Новое командование Квантунского укрепленного района, оказавшееся «на коне» после гибели Стесселя «со товарищи», проявилось много рвения в желании не допустить врага вглубь территории. Даже слишком много. Что смутило умы всех посвященных людей в Токио, которых в свое время что англичане, что союзники в России убеждали, будто все пройдет в ином ключе. Четыре дня шло сражение у Цзиньчжоу. Четыре!  И русские войска отошли только после того, как по их позициям начала работать крупнокалиберная корабельная артиллерия. Из тридцати пяти тысяч личного состава второй японской армии генерала Оку в строю осталось чуть больше двадцати тысяч. Остальные – убиты или ранены. Войска Квантунского укрепленного района тоже понесли тяжелые потери, но не только сохранили боеспособность, но и отошли к порту Дальний, где стали укрепляться, стремясь превратить его в важный центр обороны.

Вторая японская армия генерала Оку потеряла возможности проводить наступательные операции в ближайшие недели. А первая армия – пока так и не приобрела. Генерал Куроки прекрасно понимал, что если бы не корабельная артиллерия, то у Цзиньчжоу Оку не сбил бы русских с их позиций. А ведь тот имел двукратное превосходство в живой силе и трехкратное в артиллерии. Под Ляояном кораблей не будет, поэтому рассчитывать нужно будет только на себя. Следовательно, наступление не имело смысла без концентрации, по меньшей мере, трехкратного численного превосходства. О чем он в Токио и писал. И там разделяли его опасения. Однако генерал Оку находился в весьма печальном положении. Деморализованные войска, понесшие чудовищные потери были не готовы к драке. Да и нечем им было биться, так как японцы израсходовали все боеприпасы, что имелись в тылу армии. А новых боеприпасов пока не подвезли. Так что войска Оку могли полноценно сражать не более суток. Да и то – с натягом.

Да, стратегически, Япония, пусть с трудом, но выигрывала, оттесняя русских. Но это получалось явно сложнее, чем ожидалось. Конечно, заявленный Куропаткиным маневр выглядел довольно рискованным делом. Но в Токио, безусловно, должны были понять, что войска Оку слишком истощены для нормального сопротивления. И это создавало критически опасный момент для всей компании в целом. Поэтому донесение Юми должно было лечь на весьма благодатную почву терзаний и опасений Генерального штаба вооруженных сил Японии. А Куропаткин, в свою очередь, помогал им принять нужное решение, имитируя подготовку к стремительному фланговому удару. Прежде всего, это касалось сферы транспорта. Те два человека, что трудились на железнодорожном узле Ляояна, шпионя в интересах Японии, были привлечены к работам по накоплению и подготовке подвижного состава. Секретность в этом деле соблюдалась в стиле Полишинеля. Весь город был охвачен ажиотажем! Даже в рюмочных и пивных обыватели обсуждали предстоящее дело. И более того – в «Маньчжурском листке»  не явно, но в контексте подаваемых материалов можно было догадаться о предстоящем деле.

Что собой представляла Маньчжурская армия к 1 июня 1904 года?

Куропаткин ее существенно реорганизовал. Опираясь на вынужденно облегченные штаты, он скомпоновал четыре корпуса: три пехотных и один кавалерийский. И если пехотные соединения могли тянуть на какое-то подобие корпусов, то в подчинении Ренненкампфа была, по сути, усиленная дивизия, числящаяся корпусом только из-за вежливости. Да и то, условно. Куропаткин и так генерал-майора Ренненкампфа оказался вынужден назначить исполняющего обязанности командира корпуса, желая подтянуть в звании позже. Слишком уж много было желающих на эту позицию…

Но мы отвлеклись.

В Маньчжурской армии наличествовало четыре корпуса. Казалось бы – внушительная сила! Однако личного состава в них имелось всего шестьдесят две тысячи человек. Да большим войскам и неоткуда было взяться. Ведь сам генерал Куропаткин бомбардировал Императора и Военного министра требованиями слать как можно больше пушек, пулеметов и снарядов с патронами, а не солдат, ссылаясь на сложности со снабжением имеющихся и «снарядный голод». За эти полтора месяца, что генерал сел «за письма» в Военном министерстве и ГАУ уже крепко поселились панические настроения, грозящие сорваться в открытую истерику. «Нет патронов!» - писал Куропаткин. «Срочно вышлите патронов! Солдатам нечем стрелять!» Ну и так далее. Причем делал это генерал, как в формате посланий панибратского толка, так и развернутых формальных докладов, опирающихся на «опыт современных боевых действий». Почему настроения были паническими? Потому что Алексей Николаевич указывал на необходимость в пятнадцать-двадцать раз увеличить нормы расхода боеприпасов. Дескать, плотность современного огневого взаимодействия много выше прежних лет. А никто к этому готов не был. От слова вообще.

Поэтому Военное министерство выгребало «все, что нажито непосильным трудом» с армейских складов в центральных регионах России. Понятно, что для «трехдюймовок» снарядов практически не имелось в масштабах, потребных генералом. Так что, в Маньчжурию уезжали артиллерийские системы образца 1877 года, но с великим множеством боеприпасов. И так далее, и тому подобное. Все это привело к тому, что к 1 июня 1904 года под Ляояном Куропаткин под своей рукой сосредоточил небольшую, но очень крепко вооруженную армию , сытую, одетую и обутую, а также нормально заселенную в спешно возведенные землянки.

Он и его люди были готовы к грядущему сражению. Оставалось только ждать. Ну и занимать себя хоть чем-нибудь, чтобы не бегать от волнений по потолку. Например, фиксировать в дневнике полезные заметки и советы. С фактом своей неотвратимой смерти в ближайшие недели он смирился и теперь пытался успеть сделать как можно больше. Вот, все что лезло ему в голову, генерал и фиксировал на бумаге, в адаптивном виде, разумеется. Песню вспомнил? Записал, слегка поправив, пусть и не всегда складно. Схему? Зарисовал. Какие-то заметки по технике и тактике, по пропаганде и экономике… все, что мог выдать его разум, цепляющийся за знания второй половины XX – начала XXI века. Обрывочно и бессистемно, но не суть. Главное, чтобы было. Авось потомки разберутся.

Вот за такими изысканиями его и застала неожиданная новость:

- Ваше Превосходительство, - произнес адъютант, заглядывая после стука в кабинет.

- Что-то случилось?

- Там пришли три человека. Просят принять. Говорят, что вы их пригласили.

- Как представились?

- Иосиф Джугашвили, Александр Сванидзе и Симон Тер-Петросян.

- Иосиф? – Вскинув брови, переспросил генерал, проигнорировав остальных. Вот кого он не ждал. Просто удовлетворил свой зуд, написав то послание, и забыл про него, ни на что не надеясь. - Они сдали оружие?

- У них его и не было.

- Досмотрели?

- Досмотрели, хотя они и возмущались. Но не сильно.

- Хорошо. Пусть проходят. И распорядитесь чая подать и чего-нибудь к нему.

Секунд двадцать ожидания.

И вот открывается дверь и в него входят три человека, следуя за адъютантом. Усатого друга всех физкультурников Куропаткин узнал сразу и едва сдержался от того, чтобы вздрогнуть. Все-таки личность легендарная.

- Здравствуйте, проходите, располагайтесь, - подавив волнение, произнес генерал. – Не ожидал, признаюсь. Думал, что вы не откликнетесь. Но рад.

Джугашвили внимательно посмотрел на генерала, но промолчал и сел. За ним последовали его спутники.

- Вы, наверное, удивлены, что я к вам обратился?

- Да. Это било неожиданно, - ответил с легким акцентом Иосиф, выдавая тем свое волнение.

- Мы не думали, - продолжил Симон, - что армейский генерал знает о нас и наших делах. Вы тайно состоите в РСДРП? Или, может быть, в какой-то иной партии?