Как-то в Крыловской Кондратюк сказал коллегам: «Видите над элеватором Луну? Я полечу туда». Он не полетел. Полетели другие, по его трассе.

…После запуска в СССР в 1957 году искусственного спутника в США начали лихорадочно изучать всю советскую литературу по космонавтике. При библиотеке конгресса был создан библиографический отдел советской космической литературы, в котором оказалась и книга Кондратюка «Завоевание межпланетных пространств», изданная автором на свои деньги в Новосибирске тиражом 2000 экземпляров. В 1960 году книга была переведена на английский язык.

Интересно, что запуск советского спутника вызвал не только шок в Вашингтоне, но и повернул американскую молодежь к техническим специальностям, а в ту пору популярны среди них были гуманитарные занятия. Об этом неизвестном для меня факте я узнал в разговоре с вице-президентом Всемирной организации научной фантастики американским писателем-фантастом Фредериком Полом. Жаль, что у нас спустя тридцать лет после запуска спутника ситуация наблюдается обратная. Пожалуй, никогда еще престиж инженерного труда не был у молодежи столь низок, как сейчас. И это в эпоху НТР…

Сподвижник С. П. Королева академик Б.В. Раушенбах отметил, что работы Кондратюка напоминают проект. В подходе автора виден будущий главный конструктор космической техники. В его поле зрения широкий круг вопросов, чувствуется желание достигнуть нужных результатов простейшими средствами, «он «выхватывает» отдельные вопросы, относительно которых у него возникают опасения, что они станут узловыми при практической реализации его проекта». «… Я думаю, что, если бы он был жив и мог бы работать в области ракетной техники после войны, он был бы таким, как Королев…»

Конец восемнадцатого века. Каменное подземелье. Камера смертника. Тусклый свет свечи. Свеча гаснет. Тишина и мрак. Завтра смерть.

Утро. Лобное место. Толпы народа. Все освещено ярким солнечным светом. Но все это преступник видит лишь краткие секунды, как только его вывели из подземелья, помощник палача завязал ему глаза черной лентой.

Что он успел увидеть, что запечатлелось в его глазах в последние секунды между мраком подвала и темнотой черной ленты?

Рядом с Лобным местом стоял человек в одежде ученого. Это был немецкий биолог Кюне. Как только голова преступника упала на помост, помощник палача поднял ее, показал народу (так велел закон) и… передал ученому. Тот завернул голову в темную тряпку и быстро, почти бегом, исчез в ближайшем здании.

Темная комната-лаборатория. Красный свет фонаря. Слабое поблескивание скальпеля. Кюне оперирует глаз, извлекает сетчатку и опускает ее в ванночку с раствором квасцов. Через несколько минут он вынимает ее из раствора и переносит на предметный столик микроскопа. Если его теория верна, то на сетчатке должно отпечататься то, что преступник увидел, выйдя из темного подвала. И действительно под микроскопом на сетчатке был виден четкий зигзагообразный узор, словно маленький ребенок нарисовал ступени лестницы. Но сколько ни искал Кюне реальный образ ступенек в том месте, которое мог видеть преступник, так и не нашел.

Возможно в подробностях происходившего более ста лет назад автор ошибается, но сам факт такого эксперимента Кюне действительно имел место. Пожалуй, это была первая серьезная попытка доказать, что сетчатка нашего глаза подобна фотопленке и может хранить изображение, если после экспозиции прервать в ней всякие биологические процессы (например, задубив ее квасцами или быстро высушив). Скорее всего эксперимент с человеком такого рода был единственным, и многочисленные рассказы о том, как известный сыщик находит преступника по его изображению, отпечатавшемуся на сетчатке глаза жертвы, реальной почвы под собою не имеют. А вот на животных это было показано не раз, но об этом позже.

Каждый школьник (настоящий или бывший) знает в общих чертах, как устроен глаз. Схема его устройства полностью скопирована в старинных и современных фотоаппаратах. Свет от рассматриваемого изображения проходит через линзу-хрусталик, которая самофокусируется на предмет, затем через ирисовую диафрагму (радужку), которая изменяет свое отверстие в зависимости от яркости изображения, и попадает на сетчатку — «фотопленку». Фокусировка и настройка на яркость в глазу происходит за счет сложной системы мышц, управляемых через нервную систему мозгом. В современных автоматических фотоаппаратах настройкой линзы-объектива на резкость и величиной диафрагмы управляют электродвигатели электротоком по проводникам от электронных микросхем. Похоже на живую систему? Не совсем, но идея та же.

Однако сетчатка глаза существенно отличается от фотопленки фотоаппарата, и не столько составом, сколько способом реакции на экспозицию. В фотопленке после экспозиции появляется так называемое скрытое изображение. Явным, видимым оно становится только после проявления в специальных растворах-проявителях, а для длительного сохранения проявленного изображения его нужно еще и закрепить в другом растворе. На сетчатке изображение «проявляется» сразу в процессе экспозиции, то есть как только человек сфокусировал глаз на каком-нибудь предмете… и через одну шестнадцатую долю секунды исчезает. Сетчатка как бы фотопленка, которую шестнадцать раз в секунду экспонируют, проявляют, смывают, наносят новый фотослой, на него экспонируют новое, слегка сдвинутое изображение, проявляют и т. д. Это позволяет глазу «обшаривать» неподвижное или следить за подвижным предметом, посылая в мозг серию изображений непрерывно изменяющегося вокруг нас мира. Такая способность любого фоточувствительного материала — проявление изображения в процессе экспозиции и его самопроизвольное исчезновение через какое-то время — называется фотохромией. Пленки или стекла, обладающие такими свойствами, называются фотохромными, и многие «очкарики» о них знают давно — очки с фотохромными стеклами появились лет десять-пятнадцать назад. Их стекла темнеют на ярком свету, а в комнате или в тени просветляются. Если на такое стекло в тени наложить какой-нибудь трафарет, лезвие бритвы, например, и на несколько секунд осветить ярким светом, то лезвие отпечатается на короткое время в виде негативного изображения. О фотохромах мы поговорим подробно попозже, а сейчас вернемся к сетчатке глаза.

Когда из нее впервые выделили вещество, отвечающее за поглощение света и преобразование его в нервные импульсы, из которых в мозгу создается видеообраз, оно оказалось ярко-красного цвета. Поэтому его долго называли зрительным пурпуром. Пробирка со зрительным пурпуром на свету довольно быстро из ярко-красной становилась бледно-желтой. Зрительный пурпур обесцвечивался необратимо и в темноте не восстанавливался. Теперь известно, что это вещество состоит из молекул белка, который называют родопсином. Точнее, это ретиналь-белковый комплекс, так как к молекуле белка прикреплен ретиналь (известный нам витамин А), и именно этот комплекс имеет способность поглощать видимый свет и преобразовывать его. Отдельно белок и отдельно ретиналь таким свойством не обладают.

Но почему в глазу животных родопсин восстанавливается после экспозиции светом, а в пробирке нет? Почему в сетчатке живого глаза он ведет себя как фотохром, а в пробирке как фотоматериал, похожий на обычный фотографический? В «живом» глазу родопсин восстанавливается за счет специального фермента, вырабатываемого организмом, а в пробирке его нет. И в мертвом организме он перестает вырабатываться. Вот на что рассчитывал Кюне: в отруб… э… в отделенной от туловища голове фермент должен перестать вырабатываться, и изображение на сетчатке по должно стираться за счет появления новых молекул родопсина.

Другой ученый доказал, что это действительно так. Он сажал кролика перед ярким окном с несколькими оконными рамами, фиксировал его голову на некоторое время так, чтобы кролик смотрел только на окно. Затем убивал животное, отделял голову (ученые придумали для этого процесса красивое слово «декапитировать»; «капитис» — голова, а приставка «де» всегда означала удаление) и извлекал глаза. Далее все как у Кюне. Изображение переплета было видно ясно, но не четко — процесс восстановления, хоть и небольшой, идет какое-то время после смерти и размывает изображение.