Все крупные производители одной и той же отрасли промышленности данной страны, писал Энгельс, «объединяются в один „трест“, в союз, с целью регулирования производства. Они определяют общую сумму того, что должно быть произведено, распределяют ее между собой и навязывают наперед установленную продажную цену. А так как эти тресты при первой заминке в делах большей частью распадаются, то они тем самым вызывают еще более концентрированное обобществление…
В трестах свободная конкуренция превращается в монополию, а бесплановое производство капиталистического общества капитулирует перед плановым производством грядущего социалистического общества. Правда, сначала только на пользу и к выгоде капиталистов. Но в этой своей форме эксплуатация становится настолько осязательной, что должна рухнуть. Ни один народ не согласился бы долго мириться с производством, руководимым трестами с их неприкрытой эксплуатацией всего общества небольшой шайкой лиц, живущих стрижкой купонов.
Так или иначе, с трестами или без трестов, в конце концов государство как официальный представитель капиталистического общества вынуждено взять на себя руководство производством»[187].
Как раз об этом выводе Энгельса Ленин говорил: «Здесь взято самое основное в теоретической оценке новейшего капитализма, т.е. империализма, именно, что капитализм превращается в монополистический капитализм. Последнее приходится подчеркнуть, ибо самой распространенной ошибкой является буржуазно-реформистское утверждение, будто монополистический или государственно-монополистический капитализм уже не есть капитализм, уже может быть назван „государственным социализмом“ и тому подобное. Полной планомерности, конечно, тресты не давали, не дают до сих пор и не могут дать. Но поскольку они дают планомерность, поскольку магнаты капитала наперед учитывают размеры производства в национальном или даже интернациональном масштабе, поскольку они его планомерно регулируют, мы остаемся все же при капитализме… „Близость“ такого капитализма к социализму должна быть для действительных представителей пролетариата доводом за близость, легкость, осуществимость, неотложность социалистической революции, а вовсе не доводом за то, чтобы терпимо относиться к отрицанию этой революции и к подкрашиванью капитализма, чем занимаются все реформисты»[188].
Объективным ходом экономического и политического развития капитализм, говорил Энгельс, «изобличается в своей собственной неспособности к дальнейшему управлению производительными силами». Выросшие до громадных размеров производительные силы объективно стремятся к освобождению от всего того, что им свойственно в качестве капитала, к признанию их общественной природы, к тому, чтобы с ними обращались как с общественными производительными силами. Вследствие этого становятся недостаточными сравнительно новые и высокие формы обобществления – акционерные общества и тресты. Ситуация такова, что государство, как официальный представитель буржуазного общества, оказывается вынужденным брать на себя руководство явно задыхающимися в капиталистической оболочке средствами производства и сообщения, в первую очередь почтой, телеграфом и железными дорогами[189].
Обращение крупных организмов производства сначала в собственность акционерных компаний, позже – трестов, а затем и государства доказывает само по себе ненужность класса буржуазии для целей управления современными производительными силами. Все ее общественные функции выполняются теперь наемными служащими[190].
Следовательно, еще при жизни Энгельса имели место явления, которые особенно широкое распространение получили в эпоху общего кризиса капитализма и его защитниками стали выдаваться за «революцию управляющих», которая якобы сняла с повестки дня проблему социальной революции в марксистском, подлинно научном понимании.
Передача функций управления наемным служащим, высшая прослойка которых, кстати, по своему положению в обществе ничем существенным не отличается от самих капиталистов, нисколько не затрагивает основы основ любого общественного строя – отношений собственности.
Термина «революция управляющих», теорий трансформации буржуазного государства в государство «всеобщего благоденствия» во времена Энгельса не существовало, но миф о самоликвидации капитализма по существу уже тогда создавался жрецами буржуазной апологетики. И именно эту челядь крупного капитала имел в виду Энгельс, когда он говорил: «Но ни переход в руки акционерных обществ, ни превращение в государственную собственность не уничтожают капиталистического характера производительных сил. Относительно акционерных обществ это совершенно очевидно. А современное государство опять-таки есть лишь организация, которую создает себе буржуазное общество для охраны общих внешних условий капиталистического способа производства от посягательств как рабочих, так и отдельных капиталистов. Современное государство, какова бы ни была его форма, есть по самой своей сути капиталистическая машина, государство капиталистов, идеальный совокупный капиталист. Чем больше производительных сил возьмет оно в свою собственность, тем полнее будет его превращение в совокупного капиталиста и тем большее число граждан будет оно эксплуатировать. Рабочие останутся наемными рабочими, пролетариями. Капиталистические отношения не уничтожаются, а, наоборот, доводятся до крайности, до высшей точки»[191].
Подмеченные Энгельсом смена неограниченной конкуренции монополией, обострение конкуренции в этих новых условиях, усиление роли буржуазного государства в экономической жизни, вывоз капитала в форме акций, экономический раздел сфер сбыта готовых продуктов и сверхприбыльного приложения капитала – эти и другие вопросы Энгельс намечал специально и более подробно осветить в дополнении к III тому «Капитала» под названием «Биржа».
Под биржей он понимал известное учреждение, где буржуа не рабочих эксплуатируют, а друг друга обманывают, прибегая к самым бесчестным и самым скандальным средствам. Биржа для него была также синонимом всевластия крупных капиталистических дельцов, своеобразным индикатором разрушения старого общества и могущественным ускорителем грядущей социалистической революции. В этом историческом смысле она представляла непосредственный интерес. К сожалению, замысел Энгельса остался невыполнен. И только небольшой набросок позволяет угадывать направление мысли великого корифея марксистской политической экономии.
Примечательно, что Энгельс фиксирует внимание как раз на тех моментах, которые впоследствии были представлены Лениным как важнейшие признаки высшей, последней стадии в развитии капитализма.
На первом плане вновь все более очевидные изменения формы производства, превращение промышленных предприятий отдельных капиталистов в коллективную капиталистическую собственность, в акционерные предприятия. Это превращение было предопределено гигантским ростом производства, возникновением таких предприятий и таких отраслей, которые требовали соответственно гигантских вложений капиталов, превышавших возможности индивидуальных собственников. «Обыкновенная единоличная фирма, – пишет Энгельс, – все более и более становится только предварительной ступенью, подготовляющей предприятие к тому моменту, когда оно будет достаточно велико, чтобы на его основе „учредить“ акционерное общество»[192]. Процесс образования акционерных обществ, в том числе трестов, имеющих общее управление для всех объединившихся в нем предприятий, захватывает сначала металлургическую, затем химическую промышленность, машиностроительные заводы. На континенте он распространился также на текстильную промышленность.
