— Мне всегда казалось, что на Флоссе туманы гуще, — сказала Юстиния, разбавляя молчание, — но оказавшись здесь, я удивляюсь, как Клавдия терпела такую погоду! Вы посмотрите, я не вижу собственных ног.

— Разве море у вас не в крови?

— Кровь… и забыла, насколько это маловажно.

— Как матушка позволила вам выйти замуж за оборванца? — Сцевола украдкой взглянул на неё. «Отдать такую красоту в постель плебею — это ли не преступление?» — В прошлый раз вы говорили о семейных ритуалах. Признаться, Мы никогда не бывали на Флоссе.

— Всего и не расскажешь, — вздохнула она. — Есть традиция. Девушка не ищет себе супруга. Никогда. Ей выбирают жениха, потому что думают, будто морской прибой заранее знает, кому она суждена, кто ей нужен.

— А вы как думаете?

— Это просто шум. Бурный, звонкий… но шум.

— И правда, — одобрил Сцевола, — если бы не шум, а Боги, они бы никогда не оставили вас.

— Знаете, как долго я пыталась услышать хоть что-то! — Она опечаленно прикрыла глазки. — Словечко! Сегодня утром стояла у берега и думала, не укажет ли море на Клавдию, где её держат и что произошло. А почему бы и нет? Ведь подсказало же оно имя злосчастного Цецилия! Я не услышала ничего… Вернувшись, взяла наши предсказательные книги и швырнула их в огонь.

На двух последних словах она махнула рукой.

— Очень жаль это слышать! — с сочувствием ответил Сцевола.

— Так что, не знаю, в крови ли у меня море… в душе его точно нет.

— Ваш с брак с Цецилием был консуммирован? — При других обстоятельствах разумным ответом была бы пощёчина. Личный, этот вопрос не подходил для прогулок в тумане. Юстиния, однако, нисколько не смутилась. Сцевола отметил, что она доверяет ему, и втайне возрадовался.

— Нет, — сказала она. — Мы не успели. А почему вы спрашиваете?

— Неконсуммированный брак, согласно закону, не считается заключённым.

— Это я знаю.

— На суде расскажите о том, что Цецилий не является вам мужем. Важно, что он не член вашей семьи, не аристократ, он плебей, и применимы к нему плебейские наказания. Мы понимаем, что не смеем просить вас о большем, но если дело дойдёт до проверки, вы готовы дать согласие?

— Проверки..?

— Жрицы удостоверятся, что вы…

— Возможно, — слабым голосом ответила девушка. — Не думаю, что это понадобится…

Юстинии не нравились такие разговоры, и Сцевола решил перенаправить беседу в другое русло. Тут очень кстати вспомнился допрос подозреваемых.

— Ещё Мы бы хотели узнать… — деликатно подошёл он, словно к дражайшему цветку, боясь утомить его своей тенью. — Впрочем, наверное, вы устали!

— Нет-нет, — натянуто улыбнулась она, — я понимаю, как важно, чтобы Ваша Светлость знала все подробности моего дела.

Этого он и ждал.

— Воистину! Ну что-ж… имена Тимидий, Лефон и Реюс вам ничего не напоминают?

— Тимидий? — Она задержала шаг, удивлённо посмотрев на Сцеволу. — Вертоградарь?..

— Никчёмный заика.

— Тимидий у нас прислуживал, пока я его не выгнала.

— Он вас оскорбил?

— Следил за мной. Куда бы я ни пошла, он был рядом, всюду, везде. — Юстиния состроила сердитую гримасу. — Не надо быть ясновидящей, чтобы догадаться, что он выполнял поручения моего муженька.

— А что до Реюса и Лефона, вы их не знаете, верно?

— Если бы знала, то сказала, господин магистр.

Без всяких сомнений, виновны были двое: Марк Цецилий и заика. К такому выводу пришёл бы и глупейший из клерков. Осталось убедить в этом суд, и Юстиния может не грузить себя мужскими заботами: Сцевола, палач её возмездия, позаботится о справедливости сам.

— Мы слышали, в западном крыле бродят лярва[2]… не боитесь оставаться там?

— Спасибо, а я-то думала, какими покоями вы так любезно от меня отделались. — Её голос поменял тон. «Развеселили Мы её или смутили?» — Но, нет… если хотите знать, лемуры сейчас пугают меня меньше всего.

Они прошли под аркой. На её карнизе высечены гладиаторские баталии: крохотные фигуры стояли в шеренгу, высоко подняв копья, и укрывались от стрел ростовыми щитами. Изогнутая, как лук, шея арки служила им полем битвы.

— Клавдия жива, — проронила Юстиния. — С ней всё в порядке, я знаю. Но что будет, когда я её найду? Вернёмся ли мы на Флосс? Думаю, господин магистр, первое время мы останемся здесь. С вашего, разумеется, позволения.

— Боитесь, что матушка снова выдаст вас замуж? Если хотите, Мы быстро решим этот вопрос. «Как — неважно, всё ради справедливости!»

— Она меня и на другом конце света достанет.

— Семья, — согласился Сцевола.

— Раз уж мы завели речь о семье… — Юстиния окинула его любопытным взглядом. — Ваша Светлость, вы говорите так, словно передо мной женатый мужчина.

— Это вопрос?

— Мужчины без семьи легкомысленны и скоро меняют свои предпочтения, а вы не кажетесь мне тем, кто сегодня говорит одно, а завтра совсем другое.

— У Нас другие представления о мужчинах, милая госпожа, — ответил Сцевола. — Но увы! Наша единственная семья — это младший брат. Когда-то в доме Ульпиев слышался смех, нас окружала родная кровь, но те времена прошли.

Он ответил ей про свою семью, но догадывался, что спрашивала она о семье совершенно иного рода. Конечно же, была ли у вас любовь, Гай? Нет, не младший брат, с которым связывают кровные узы, а та самая, что воспевается Богами и людьми. Но что он мог ответить? Что — нет, это дар Четверых, его миновавший? Или он ещё не дождался ту, которая разделила бы с ним ложе? Его кошелёк мог позволить себе тысячи женщин, богатый сераль, как на Юге; любую, что красивее алмазов и приятнее спелой оливы. Но кто из этих «любых» хоть бы в какой-то степени напоминал Сцеволу?

Настоящий мужчина должен искать родственную душу. Женщину ли, призвание ли, он выбирает сам. Магистр же в придачу обручён с правосудием. Оно ему и жена, и сестра, и матерь.

А что если…

Нет — думать, будто бы Юстиния чем-то отличается от других, не объективно.

«Но Мы всё равно написали ей… всё равно позвали её…»

Это какая-то игра, которую ведут Боги? Зачем она ему! Ему было бы и достаточно поговорить о деле. Ничего дружественного, с холодом стали, залежавшейся в оружейной. Но что если «о деле» — это не единственная возможная тема беседы? Если оружейная давно опустошена, если грань личного и делового стёрлась?

Её походка была легка. Его, Сцеволы, тяжела и размеренна. Он шествовал гордо, как триумфатор, держа свободную руку в согнутом положении. Она — парила, распустив волосы. Было ли между ними что общее, подскажет время. Боялся он только одного: как бы не упустить её.

К тому времени, когда они достигли рампы, увенчанной килевидным сводом, туман уже растворился, его клубья уплыли на восток, раскрыв Арборетум в блеске его цветных одеяний. Говорили, что это одно из красивейших мест в Аргелайне: пергола, уходящая к Священным Вратам, поросла сакурами, вишнёвый запах плыл в воздухе, разливаемый вечерней прохладой.

Сцевола повёл Юстинию к пирсу по узкой тропинке между деревьев. Лучи заходящего солнца выкрасили небо в пурпур, рассыпали по нему рубеллитовую пыль. Приятно было смотреть на свободный от молока горизонт, но приятнее — на Юстинию, в глазах которой отражался закат.

— Я точно останусь, — прошептала она.

— В этом что-то есть. Не так ли? — Сцевола и не сомневался, что ей понравится, ему и самому доводилось отдыхать в Арборетуме, впрочем, из-за комаров, витающих над пресными речками, такой «отдых» никогда не длился долго.

— Давайте спустимся.

— К берегу? Как будет угодно.

Он не успел и сообразить, как Юстиния пустилась вниз по тропе. Магистр был вынужден догонять девушку, не разделив с ней восторга. «Ближе к воде — больше кровососов!» — ошибочно предполагал он, торопливо поправляя полы красного плаща.

На побережье Юстиния остановилась. Тень от высокой стены, что стояла на его западном краю, падала на розовый песок. Но девушка стояла в отдалении, и чтобы достигнуть её, тени следовало подрасти — а она замерла, будто боялась затемнить красоту.