Энгельс не только раскрыл социально-экономические причины кризиса античного общества, но нарисовал впечатляющую историческую картину этого кризиса – картину заката греко-римской цивилизации. Он дал яркую характеристику Римской империи, этого очага тягчайшего гнета для многоплеменной массы обездоленных и бесправных. Экономический упадок, вызванный хищническим хозяйничаньем латифундистов, непомерное военное бремя, растущие налоговые вымогательства, злоупотребления наместников провинции и чиновников, постоянные внутренние смуты, осложняемые нашествием варварских племен, военные бунты, борьба за престол – эти и другие черты упадка общества, шедшего навстречу краху, были запечатлены Энгельсом в его работах на эту тему. Процесс разложения античного общества Энгельс отметил и в статьях, посвященных истории армии. Он указал, в частности, на ослабление римской военной системы в результате вытеснения крупными рабовладельческими латифундиями крестьянской парцеллы, что привело к ухудшению социального состава армии, набиравшейся первоначально из свободных римских граждан; в период империи в нее был открыт доступ наемникам из вольноотпущенников, жителей завоеванных провинций неримского происхождения и варваров[481].

В работах о первоначальном христианстве («Бруно Бауэр и первоначальное христианство», «К истории первоначального христианства» и др.) Энгельс показал проявление процесса разложения античного мира и в идеологической сфере. Первоначальное христианство Энгельс рассматривал как религию рабов и угнетенных, возникшую в недрах мирового рабовладельческого государства, которое покорило сотни племен и народов, разрушило их традиционные условия жизни, их родовые и племенные связи, смешав их и низведя до жалкого состояния. Это было религиозное движение, возникшее на почве стихийного протеста против грубой эксплуатации, вопиющего социально-политического неравенства и невыносимых жизненных условий и отражавшее стремление обездоленных и угнетенных найти утешение от реальных страданий хотя бы в виде религиозных мечтаний об избавлении. Разношерстность социальных элементов, искавших выход в новой религии, обусловила ее космополитическую природу и превращение ее в мировую религию.

Предпосылки для появления христианства создавались не только усилением эксплуатации и социальными бедствиями, которые несли народам римские завоевания, но и неудачами попыток вооруженного сопротивления, поражениями восстаний рабов, в том числе и наиболее грандиозного из освободительных движений древности – восстания Спартака[482]. Энгельс отводил значительную роль борьбе рабов и вообще народным движениям в истории древнего мира. Он, однако, справедливо считал, что при всем их прогрессивном значении как фактора, ускорявшего общественное развитие, они сами по себе не могли разрушить рабовладельческую систему. Он писал, что «уничтожения рабства победоносным восстанием древний мир не знает»[483]. Одной из сторон объективной бесперспективности освободительного движения рабов и было распространение настроений безысходности среди тогдашних угнетенных, породивших надежды на избавление фантастическим путем.

Первоначальное христианство, поэтому, выражало не только чувства протеста против гнета, но и бессилие бороться против него земными средствами. Оно содержало в себе с самого начала элементы примирения с действительностью уже в силу того, что переносило идею социального переустройства в потусторонний мир[484]. Поэтому в ходе эволюции официальной христианской церкви не получили своего дальнейшего развития те революционные элементы, которые имелись в первоначальной христианской идеологии – мотивы противоборства злу, ненависть к существующему миру, стремление к социальному равенству, хилиастические мечтания. Зато именно эти элементы побуждали в средние века представителей радикальных еретических течений обращаться к раннему христианству и требовать очищения его от последующих искажений. Заложенные с самого начала в раннехристианской идеологии противоречия между революционными началами и тенденциями к пассивности во имя ожидания небесного избавления сделали неизбежным трансформацию христианства из религии угнетенных в религию, санкционирующую господство эксплуататорских классов, призывающую к покорности, к повиновению земному произволу и превратившую идею воздаяния как за зло, так и за добро в деморализирующую иллюзию, в средство отвлечения от реальной борьбы. Энгельс, однако, всегда подчеркивал различие между ранним и более поздним христианством. Он писал, что христианство периода своего зарождения «как небо от земли отличалось от позднейшей, зафиксированной в догматах мировой религии Никейского собора»[485].

Выяснение исторических обстоятельств гибели античной цивилизации, перехода от античного общества к феодализму, генезиса феодальных отношений – все эти проблемы были в центре внимания Энгельса. Как всегда, он избирал для исследования узловые моменты исторического процесса. Разумеется, далеко не все стороны этих сложных явлений, имевших даже в Европе свою специфику в разных ее частях, могли быть выяснены Энгельсом на основании тех материалов, которые ему были тогда доступны. Не на все связанные с этим вопросы наука и сейчас дала ответ[486]. Заслуга Энгельса заключалась в том, что он поставил изучение данной проблемы на научную почву и определил главные направления, по которым должно вестись исследование.

Переход от античного общества к средневековому Энгельс, подобно смене родового строя классовым, рассматривал как глубокую социальную революцию. Он коренным образом разошелся здесь с господствующими взглядами буржуазных историков. Последние видели в переходе от античности к средневековью либо синтез римской государственности и права с правовыми обычаями германских народов, основанными на принципе личной свободы (Тьерри, Гизо), либо результат эволюции романских, прежде всего правовых, начал, определивших якобы социально-политический строй средневековой Европы (Фюстель де Куланж и другие романисты), либо последствие завоевания Римской империи германскими племенами, приведшее якобы к полному вытеснению римских традиций и направившее социальное и правовое развитие средневековой Европы по особому, германскому пути (представители так называемой германистской теории). Концепция Энгельса отличается от точки зрения всех указанных направлений прежде всего материалистическим истолкованием основ самого процесса, выдвижением на первый план изменений в самой социально-экономической структуре общества, а не в правовых обычаях и институтах.

Для Энгельса главное содержание указанной переходной эпохи сводилось отнюдь не к борьбе за преобладание между различными этническими элементами – романизированными народами Римской империи и германцами. Он воспринял эту эпоху как время перехода от одного общественного строя к другому, совершавшегося под влиянием, с одной стороны, внутреннего кризиса рабовладельческой формации, а с другой – соприкосновения ее с народами, которые находились на стадии разложения первобытнообщинного строя.

Социальную революцию, происшедшую во многих странах Европы в первые столетия новой эры, Энгельс считал результатом некоего исторического синтеза. Внешне он здесь как бы сходился с теми буржуазными историками, в том числе Тьерри и Гизо, которые признавали этот синтез. Но в отличие от них Энгельс не сводил его к симбиозу этнических черт римлян и германцев или романских и германских правовых институтов, а считал, что в нем воплощается взаимодействие прежде всего двух разных социальных систем. Это взаимодействие сыграло роль того фактора, который ускорил разрушение отжившего рабовладельческого общества. Толчком к ускорению указанных социальных процессов, считал Энгельс, послужило вторжение в Римскую империю германских племен, переходивших от родового строя к классовому обществу, великое переселение народов, возникновение варварских государств на территории бывших римских провинций, да и в самой Италии. Вторжение варваров, считал Энгельс, способствовало разрушению устаревших рабовладельческих порядков и дало толчок для вызревания тех ростков новых феодальных отношений, которые зарождались в самой империи (колонат). Германские завоевания, таким образом, в известной мере послужили орудием той социальной революции, которая подготавливалась самим развитием противоречий античного общества, но внутри самого рабовладельческого мира даже в лице возмущавшихся рабов не могла обрести общественную силу для своего осуществления.