— Правда? Можно взять её на руки?

Глазки-бусинки таращатся на меня… Теплый и беззащитный комочек. Искренний… Подумать только, мы приходим в этот мир мелкими глистиками, а в итоге вырастаем большими людьми и вершим историю… Интересно, Ясинка воспринимает меня как бесформенное пятно или как великана?

— Ты будешь прекрасной мамой, — сказала однажды Марта, поймав меня с поличным, когда я напевала колыбельную, укачивая малышку. И, между прочим, ужасно фальшивила.

Прежде всего, чтобы стать мамой, нужен папа. А Мэл не созрел. Поначалу я без умолку рассказывала ему об открытиях — вроде бы маленьких, но весьма значимых для крохотного человечка ("Представляешь, она мне улыбнулась. Честно-честно" или: "Сегодня схватила за палец" или: "Сказала "ге-е-е" и задрыгала ножками"), но нейтральные ответы Мэла: "Да?", "Ну, надо же", "Ничего себе", причем невпопад, отбили охоту к откровениям. Мэл не вникал, и его безразличие коробило и обижало.

— Судя по рвению, ты собираешься открыть детский сад. Или ясли, как минимум, — сказал он с ухмылкой, прервав словоизлияния.

— Если тебе неинтересна моя болтовня, с удовольствием найду того, кому будет нескучно, — вскочила я, собравшись реализовать угрозу.

Пришлось Мэлу покаяться.

— Эвочка, пойми, я не разбираюсь в младенцах, тем более, в чужих. Я и о племянниках-то вспоминаю раз в году, на их день рождения. Они и без моей заботы прекрасно подрастают. Так что хоть убей, а меня не переделаешь.

Я вздохнула. Мэл неисправим. Равнодушный и бесчувственный пенёк. Но его эгоистичное оправдание — не повод для прощения.

В отместку я надумала приучать Мэла к магазинам. Периодически мы заезжали в продуктовые лавки в окрестностях института и выкладывали висы из карманов. Я ликовала: для местных неплохая добавка к выручке, да и наши вояжи по кварталу не выглядели подозрительно. Мэл катался по улочкам, не отдавая предпочтения конкретным продавцам. А на случай расспросов было заготовлено объяснение частым визитам в район невидящих. Мол, я, как достойная дочь своего отца, умею считать деньги и подхожу к тратам разумно. И, правда, расходы на продукты и на хозяйственные мелочи сократились в четыре раза.

Поначалу меня тревожила безопасность Мэла, но, к вящей радости, он оказался прав. В районе успели забыть о нем, как о невольном виновнике репрессий, прокатившихся зимой. Видимо, "Мастодонт" расплатился за своего хозяина.

Мэл со страдальческим видом выполнял мои прихоти, но молчал. Я так и не сказала ему, что Тёма — брат Олега. Не знаю, поведал ли Тёма родственникам о драке у клуба "Одиночество" и о последствиях. Наверняка у него имелись причины, чтобы покинуть столицу, убегая от январской облавы. Поэтому следовало помалкивать, чтобы не подвергать семью Олега опасности.

Октябрь стал сплошным разочарованием.

Во-первых, меня нервировали индивидуальные занятия. После летнего перерыва вхождение в прежнюю колею давалось с большим трудом. Конечно же, я оказалась нерадивой ученицей и на каникулах уделяла время отдыху, а не тренировкам интуиции. Покажите хотя бы одного студента, который добровольно истязает извилины, когда все нормальные люди подставляют телеса солнцу и ныряют в бассейн с вышки. Поэтому в обучении произошел регресс, и забытое восстанавливалось с великими трудностями.

Преподаватели, назначенные Министерством, вели себя деликатно и не глумились над моим увечьем. Наоборот, когда удавалось выполнить задание, они радовались, словно выиграли в лотерею миллион висов, и хвалили, вдохновляя к дальнейшим свершениям.

Разве можно считать успехом, если с понедельника по пятницу всё валится из рук, а в субботу, ни с того ни с сего, решаются девять из десяти задач? Единственный плюс состоял в том, что теперь телохранители не сверлили взглядами, сокрытыми за темными стеклами очков.

Одно время я возлагала надежды на полиморфизм, ведь каждое полнолуние обострялись все виды осязания, а они помогли бы почувствовать волны. Но увы. Как оказалось, мало иметь тонкое чутье. Нужно уметь пользоваться животными навыками. А кто бы меня научил? Поклоняясь круглому оку луны, тело предпочитало отдаваться древнему как мир инстинкту. Но едва сознание прояснялось, второе "я" тут же уступало место здравому рассудку. С полиморфной составляющей исчезали и сверхспособности.

Но однажды на занятии по развитию интуиции случилось нечто невероятное. Старичок-академик, как всегда, предложил мне надеть повязку на глаза. По условиям задачи, вошедшей в разминку (причем устойчиво нерешаемой и оттого унылой задачи), надлежало сконцентрироваться, увязать все органы чувств, после чего поймать две волны и вызвать их возмущение.

Правильному движению рук меня обучал Мэл, обычно по вечерам перед сном. После возвращения из Моццо он не отказался от идеи "искусственного" висоратства, которое позволило бы мне, опираясь на математический расчет и логику, управляться с заклинаниями низших порядков. Под контролем Мэла я заграбастывала невидимые волны и мучила их, пока плечи не начинало тянуть от отдачи. И тогда учитель принимался за расслабляющий массаж. Мэл показывал и двухуровневые заклинания, но они не подчинялись мне. Схватить одну волну — еще куда ни шло, а вот поймать две волны и вызвать действенное возмущение… Это приравнивалось к чуду.

И день-то был как день: ни магнитных бурь, ни солнечного затмения, ни нашествия пришельцев из космоса. Но вышло так, что, будучи с завязанными глазами, я уверенно проделала пассы и услышала негромкие аплодисменты.

— Восхитительно! Удивительная твердость движений! Навыки возвращаются к вам, — восторгался искренне старичок-академик.

Свободной рукой я стянула повязку с глаз. В правой ладони завис luxi candi[22] — маленькая, но достаточно яркая лампочка. С учетом того, что возвращение навыков мне не грозило, созданное заклинание удивило безмерно. Меня не ударило током, не стукнуло озарением, не открылся третий глаз и не нашептал внутренний голос. Я всего лишь вытянула руки и выполнила заученные движения. Вот и всё. Повезло, что волны попались.

Счастливая случайность оказалась одиночной. На то она и случайность, чтобы не превращаться в закономерность. Но имеющегося результата оказалось достаточно, чтобы преподаватель разорялся оптимистичными лозунгами.

— Это прорыв, — не уставал он повторять. — От малого к великому! Через тернии к звездам!

Чем активнее восхищался старичок-академик, тем неувереннее я себя чувствовала. Смотрела на свои руки и думала: ложь будет моей вечной спутницей. Сначала я притворялась той, да не той. А теперь фальшиво радуюсь, что навыки возвращаются.

Кстати, они вернулись и пропали. В течение следующей недели мне не удалось создать ни одного двухуровневого заклинания. Но преподаватель не унывал.

— Это прекрасный результат. Маленький камешек покатился с горы. Не сегодня-завтра он увлечет за собой большие камни, и когда-нибудь произойдет камнепад.

В моем понимании "когда-нибудь" означало бесконечность.

Мэл, которому я поведала о созданном luxi candi, высказался в том же духе, что и преподаватель, и заявил с видом мудрого старца, что, только набив кровавые мозоли, можно чего-то достичь. А мне это нужно?

— Не хочу мозоли. Ручки жалко. Препод говорил, что можно стимулировать способности, но мне запретил.

— И правильно сделал. Стимуляторы — опасная штука. При стимуляции активность мозга резко возрастает. Бывает, увеличивается до 60–80 процентов. Это раза в два больше, чем возможности среднестатистического висората. Но за всё нужно платить. Во-первых, возникает зависимость, ломка без очередной дозы. Во-вторых, организм привыкает, и объем дозы неуклонно увеличивается. В-третьих, даже самое безопасное средство имеет последствия. Сначала происходит резкий скачок мозговой активности, а потом — падение вниз. Притупляется слух, зрение, обоняние. Мучают головные боли, не говоря об общем ухудшении здоровья. Нагрузка ложится на печень, на почки, на сердце.