Женишка он не жалел. А за самочку перегрыз бы горло. Поэтому и присматривал, оберегая.

Для профилактики пришлось в первое же полнолуние прижать первокурсника и в тесном контакте продемонстрировать тому, на чьей он территории и на чью самку дерзнул посмотреть. О субординации, как и о разнице в возрасте, не шло и речи. Столкнулись двое: молодой и матёрый. Обычное дело.

Когда клыки ушли в десны, когти втянулись, а радужки стали круглыми, он поинтересовался лениво, стряхнув несуществующую пылинку с рукава:

— Собираешься сдавать сессию?

Мелкий кивнул. Совсем сопляк.

— Тогда вешай замок на едало. Рыпнешься и вылетишь в два счета. Заодно хребет переломаю. Усёк?

Тот снова кивнул, глядя в глаза. Смелый щенок.

А какой тут может быть страх? Обычное дело. Постояли, потрещали. Заодно выяснили, кто сильнее, а у кого нос не дорос. И разошлись. До поры, до времени.

Слова Альрика не выходили из головы. "Свернут шею"… "Объявят охоту"… И приговор — бояться и прятаться. Всю жизнь.

По возвращении в общежитие я долго разглядывала себя в зеркале. Полиморфизм не наложил отпечаток на мои формы. Сестра и невестка Альрика имели сочные габариты, притягивающие взгляд. Да и мама профессора была незаурядной женщиной. От них за километр фонило флюидами. А серая крыска незаметна в толпе. Она худосочна, мала ростом и слаба. Значит, следует соблюдать осторожность лишь в полнолуния, отсиживаясь в четырех стенах. С сородичами Альрика шутки плохи. Достаточно вспомнить высоких и широкоплечих гостей профессора. Да и он сам — воплощение силы и мощи.

Хищники… Отныне любой из них — враг. Угроза спокойствию, опасность для жизни Мэла. Его вмешивать не буду. И прятаться за спину тоже. Если меня обнаружат враги, объяснимся в узком кругу, не впутывая людей. В конце концов, я участвовала в гонке и победила, — согнула руку в локте, продемонстрировав отражению хиленький бицепс. Недооборотни еще пожалеют, что связались со мной.

А если начистоту… Когда на меня объявят охоту, я отвлеку внимание и уведу врагов от Мэла. Любой ценой. И он не пострадает.

И если прогноз Альрика сбудется, и полиморфная составляющая когда-нибудь вырвется на свободу, поглотив человеческую сущность, то… я сделаю всё, чтобы защитить Мэла. Уйду, пока не станет слишком поздно. Потому что обратной дороги не будет.

Решение принято. Чему быть, того не миновать.

Хочу провести полнолуние в домашних условиях, заявила я, объяснив свое желание подозрениями и страхом. Мол, в прошлый раз обоняние учуяло оборотня мужеского пола, и это не Альрик. И предложила Мэлу, связать меня и закрыть в душевой, если ему станет невмоготу. Я сильная. Я всё вынесу.

Мэл озаботился. Допытывался: есть ли на примете конкретный человек, то есть оборотень? Не появлялось ли ощущение слежки? Возникало ли подозрение раньше?

Нет, нет, нет — ответила я и уверила, что руководствуюсь обострившейся интуицией.

Мэл не бросил меня. Взял отгул, и мы провели полнолуние вместе. А оно выдалось тяжелым, потому что животная сущность взбодрилась, помня о недавнем разговоре с профессором. Мэлу пришлось туго, и он правил бал жестче, чем обычно. Иначе я покалечила бы его, любя.

— Я чудовище, — плакала у него на плече, когда луна пошла на убыль. — Меня нужно держать на цепи и в клетке.

— Ш-ш-ш, — успокаивал Мэл. — Не паникуй. Зато я взбодрился. А то совсем расслабился и обленился.

Ему пришлось выбросить постель. Всё — матрас, одеяло, простыню. Те разодрались в клочья. А подушки Мэл в полнолуние прятал в шкаф, потому как имелся печальный опыт собирания пуха и перьев, разлетевшихся по квартирке.

Не поддавшись совету Альрика, я решилась на сдачу экзамена по символистике. И сдала. В другой день и вместе с Мэлом, на параллельном потоке с элементарщиками. Попросила о заступничестве у декана, и тот пошел навстречу, внесши нас в списки экзаменуемых.

Альрик свирепствовал. Нет, он не отнесся предвзято. Задавал вопросы ровно, без стремления завалить, и выслушивал отстраненно, но от него веяло беспощадностью. Интуиция, чтоб её. Профессор гонял безжалостно, по всему курсу. Я получила трояк, а Мэл — четверку. Я отвечала по билету первой, Мэл шел за мной.

— Вот гад, — пожалился он, выйдя из аудитории. — В волнах, что ли, запутался, на ночь глядя, или не выспался?

Мэлу обидно, а меня устроил и трояк.

— Хочешь оспорить?

— Сдался он мне. Пойдем, нужно отметить.

Хорошая студенческая примета — обмывать полученные оценки, чтобы сессия прошла легко и беспроблемно. И для веселого времяпровождения как нельзя лучше подходит "Вулкано". Свою тройку я утопила в пятислойном "бумбоксе", разделив коктейль с Мэлом. А после мы отправились танцевать до упаду.

Ха! Синдром не дремал.

Любое неадекватное событие Мэл сопровождал комментарием, мол, очередная жертва поддалась тлетворному влиянию моего дара. Я возмущалась. То, что люди объясняют свои поступки чьим-то воздействием, попахивает спекуляцией. Разве не лицемерие? Проще обвинить кого-то другого, нежели самим признаться в слабостях.

Как бы то ни было, склоки и выяснение отношений на светских мероприятиях стали нормой.

Франц-Иосиф Брокгаузен решил, что с легкостью научится кататься на коньках, и получил отрытый перелом лучезапястного сустава.

На зимних гонках один из приятелей Мэла не справился с управлением и впечатался в самосвал. Машина сложилась в гармошку. Погибший страстно хотел победить. Мэл несколько дней ходил пришибленным, а я умоляла его не рисковать жизнью, гоняя на сверхзвуковых скоростях. И плакала, чтобы Мэла проняло.

В лицее, где училась Баста, девчонки устроили негласное соревнование, определяя лучшую мошенницу. Сестрицу Мэла задержали при выходе из магазина с полными карманами украденной мелочевки. Дело замяли, но Мелёшин-старший посадил великовозрастную дочь под домашний арест.

Но пальму первенства отхватил Монтеморт. В один прекрасный день псина вышибла тушей парадные двери и умчалась на зимний простор. Неуправляемое животное отлавливали двое суток с помощью военизированных формирований и с привлечением сил Объединенного департамента правопорядка. Объявили комендантский час в районе и выставили заграждения. Монтеморта обнаружили в скверике, где он, зарывшись в снег, следил за стайкой воробьев, галдящих у кормушки. Взбунтовавшийся страж не оказал сопротивления и позволил себя арестовать.

— Это твой синдром, — заявил торжественно Мэл. — Монька реализовал свое желание.

— Стопятнадцатый говорил, что страж заново перепрограммирован. Мне казалось, Монтеморт — неживой механизм, — удивилась я.

— Специально выведенная порода с эстравнушаемостью. Перепрограммировали, а толку-то? Монька охотно нарушает запреты. Он почему-то выпускал тебя из института с книгами. Помнишь?

Помню. Может быть, сидя на посту, пес мечтал о свободе? Его жизнь проходила около дверей. Из года в год чьи-то ноги сновали туда-сюда, чьи-то голоса галдели, а звонки горнили, сотрясая тушу воздушными волнами. А Монтеморт хотел простого собачьего счастья. Сахарную косточку, а не ведро шурупов. Хотел размять лапы, пробежавшись по институтскому парку. Хотел увидеть мир, скрывающийся за парадными дверьми. Но желания пса посчитали опасными. Теперь вместо Монтеморта при входе поставили автомат. Засовываешь карточку или листочек в узкую щель, и те возвращаются с четко пропечатанной резолюцией. А попытки экспроприации казенного имущества автомат встречал противным громким писком и миганием лампочек.

Поступок стража меня расстроил. Пес, как и горн когда-то, считался символом института. А теперь не осталось достопримечательностей. Лишь святой Списуил одиноко блестел пятками, и постамент со статуей смотрелся жалко в холодном свете люстры.

Я успела не единожды пожалеть, что приняла предложение Мэла. Во-первых, потому что раз в две недели мы обедали или ужинали у родителей Мэла или у моего отца. А во-вторых, теперь в обязательном порядке принимали приглашения на разнообразные посиделки с участием родственников с той или иной стороны. Как-никак статус жениха и невесты обязывал.