– Дьявольщина! – ругнулся Вольфгер, – ты что, не заперла дверь?

– В комнату вошёл ты, – напомнила Алаэтэль, – а я лежала в постели. Как я могла запереть дверь?

– Да, действительно… Ну надо же…

– Что-то случилось?

– То есть как «что-то»?! Ута же нас видела!

– Ну и что? – удивилась Алаэтэль, – что тут такого? Обычная близость. Эльфы не скрывают таких вещей…

– К сожалению, Ута – не эльфийка! И я не представляю, что теперь будет.

– Я вижу, ты расстроен, мне… мне досадливо это.

– Надо говорить «мне жаль», – по привычке поправил Вольфгер.

– Хорошо, мне жаль. Но я вижу, что ты полностью удовлетворил своё желание, – сказала Алаэтэль, причём Вольфгер уловил в её голосе лёгкую насмешку, – поэтому давай завтракать.

Девушка выскользнула из-под одеяла, совершенно обнажённая, и Вольфгер невольно залюбовался её идеальной, невозможной для смертной женщины, фигурой.

Но желания в его взгляде уже не было.

***

Барон ввалился в свою комнату и, не сняв сапог, рухнул лицом вниз на постель. На душе у него было скверно до тошноты, как будто Вольфгер наглотался червей. Ута, которую за месяцы путешествия он уже воспринимал как свою собственность, иногда капризную, иногда надоедливую, со своими женскими причудами, беспричинной переменой настроения, болтливостью, вдруг оказалась невероятно важной и нужной, и её потеря стала бы настоящей катастрофой. Вольфгер понял, что он за годы одинокой жизни просто отвык от постоянного общения с молодыми женщинами, и во многом причинами капризов Уты был он сам. С мужским эгоизмом он жил, как привык, не думая о человеке, который постоянно находится рядом и терпит его только из любви. А теперь он предал эту любовь.

Вольфгер не забыл их ночной разговор в Дрездене, когда Ута сказала ему, что предвидит такое развитие событий, но одно дело сказать, а другое – увидеть. Барон понятия не имел, что ему делать. Идти к Уте с какими-то глупыми и беспомощными объяснениями было невыносимо стыдно, а не идти тоже было нельзя, это означало окончательный разрыв.

Время шло, а Вольфгер не мог прийти ни к какому решению. Он злился, мычал сквозь зубы, вертелся с боку на бок, колотил подушку. Решение не приходило.

Вдруг скрипнула дверь, и Вольфгер почувствовал, как на постель кто-то прыгнул. «Кот», – подумал он.

– Ну, чего тебе? – не поворачиваясь, спросил он, – где твоя хозяйка? Иди сюда, поглажу, пузо почешу.

– Ну да, вот сейчас самое время пузо чесать… – произнёс скрипучий, нечеловеческий голосок у Вольфгера за спиной.

Барон рывком сел на кровати.

Там, где должен был сидеть Кот, стояло, опершись на спинку кровати, странное и страшноватое существо. В целом оно напоминало человека, только маленького, ростом локтя полтора, и очень уродливого. У человечка была серая бугристая кожа, длинные, свисающие до плеч уши, узкое, безгубое лицо и жёлтые глаза с вертикальными зрачками-щёлочками. На голове клочьями росли не то волосы, не то пучки мха. В общем, страшилище, но мелкое.

– Ты кто такой? – удивлённо спросил Вольфгер, прикидывая, сумеет ли он одним прыжком добраться до меча, висевшего на крюке у двери.

Человечек перехватил его взгляд:

– Даже и не думай, убить ты меня всё равно не сможешь, я не живое существо, а воплощённый дух.

– Так ты… Кот?

– Можно сказать и так, – скривился человечек, – но это сейчас не важно.

– А что важно?

– Идиот! – каркнул человечек, – Ута ушла!

– К-куда ушла?

– Из замка! После того, как ты позабавился с эльфийкой, – всё больше раздражаясь, пояснил Кот. – И она ушла, чтобы умереть! Это ей, положим, не удастся, но после попытки самоубийства ведьма превращается в такое чудовище, что… В общем, ты намерен её спасать, или так и будешь сидеть, глазами хлопать, а? Мне, знаешь ли, поддерживать эту телесную форму ой как трудно!

– Я идиот! – хлопнул себя по лбу Вольфгер.

– А я что говорил? – зловредно поддакнул Кот. – Одевайся скорее, не зли меня, а то превращу в мышь и сожру!

Вольфгер накинул плащ, схватил меч и выскочил в коридор, человечек юркнул за ним.

Барон, перепрыгивая через ступени, с грохотом летел вниз по лестнице, оскальзываясь на поворотах. Кот не отставал ни на шаг. Выскочив из башни, Вольфгер метнулся к замковым воротам.

– Куда, болван?! Так ты её не догонишь! Лошадь возьми! – завопил человечек.

Вольфгер повернул к конюшне, крикнув через плечо:

– Жди меня здесь! А то если тебя увидят конюхи, крику будет…

– Не увидят! Я – существо магическое, меня дано видеть не всем. Скорее!

Вольфгер влетел в конюшню, оттолкнул конюха и, дёргая ремни сбруи, начал седлать своего жеребца. Кот пританцовывал рядом, подгоняя его хриплыми криками, которые никто, кроме Вольфгера, не слышал.

Наконец барон вывел жеребца из конюшни и прыгнул в седло. Он оглянулся в поисках Кота, но перед глазами мелькнула серая смазанная тень, и дух в изящном, невозможном для живого существа прыжке, взлетел на шею коня. Жеребец захрапел и попытался сделать свечку. Вольфгер осадил его.

– Куда? – спросил он духа.

– За ворота, а там я покажу, да поспеши, а то будет поздно.

Рискуя не удержать жеребца на скользких камнях, Вольфгер всё же послал его в галоп.

Услышав приближающийся грохот копыт, эхом отражающийся от стен домов, стражники отскочили от ворот, Вольфгер вылетел из замка и оказался на раскисшей дороге.

– Ну?! Теперь куда? – спросил он у духа, который с трудом удерживался на коне, вцепившись в гриву.

– Ох… Сейчас… Дай подумать, – человечек прикрыл глаза, повертел головой и ткнул корявым пальцем:

– Туда!

Вольфгер повернул коня и дал ему шпоры. Не привыкший к такому обращению жеребец помчался вперёд. Барон полуослеп от сумасшедшей скачки: ветер резал лицо, слёзы мешали видеть хоть что-то впереди, а отпустить поводья, чтобы протереть глаза, было невозможно, падение с седла означало бы верную смерть. Приходилось полагаться на чутьё странного спутника, которому ветер совершенно не мешал.

Через четверть колокола безумной скачки Кот радостно взвизгнул:

– Вот она! Успели! За ней!

Вольфгер осадил жеребца и, наконец, смог осмотреться. Они оказались в совершенно незнакомом месте, барон никак не мог сообразить, в какой стороне замок. Впереди виднелся язык чистого белого снега, а по нему, спотыкаясь и оставляя за собой цепочку набухающих водой следов, брела Ута. Вольфгеру показалось, что она идёт, не разбирая дороги.

– Ута-а-а! Стой! – закричал он, – подожди, это я, Вольфгер! А со мной Кот!

Ута не оглянулась, казалось, она не слышала крика.

– Проклятье! – прошипел барон и послал коня вперёд, однако жеребец упирался, фыркал и не хотел идти.

– Да что с ним такое сегодня?! – зло крикнул Вольфгер и пришпорил коня.

Жеребец взвизгнул от боли, прыгнул и внезапно ухнул под воду, погрузившись по самую грудь. Белый язык оказался поверхностью замёрзшей реки. Лёд из-за оттепели подтаял и не выдержал тяжести боевого жеребца и его всадника.

Речка была мелкой, но ледяная вода мгновенно промочила одежду Вольфгера до пояса, а испуганный жеребец бился в полынье, ломая вокруг себя лёд и не давая барону спешиться.

Дух спрыгнул с седла на лёд, но помочь Вольфгеру он ничем не мог.

Внезапно жеребец запутался в поводьях, которые выронил барон, и с тяжёлым хрустом, ломая лёд, завалился на бок, придавив всадника. Ситуация стала совсем отчаянной. Вольфгер не мог выбраться из-под упавшего жеребца и рисковал в любой момент захлебнуться. Синяя, ледяная вода колыхалась у него прямо перед глазами, а колотый лёд напоминал обломки костей какого-то гигантского животного. Кричать Вольфгер уже не мог, он только хрипел.

«Сейчас сдохну… – с отчаянием подумал он, – ну и хорошо, – вот так всё и решится…»

Барон уже решил прекратить сопротивление, как вдруг внезапно почувствовал, что нога его свободна. Вольфгер окунулся с головой, но сумел выбраться из-под жеребца и, дрожа и задыхаясь, выбрался из полыньи. С него ручьями лила вода и, мелодично позванивая, осыпались мелкие льдинки.