиденье такси — Джеймз распахнул для меня дверцу, перегнувшись со своего сиденья.

Фотограф, занятый чтением газеты-конкурента, вскочил, в два прыжка оказался возле нас и начал поливать машину огнем вспышки. Журналистка тем временем рванула к своей машине, которая, к счастью для меня, была припаркована на противоположной стороне улицы, так что ей пришлось разворачиваться.

Вспышка продолжала обстреливать левую сторону моего лица, когда Джеймз резко рванул с места.

Осознав, что за такси ему не угнаться, фотограф побежал к машине журналистки.

Из-за этой двойной задержки, а также благодаря тому, что Джеймз позволил себе чуть превысить скорость на Мортлейк-Хай-стрит, мы с легкостью ускользнули от преследования.

— Ты здорово справился, — похвалил я Джеймза, — как будто тебе уже приходилось удирать от погони.

— Ну может, раза два и приходилось, — ответил он, бросив взгляд в зеркало заднего обзора. — Разозленные мужья и прочее в таком роде.

— Неужели? — переспросил я, чувствуя, что наш дружеский треп, попав в полосу турбулентности, начинает давать сбои.

— Не по моей вине, конечно, — сказал Джеймз, выравнивая наш разговор.

Мы рассмеялись.

— Так кто измазал краской твою дверь? — поинтересовался Джеймз.

— Понятия не имею.

— А что от тебя хотели журналисты? Ты что, подписал контракт с «Челси»?

Я не удержался от смеха и постарался объяснить ситуацию: Азиф, больница…

— Возможно, мне еще не раз понадобится твоя помощь в похожих ситуациях, — сказал я. — Сможешь?..

— Без проблем, — ответил Джеймз. — Если нет заказов, я твой. А заказов у меня сейчас немного. Босс не дает ничего стоящего уже несколько недель. Но я что-то не очень понял — о чем ты говорил с Азифом, когда я подобрал тебя у больницы?

Я с облегчением воспользовался возможностью поделиться своими проблемами с абсолютно посторонним человеком. Я рассказал ему все, от начала и до конца, в том числе о встречах с Робертом, Джозефин, Аланом и Дороти, Азифом и Тони Смартом. Пока я рассказывал, мы почти успели доехать до театра. Джеймз кивал, вставлял какие-то междометия, «да» и «ого», но не перебивал. Иногда он переспрашивал, и я отчетливее повторял то же самое. Он умел слушать.

Когда мы уже подъезжали к «Барбикану», я прямо спросил его:

— Как ты думаешь, я правильно поступаю?

— Кто его знает, — ответил он. — Иногда лучше выждать. Полиция, конечно, не подарок: они и мне здорово отравляют жизнь, гоняясь за мной по полдня только за то, что я чуть чиркнул колесом по тротуару, — им бы ловить настоящих преступников. Если тебе кажется, что они действительно ничего не делают, я думаю, ты имеешь право сделать что-то сам. Но ты ведь не сможешь никого арестовать. Для этого тебе придется позвонить в полицию.

Я не стал говорить ему, что единственный звонок, который тогда понадобится, — это звонок в «скорую», да и его, в чем я был уверен, за меня сделает кто-то другой.

Мы договорились, что после спектакля Джеймз будет ждать меня за театром, на случай если «Миррор»-мобиль каким-то чудом нас выследил.

Как оказалось, мне не суждено было увидеть ни одного журналиста, пока мы не вернулись домой. К несчастью, у дома их было с десяток. Плюс еще столько же фотографов.

— Ты уверен, что тебе стоит заходить в дом? — спросил Джеймз. — Может, я отвезу тебя в гостиницу?

— Они и там всю ночь будут барабанить в дверь, — сказал я. — Ладно, попробую выйти, посмотрим, что получится. Завтра на том же месте в тот же час?

— Они могут попытаться заблокировать дорогу.

— Не успеют, мы гораздо быстрее их, — не сказал, а скорее прокричал я. Мне пришлось повысить голос из-за их стука по стеклу и гула вопросов.

Я попытался открыть дверцу со стороны тротуара, но репортеры сгрудились у самой машины — думаю, умышленно. Тогда я вылез со стороны дороги и обошел машину сзади. Я игнорировал все вопросы, не стал закрывать глаза от вспышек и сквозь кордон медленно добрался до входной двери. Кто-то крикнул отъезжавшему Джеймзу:

— Куда вы его возили?

Пока я вставлял ключ в замок, толпа журналистов чуть не расплющила меня о дверь. К счастью, краска уже высохла и не испачкала мне одежду, а то на фотографиях было бы похоже, что я измазан кровью.

Я перевалился через порог, захлопнул за собой дверь, упал на ковер в прихожей и заплакал.

В воскресенье журналисты зашевелились под дверью с раннего утра. Несколько репортеров помоложе даже ночевали в машинах перед моим домом. Звонки начали поступать около семи — замигала лампочка, засигналил бипер, зашуршало в динамике. Цифра на счетчике входящих сообщений непрерывно росла — 24, 25, 26, — пока память автоответчика не переполнилась. Раньше такого не случалось. Мне было любопытно посмотреть, как станет вести себя аппарат. Но ничего интересного не произошло: он просто проигрывал исходящее сообщение, а входящие звонки не записывал. Журналисты начали барабанить в дверь около восьми. Однако как-то неубедительно, с частыми перерывами. Несколько фотографов пытались что-то высмотреть через щель между штор. Все это лишь укрепило мое желание раздобыть пистолет: не для использования, а просто чтобы он был — чтобы я знал, что он у меня есть.