— Представьте, каково организовать толпу взрослых, стариков и детей, которых привезли в эшелонах на побережье и оставили в лесу, без крова над головой и без шанса на возвращение в цивилизацию. Ваш дедушка проявил себя великолепным стратегом при освоении побережья и строительстве поселений. Он нес ответственность за людей, поверивших ему и выброшенных за борт жизни после неудачного бунта. Свою первую зиму ссыльные встретили в общих бараках, построенных к холодам. В первый год поселенцы потеряли чуть меньше тридцати умерших на почти семь тысяч человек. Это прекрасный показатель, — восхитился непонятно чем самый старший Мелёшин.

Цифры, цифры… А за ними — человеческие судьбы. И поразительная осведомленность.

— Откуда вы знаете? — пробормотала я.

— Из архивов Первого департамента, Эва Карловна.

Ссылка на побережье спаяла побежденных. По сути, их жизнь началась заново на необжитых землях. Среди ссыльных нашлось немало высокообразованных людей, профессионалов своего дела. Они и образовали костяк, управлявший делами побережья. Это позже территория каторжанского края разделилась на пять округов, а первоначально заселялась Березянка — место удобное во всех отношениях. Защищенное от лютых северных ветров. Под боком — пахотные земли, вода из родников и речушек, рядом лес-кормилец.

Победители не препятствовали освоению побережья. Похаживали за периметром, щелкая затворами автоматов, да сдерживали рвущихся цепных псов. Наблюдали за ссыльными со стороны. Не выживут — значит, судьба. Если выживут — долго ли протянут?

Поселенцы выжили. Научились пахать, сеять и собирать урожай. Заготавливали припасы на зиму. Строили дома. Охотились. Ткали. Пряли. Тэгурни тщательно следил за численностью населения. Убыль грозила крахом маленькой колонии. "Бесценен каждый из нас" — говаривал мой дед. Не забывал он и об образовании, организовав обязательное обучение подрастающего поколения премудростям наук. "Невежество тормозит развитие. От дремучего неуча не будет толку, а нам некогда молиться идолам, расшибая лбы" — повторял он.

Вскоре надсмотрщики ввели за правило производить регулярные замеры потенциалов у каторжных. В каждом округе организовали проверочные пункты, где работали командированные с Большой земли. Замеряли и подавляли уколами и таблетками. Чтобы местным жизнь не казалась малиной, на побережье начали ссылать преступников из числа невидящих, имевших меру наказания: "изоляция вплоть до седьмого колена". Но неласковый край осваивался всем бедам назло. Случались и неудачи, куда ж без них. Порой хотелось выть волком от отчаяния: столько трудов вложено — и насмарку. Зато успехи окрыляли.

Видя рвение, с коим ссыльные решили выжить, победители призадумались. Ишь тараканы! Приспосабливаются к любым условиям. Не берут их ни мороз, ни жара. И комары с мухами не мешают. А вот вам! Введем-ка уплату патриотического долга с каждой головы, достигшей восемнадцати лет!

И ввели. Ежегодно на Большую Землю уезжала молодежь — от двадцати до сорока человек. Бывало, некоторые не возвращались. Но трудности, наоборот, сплачивали поселенцев. Парадоксально: чем тяжелее ноша, тем тверже стержень.

Со временем мой дед добился от властей выделения небольших и регулярных дотаций. На побережье потек жиденький, но важный ручеек: лекарства, техника, солярка, продукты, скот и домашняя птица, инструменты, канцелярия — перья, бумага, книги. Естественно, правительство расщедрилось не с бухты-барахты. Тэгурни предложил сделку. Он продал сведения о небольшом месторождении алмазов, найденном незадолго до войны. В свое время он умолчал об открытии. Торгуясь, мой дед настоял на пожизненных ежегодных дотациях и на их увеличении пропорционально приросту населения.

Власть официальная очнулась, когда на западном побережье появилась своя власть, каторжанская. И решила восполнить пробел. В каждом округе организовали Совет. Назначенный с Большой земли Глава получил право регистрировать браки и разводы. Тут же, в Совете, велись книги с записями об умерших и рожденных. Систематизировали места проживания с присвоением шифроадресов — о них упоминал Агнаил в разговоре на чердаке. При каждом Совете имелись охранные отделения для обеспечения порядка. А по мне так — для устрашения.

Следом потекли на побережье чиновники с полномочиями. Инспектировали. Проверяли. Собирали статистику. Вели расследования по подозрению в завозе контрабанды с Большой земли. Сопровождали дотационные грузы до места назначения. Принимали заявки на следующие поставки и вычеркивали из списков сверхлимитку и запрещенные к провозу предметы, проявляя чиновничью придирчивость и несговорчивость. И мой отец, — молодой и перспективный специалист Министерства экономики, — двадцать четыре года назад отправился в длительную командировку на побережье. Там он повстречал мою маму и женился на ней. И у них родилась дочь.

— Разве допустимо… чтобы висорат и слепая заключили брак? — промямлила я непослушным языком. Поток информации вдавил в кресло и заставил сгорбиться.

— Допустимо, — ответил дед Мэла. — Более того, такой брак давал и дает определенные льготы. Например, при наступившей беременности есть шанс рождения ребенка, который унаследует вис-способности, а следовательно, имеет право быть гражданином Большой земли. С согласия родителя-висората другой супруг может покинуть побережье.

Отчим Швабеля Иоганновича воспользовался правом и вывез жену с пасынком. А мой отец не дал согласия. Он не верил в висоратскую наследственность будущего ребенка и не стал взваливать на себя обузу в виде жены-каторжанки. Иначе его карьера не поднялась бы выше должности мелкого чиновника Министерства экономики.

Будучи сосланным на побережье, Камил Ар Тэгурни умудрялся оставаться извечной занозой для победителей. Непроходящей оскоминой. Но власти не решались призвать его к уплате патриотического долга в лаборатории или на руднике. Всё-таки в голове моего деда хранились ценные секреты о неразведанных месторождениях и залежах ископаемых. Но он оказался крепким орешком и не собирался делиться тайнами — как добровольно, так и принудительно. Ни внушение, ни гипноз, ни глубинное чтение памяти на допросах не возымели эффекта, потому что даже при нулевых потенциалах мой дед не растерял экстрасенсорных способностей. Отсутствие дефенсора не мешало ему защищать сознание от постороннего вмешательства.

Умер он скоротечно. Во время сильных дождей в Русалочьем разрушилась дамба, и Камил восстанавливал её наравне с поселенцами. Двое суток под проливным дождем и ветром они удерживали преграду, чтобы сохранить деревню, а в результате — крупозное воспаление легких. Дата смерти моего деда установлена ориентировочно. Согласно записи в книге актов гражданского состояния Камил Ар Тэгурни прожил на поселении двенадцать лет и скончался осенью, во второй половине сентября. Его похоронили по заведенному обычаю: кремированием.

Моего деда нет на этом свете больше трех десятков лет, а живущие на побережье до сих пор следуют законам, им установленным: суровым, но справедливым. Наверное, Камил мучился угрызениями совести до конца своих дней, сознавая, что его идеология изломала судьбы тех, кто последовал за ним. Их новым домом стало западное побережье — неприветливый и безрадостный край.

Только сейчас я заметила, что в библиотеке наступила тишина, а моя рука судорожно вцепилась в Мэла.

— Моя мама… Когда она родилась?

— Ваша матушка — поздний ребенок Камила и его супруги, вашей бабушки. Тэгурни было за пятьдесят, когда его дочь появилась на свет на седьмом году поселения.

— Но… как её зовут? — голос неожиданно охрип. — Вы должны знать!

— Конечно. Вот выписка из книги актов гражданского состояния, — самый старший Мелёшин протянул листочек.

Ужасно. Руки трясутся, словно у пропитого алкоголика, а строчки расплываются перед глазами.

Буквы, отпечатанные на машинке. "Илия Папена". Отец… Мать… Дата рождения… Так, вычитаем из двенадцати семь. Выходит, маме не минуло и шести лет, когда умер её отец и мой дед.