— Что? — спросил я, поворачиваясь и глядя на лица свиты.

— Не надо было так грубо, — пробормотал Раус.

— Вы хорошо слышали сказанное? Тридцать с лишним тысяч человек высадились в Новом Амстердаме и предъявили претензии на владение всей Федерацией.

— Это еще проверить надо, — строптиво заявил майор Стаффорд.

— Вы правы, — легко согласился я, — но вряд ли он стал бы врать. Мы же достаточно скоро выясним правильную цифру. А пока… Я уж не в курсе, от огромной самонадеянности, по глупости или имеют некие источники, подтверждающие поддержку, чтобы сделать столь странный шаг, не закончив толком в Европе. Конечно, там армии не чета нашим, но даже десятая часть, отправленная за море, могла пригодиться.

— Какая нам разница, их резоны. Пока что, — пробурчал Раус. — Конгресс сбежал, неизвестно — в полном составе или частично. Милиция Батавии при первом столкновении исчезла. Нам предлагают разойтись по домам, получив амнистию.

— Кстати, да, — поддержал я. — Мы что, бунтовали против Парижа, чтобы получать прощение? Они там сами революцию с убийством законного монарха учинили. Теперь смотрят, неизвестно по каким причинам, будто на бедных родственников. Или вы собираетесь согласиться со вновь полученными на шею чужеземными начальниками? Они станут решать, прощать нас или нет! Дожили!

Подождал возражений. Стоят, мнутся. Очень хорошо понимаю. В отличие от патриотических болтунов, произносящих бессмысленные речи с трибуны, собравшиеся имеют достаточное знание о наших и вражеских силах. Опытные вояки, прибывшие из Европы, прошедшие множество сражений, — и наши сомнительные достижения. До сих пор и противник у нас был не особо многочисленным. И то справиться с индейцами не способны, а с испанцами результат хоть и положительный, но пока на бумаге.

Формально численность регулярных войск Федерации достигала примерно шестидесяти трех тысяч человек, но реальные силы равнялись лишь половине от этого количества. Да и эти части рассеяны на огромной территории — от канадских лесов вдоль Западного пограничья, где шли до сих пор бои и откуда снимать ветеранов невозможно, до Мексики, которая внимательно смотрит и при первой возможности попытается тихо занять утраченные территории.

Конечно, имелось не меньше двухсот тысяч в составе милиций, но основная масса использовалась для несения гарнизонной службы, а насколько они готовы сражаться, прекрасно видно по Батавии. Сжигать индейские поселения они еще способны, а воевать с регулярной армией не сумеют. Что наглядно и доказала высадка франков, к которой еще и готовились, направляя средства на создание фортов для прикрытия Нового Амстердама вместо отправки на нужды армии. И где все эти вложения?

— У нас в очередной раз отсутствует выбор. Необходимо оставить малую часть подразделений для прикрытия границы, еще больше уменьшив мощь армии, и идти на север. Мы единственная сила, которая поддерживает единство Федерации, и последняя гиря, сдерживающая развал. Стоит отвернуться и позволить франкам занять всю Батавию, как неизбежно найдутся желающие склонить голову под чужую власть вопреки всем лозунгам и заверениям. Срочно возвращаемся. Соберете всех, надо донести до каждого случившееся и необходимость ответных мер, не ожидая распространения панических слухов.

Спрыгиваю с измученной лошади, не позаботившись о дальнейшем, просто кидаю повод. Кто-нибудь из адъютантов подберет и присмотрит за здешними слугами. В наличии рядом кучи мечтающих услужить, положенных мне по рангу, есть определенная прелесть.

— Спасибо, что приехал, — всхлипывает, обнимая, еще недавно цветущая женщина. Вид у нее далеко не лучший. И глаза красные. То ли не спала, то ли плакала.

— Ерунду говорите, — отвечаю с досадой, поглаживая плечо. — Как только услышал — моментально примчался.

Между прочим, бросив собственные войска на марше. И дело не только в неприятном происшествии, но еще и в опасении за судьбу всей колонии Альбион. Еще не хватало, чтобы «соглашатели» с «республиканцами» взяли верх в здешней Ассамблее. Потерять основную опору и получить за спиной враждебную оппозицию, отменяющую прежние законы, рекрутские наборы и последние суммы на снабжение армии? Тогда все годы псу под хвост — и неизвестно, поможет ли даже амнистия. Победы точно не дождаться.

Правда, для нее это прозвучит крайне неприятно, и озвучивать мысли не собираюсь. Самому не по себе, несмотря на нормальный здоровый цинизм политика. Я так долго старался не лезть в эту грязную кашу, ограничившись чисто военными вопросами, что слегка подзабыл, куда приводит благодушие. Неприятно, но если понадобится, стану вбивать в головы депутатов кулаком необходимые соображения. Или при помощи драгун. Не зря притащил с собой целый полк в сопровождении сотни союзных краснокожих. Вожди территории Алабама не хуже меня сообразили, чем пахнет уход прежних начальников и появление новых. Теперь, когда Теннесси, Кентукки, Охайо и бывшие ирокезские земли во власти белых, лучше иметь дело с соблюдающими обязательство, а не с сомнительными пришельцами.

— Что врачи говорят?

— Ничего. Может, станет лучше, но, вероятно, нет.

И, скорее всего, долго не протянет.

— Все в руках Господа, — без особого намерения подбодрить, чисто машинально произношу. Ничего другого в голову не приходит. Друзьями мы никогда не были, но соратниками — безусловно. Он меня многому научил. Думать, видеть скрытые мотивы и правильно вести дела, не забывая занести кому положено, но и не превращаясь в глазах вышестоящих в обычного лакея. — Всегда был крепкий мужчина. Надо надеяться.

— Там, — сказала наконец Жанна-Мари, махнув рукой. — В кабинете.

Ей ли не знать, расположение комнаты мне прекрасно известно, бывал неоднократно — как по делу, так и с обычными визитами. В сопровождении не нуждаюсь, но маленький негритенок поскакал вперед, показывая дорогу, а за мной тенью следовал Варгас, готовый даже здесь защищать спину и бороться с врагами. Ей-богу, даже Гош не был таким.

Дез Эссар сидел у стола в кресле, и в первый момент я подумал, что ничего ужасного. Потом дошло, почему смотрится несколько странно. Лицо будто перекошено. А когда открыл рот, и вовсе стало страшно. У него кривились губы, левая половина не двигалась.

— Хах отрю?

С минимальной задержкой догадался: «Как смотрюсь».

— Я ожидал худшего. Иные после удара говорить не могут и не понимают окружающих. А бывает, и близких не узнают.

— Хоха оже, — прошепелявил бессменный губернатор.

— Что? — не дошло.

— Хоха, — определенно со злостью сказал, показав рукой на ногу.

— А!

— Ять, — заявил дез Эссар.

— Вот это ясно и без перевода, — облегченно вздыхаю. — Сам такое в сердцах произношу.

Он закхекал, и это была явно попытка рассмеяться. Уже неплохо. Может, еще прочухается. Мозги на месте, чувство юмора не утрачено.

— Оро иехар.

Не иначе означает: «Хорошо, что приехал», — расшифровываю невразумительные звуки.

— Я не врач и даже не сын, но почему не сообщили сразу?

— Хон?

— Гийом, — послушно рассказываю, — заметно повзрослел. Батарею и звание капитана не по протекции получил. Не за отцовские заслуги. Истину говорю, удачно вышло с назначением. В Новой Галлии показал себя правильно, до конца кроя испанцев картечью и потеряв половину личного состава. Моя воля — наградил бы орденом, но у нас до сих пор не завели. Пришлось ограничиться повышением и отметить в приказе.

На самом деле о назначении в артиллерию попросила мать. В ее представлении гораздо лучше, чем носиться на коне во главе эскадрона, с риском словить пулю от индейцев или упасть с коня. Что на войне и пушки не застрахованы от попадания чужого огня, ей как-то в голову не приходило. Наверное, рассчитывала на крепостную батарею. Но это уже было бы поперек желания сына. Он же мечтал о подвигах, как любой молодой парень, кроме меня. Ну, во всяком случае, из добровольно идущих в армию. Конная артиллерия — отнюдь не место для ищущих тишины и спокойствия.