«Когда же наступит это „ещё немного“?»

Переливчатый мелос форминги и дыхание авлоса, отуманенное глубиной, будто раздули Обеденный зал, как парус корабля, сделали его шире. Свадьбу звуков вынесло к сводчатому потолку и песня, рождённая певицами, оплеснула людей россыпью нот. Все, кто трапезничал, покинули ложа, собравшись в центре. Разделившись, мужчины выбирали в пары девушек.

— Лу, останься со мной, — Я прикусила губу сильнее, когда легат Квинмарк подал руку моей подруге — на меня он даже не взглянул.

— Скоро вернусь. Обещаю.

Подмигнув, она шагнула через стол изящной бабочкой, не потревожив посуду и не испачкав яства.

— Нет! Лу! — сокрушённо кинула ей вослед я.

Осталась одна. Без тени довольствия взирая на происходящее, я прижалась к креслу. У пьедестала мир вальсировал мне назло.

Белые ручки патрицианок в ладонях мужчин скользили по воздуху, как сабли, ниспадая, вырисовывая дугу, закладывая обороты в вихре серебряных платьев, облекающих партнёра шёлковой нежностью. На поясах прислужниц бесились кисточки в такт переменчивым движениям, сопровождаемые шорохом тканей. Улыбки. Я не видела столько улыбок. Улыбалась Нинвара Кинази, порхая вокруг консула Силмаеза с полуобнажённой грудью; улыбалась милая Луан, покрывая светловолосого легата завертью пеплона. Дворяне, танцовщицы, рабы и рабыни. Все они забыли обо мне. Все, кроме одного.

Он привалил к креслу и вытянул раздутую руку.

— Я приглашать вас, — изрыгнула пасть Толстого Шъяла и его тонкогубый рот вытянулся, слепив на лице гримасу надежды. Надежды, что на приглашение я отвечу взаимностью.

— П-почему я?

— О, пожалуйста, — причмокнула пасть, и снова раздавшаяся улыбка наползла на щёки. — Танцовщицы… ни одна из этих не быть достойной!

— Пожалуй, нет…

Обливаясь потом, я встала, но подвёл необдуманный шаг — запнулась о ножку стола, и упала бы на сердолик, если бы пальцы Шъяла не схватили меня за плечо. Его маститый локоть навис над десертом. Тело упёрлось в столешницу. Дыхание моё вышло из-под контроля. «Как же так!» — меня держали крепкие клешни и не думали разжиматься. Стоило уравнять положение, я с хрустом отдёрнула руку.

Я таки сделала это. Я выбежала из-за стола, но страх, саднящий нутро и всё естество гонящий прочь, не позволил вернуться, чтобы нажаловаться консулу на этого жирного увальня. Который, была уверена, продолжал небезразлично глядеть вдогонку, пока я покидала Обеденный зал, переполненная и счастьем, и злостью.

СЦЕВОЛА

— Воля Богов привела вас к Нам, — не думая, ответил магистр, кинув мимолётный взор на верхний этаж. «Делаем ли Мы все правильно, о Хаарон?» — Быть может, вы не откажетесь от вина?

— Я предпочитаю не пить в столь важный момент. — Он заметил, что Мортэ смотрит на него, не моргая. В его ушах золотые кольца, над левым веком косой шрам. — Итак, в чем заключается дело, вы расскажете?

— Да…

Сведя руки за спину, Сцевола подошел к «Опалённой».

— Но сперва… можем ли Мы рассчитывать, что об этом никто не узнает?

«Ведь если узнают, Наш план провалится, и тогда никакие свершения не спасут Амфиктионию от верной гибели!»

— Определённо, — донеслось из-за спины.

— Тогда вот каково будет Наше поручение. Отправляйтесь на Тимьяновый остров. В окружении прихвостней там живет сквернейший враг Богов, последнее дыхание Старых Традиций. Отправьте его к праотцам, и возвращайтесь, как только добьетесь своей цели. — Сцевола повернулся и бросил короткий взгляд на мечи мастера Мортэ. — Доставьте мне голову змеи.

Через минуту он поймал себя на том, что глядит в глаза наёмного убийцы из могущественнейшего клана, зная, какую цену заплатит, чтобы клинки Чёрной Розы выполнили миссию.

— Сделаете это, и Мы озолотим вас, — приобщил Сцевола, и в холле водворилась тишина. Где-то у двери на верхнем этаже за ним наблюдает авгур, и надеется, что его ученик последует клятве до конца. Данное на костях отца обещание невозможно нарушить. Если это сделать, ни одна живая душа не упокоит тебя.

Первым нарушил молчание Визэнт Мортэ.

— Три невинных за одну жизнь.

— Три? — холодея, переспросил он. — Мы думали, одна жертва.

— Души трёх за душу одного, — без эмоций повторил наёмник.

— Мы с вами служим одним Богам, мы сумеем найти…

— Такова цена моих услуг.

«Убийца не намерен торговаться», понял Сцевола, его руки оставались за спиной, чтобы Мортэ не увидел, как пальцы едва уловимо подрагивают в испуганном предвкушении.

— И торговаться, Мы видим, бессмысленно. — Его воображение уже рисовало картину убийства: рукоять ритуального клинка сливается с ладонью, лезвие пронзает три горла, поселяя на устах три крика. — Хорошо, Мы заплатим цену.

Мортэ, ничего не ответив, щёлкнул пальцами. Музыка шкатулки сорвалась и заглохла. Как магистр и ожидал, убийца был не один — в дверь по сигналу вошло ещё несколько человек. Коренастые мужчины вели исхудалых пленников, на головы которым набросили мешки, чтобы последнее, что увидели перед смертью несчастные жертвы, были глаза Гая Ульпия Сцеволы.

Ему чудилось, что сердце скукоживается, как сушёное яблоко, а колоссальное самообладание рухнет, и он не выдержит этого испытания, сорвётся и откажется, чем посрамит себя. «Может надо было стать народным трибуном, как отец и младший братец? Нет… Наша судьба у Нас под ногами. И Хаарон наблюдает… он знает, что Мы чувствуем, и знает, что Мы должны!»

В детстве он так сильно боялся крови, что даже соседские дети временами над ним посмеивались.

Когда жертв опустили на колени, Мортэ протянул ему свой кинжал. Дол блестел, как осевшая звёздная пыль — и блеск этот так безумно неуловим, что заметить его мог лишь когда-то уже уплативший кровавую цену. Левая рука магистра стиснула черенок.

Он нагнулся к первому пленнику. Сорвал мешок с его головы.

Слепой мужчина — Сцевола дал бы ему сорок зим — вертел головой из стороны в сторону. Глаза, затянутые бельмом, пытались разглядеть комнату, а челюсть, охваченная бородой, приподнималась и опускалась, тщась разомкнуть зашитые губы. Перерезать ему глотку было проще простого — сначала мужчина заныл, дёргая связанными за спиной руками. Но вскоре закатил глаза и ткнулся в пол, так и застыв в коленопреклонённой позе.

Первое мгновение Сцевола не ощущал ничего, кроме тёплой крови на щеках. Через секунду вернулось желание отказаться от цели — но он не забывал, что Хаарон стоит наверху, что Боги проверяют своего Избранного на прочность; дойдёт ли магистр оффиций до конца, довершит ли дело.

«Один позади, осталось двое…»

Он освободил от мешка голову второй жертвы. Женщина. Пепельно-серые волосы. Зрячая! Она уставилась на него с тупой ухмылкой, как обезьянка, не соображающая, что расстанется с жизнью. В секунды прозрения её васильковые глаза скользили по кинжалу, но эти секунды не возвращали ей страха и не сдавливали её горло в крике. Она взирала на Сцеволу, истомленная и зажатая в тисках иллюзий. Так действует секрет сиггуса, в начале обездвиживая человека, после чего наводя эйфорийный бред. И когда лезвие кинжала пронзило ей сердце, ни одна мышца не дрогнула на лице — наркотик не дал ей почувствовать смерть.

Сцевола вобрал в лёгкие побольше воздуха и, выдохнув после короткой задержки, отошёл назад. Завтра ночью ему приснятся кошмары. Люди-без-глаз зааплодируют его смелости. Нечестивец отступит в страхе. Но вместо знакомых лиц он увидит белёсые глаза мужчины и тупорылую ухмылку его жены. Запомнит их навсегда. И увидит третью жертву, которая в этот момент дрожала и хныкала у тела женщины. «Что они совершили, если Мортэ привел к Нам именно их? Должно быть, очень страшное преступление… да, так и есть, безусловно. Мы всего лишь делаем своё дело — двумя преступниками меньше».

— Еще одна жизнь и цена будет уплачена, — произнес Мортэ.

Стянув с последней жертвы мешок, магистр оффиций с ужасом отпрянул. На него смотрел отрок. Девять лет, не больше. Веснушки и грязные рыжего цвета волосы. Если его родители провинились, то ради чего здесь он?