Интересно, это он — Флора? Ну, не он, так кто-то из них, из этих… Черт! Десять тысяч чертей, как сказал бы сейчас Джон Смит, славный английский шкипер!
Лоцман закусил губу, увидев сворачивающую к заводи лодку. Не лодку даже, а целый баркас с тремя парами весел! Кроме шестерых гребцов, на борту еще имелись солдаты… Один, два… четыре… Дюжина! Дюжина солдат с алебардами и палашами, верно, и мушкеты тоже имеются, или, по крайней мере, аркебузы, карабины. Да еще и у тех, кто остался в лодке… Опа!
Остававшиеся в лодке люди при виде баркаса вскочили и замахали руками. Явно ждали солдат, ага. Похоже, что подкрепление. Однако по чьи души?
Бутурлин хмыкнул — уж об этом можно было и не гадать. Вражины явились специально, сноровку — за ним и его людьми, может, и за Алатырем тоже. Что же, получается, шведы раскрыли всех? Или просто решили арестовать лоцмана за дуэль? Не-ет… тогда б столько солдат не появилось, для ареста дуэлянтов обычно достаточно и одного караула.
Значит, не за дуэль… Проследили? Выдал кто-то? Да что теперь гадать, главное-то уже сделано: приказ воеводы Потемкина выполнен, ребята ушли с планом! Теперь оставалось выбраться самому. Да! Предупредить Алатыря и его семью… если уж следили, то вполне могли и на него выйти… Ах, как же так… как же так-то? Где ж он, Никита Петрович маху дал? Марго? Марго — шпионка? Как всегда — кругом бабы виноваты? Да ну… Хотя — почему бы и нет? Если разобраться… Марго ведь очень много про чего выспрашивала. Что это, просто любопытство? Или — дело хуже? Настолько хуже, что и та встреча с нею, бегство «женишка» — подстроены? Что ж, может быть, и так, точно пока не скажешь… Да и некогда гадать — действовать надобно. Первым делом — предупредить Алатыря и его семейство, а уж потом… Помоги, Боже!
Перекрестившись, Никита Петрович нырнул в орешник и, продравшись сквозь заросли, опрометью бросился в Спасское. Судя по крикам позади — солдаты уже высадились на берег и были готовы пуститься в погоню. Вот-вот, уже скоро, сейчас!
Хлестали по лицу колючие ветки, скользила под ногами раскисшая от ночного дождя земля — черная, жирная. Вот и дом Татарина… Ворота распахнуты, внутри — никого, одни слуги…
— Хозяйка? Алатырь Курдюмович только что забегал, увез на телеге и супружницу свою и детушек. Куда — про то, батюшка, не ведаем.
Увез, значит… Ага!
Обернувшись, Бутурлин увидал вдалеке, на дороге, бегущих людей… Солдаты! Дожидаться их лоцман явно не собирался и, тотчас же выскочив со двора, побежал к пристани, да, на бегу поскользнувшись, едва не упал в глубокую коричневато-бурую лужу. Хорошо, какой-то мужик поддержал, тоже, видно, шел к пристани…
— Не падай, Никита Петрович! Не надобно нам с тобой падати. Никак.
— Алатырь! — молодой человек удивленно вскинул брови. — Ну, не узнал!
И впрямь, признать трудновато: обычный себе мужичок — сермяжный кафтанец, круглая — на самые глаза — шапка.
— Ты как здесь? Постой, твои сказали…
— Супружницу с дитями отправил… Твои-то как?
— Ушли!
— Ну, слава Богу! Свеев позади много?
— Чуть больше дюжины.
— Ничего! Уйдем. Приставы на верфь явилися. Всех таскали, расспрашивали про пропавший корабль… Вот я и решил — семейство свое — подале куда, от греха…
— Подале, говоришь? — замедлив шаг, Бутурлин вдруг широко улыбнулся. — А ведь правда и есть! Подале так подале! Болотные-то тропинки ведаешь?
— Ну…
— Тогда беги вперед, предупреди. А уж подожду… этих.
Уважительно хмыкнув, Алатырь Татарин, не доходя до пристани, резко свернул влево, прочь от реки. Узенькая тропка уходила через лес и малинник к болоту, да где-то там и терялась, превращаясь в топкую гать. По той гати пройти еще надо было суметь… Ну, те, кому надо — умели.
Проводив приятеля взглядом, Никита Петрович вышел на середину дороги, выбрал место посуше и встал себе с самым простецким видом. Насвистывал что-то, ждал. Ага! Вот, на повороте показались люди в касках и коротких грязно-синих куртках с желтыми крагами и ремнями. Солдаты! Шведские стражи. Ага…
— Där är han! Fånga honom nu![17] — выбежав вперед, какой-то уже немолодой щеголь в модном коротком камзоле с бантами из золотистого шелка, указал рукою на лоцмана. — Держи его! Хватай! Да не стойте же! Прибавьте шагу. Вперед! Именем генерал-губернатора Горна!
Щеголь этот показался Бутурлину каким-то смутно знакомым. Где-то они уже встречались… и еще раньше, и не так давно… Ну да! В кабак он заходил, в таверну… с девками. С девками… Одна — белявая, вторая… вторая… Черт! Так это ж… Это ж не Марго ли, часом, была? Если так, то понятно… понятно все… Вот ведь сучка драная! Впрочем, и сам-то он, Никита Петрович, тоже хорош — на первую же юбку повелся. А еще влюбленный — тьфу!
Укорив сам себя, молодой человек спустился к тропе и прибавил шагу. Пробежав с полверсты, остановился — не столько перевести дух, сколько глянуть — бегут ли следом солдаты? Не заплутали ли?
Не, не заплутали — бегут. Вон как блестят алебарды да каски. И этот черт в коротком камзольчике — тоже бежит, машет шпагой. Домашешься, ужо… Интересно, добрался уже Алатырь до нужного места? Дело ли сладил?
Глянув на солнышко, Никита Петрович покачал головой. Навряд ли еще успел, времечка-то прошло маловато. Значит, торопиться не следует, надо вражин за собой поводить, помотать… А ну-ка!
Выскочив из кустов, молодой человек нарочно побежал по лугу, по колено в траве — чтоб видно было издалека, чтоб подтянулись враги, чтоб бежали… Позади грянул выстрел. Беглец даже не пригнулся — ага, с такого-то расстояния попади, попробуй! Ни в жизнь не попадешь, даже случайно. Мушкет да пищали и вообще для прицельного боя не пригодны — только залпами, о пистолетах да карабинах и говорить нечего — если и попадешь в кого с пары десятков шагов, так только божьею волей.
Не опасаясь пуль, лоцман бросился через луг к смешанному лесу. Путались под ногами небесно-синие васильки, лиловые колокольчики, белые с желтыми глазками, ромашки. Золотистые россыпи лютиков слепили глаза, словно солнце!
Вот опять ударил выстрел. На этот раз пуля просвистела прямо над головой беглеца, совсем рядом. Повезло. Или у них винтовальное ружье имеется — с нарезами в стволе, чтобы пуля крутилась и летела точнее. Однако такое ружье зарядить — намаешься. Пока порох да пыжи да пулю сквозь эти нарезы протолкнешь — шомпол сломаешь.
Вот и лес. Дрожат на ветру молодые осинки, шелестят зеленой листвой березы, могучие липы мерно покачивают золотистыми кронами. Подлесок густой — ракитник, можжевельник, папоротник. Идти мягко — мох кругом, сучки да буреломы редко. В таком-то лесу могут ведь и догнать — теперь поспешить надобно.
Резко прибавив шагу, беглец вышел к ручью, наклонился — напился, прислушался. Судя по раздававшимся где-то далеко позади крикам, враги его потеряли. Плохо! Надо бы что-то… да как-то… Ага!
Подыскав в груде валежника подходящий сучок, молодой человек с треском переломил его об колено… и тут же услышал радостный вопль, увидал блеснувшие за деревьями каски. Ну, слава Господу! Заметили, не отстали.
И снова погоня, азартная, будоражащая кровь! Шведам, как видно, нравилось преследовать одинокого беглеца. Солдаты свистели, орали, ругались, словно бы на праздничной званой охоте, преследуя боровую дичь. Когда все уже хорошенько выпили, когда ясно, что добыча-то никуда не денется. Вот, еще немного, совсем чуть-чуть, и…
— Вон он! Туда, к ручью побежал! Ловите!
— Не стрелять! Живьем брать гада!
Честно сказать, Никита Петрович уже несколько утомился скакать по всему лесу эдаким вот оленем. Судя по солнышку, времени уже прошло достаточно, так что, господа хорошие, пора бы и честь знать! Пора уже.
Прикинув маршрут, Бутурлин повернул направо и, миновав кленовую рощицу, вновь выбежал на луг, ощущая, как топочут позади тяжелые сапоги шведов. Аж земля дрожала, так-то!
Снова прозвучал выстрел. Судя по звуку — пистолет. Просто так палили, от азарта, от возбуждения.
