Сразу после начала канонады Куропаткин прибыл на замаскированный наблюдательный пункт, чтобы лично оценить обстановку.
Тихое, чистое предполье. А вокруг траншей встают султаны земли и вспухают облака от шрапнели. Но там нет солдат. Еще до начала боя, заметив японцев, генерал распорядился вывести защитников во вторую линию траншей по специально прорытым и не наблюдаемым с фронта проходам.
- Что докладывали разъезды? – Поинтересовался Алексей Николаевич у начальника штаба, прибывшего вместе с ним.
- Это авангард. Основные силы только подтягиваются.
- Далеко оторвались? – Оживился генерал.
- Нет, - обломал его наступательные порывы начальник штаба. – Армия растянулась относительно равномерно в этой степи. Есть бреши, но в случае нападения, передовые части легко отступят на соединение.
- Ясно, - хмуро кивнул Куропаткин. – Что-то еще?
- Пока нет.
- Известите воздухоплавательный батальон – начинаем круглосуточное дежурство. Все в оговоренном формате. Доклад в штаб каждый час.
- Есть, начать круглосуточное дежурство силами воздухоплавательного батальона, - козырнул начальник штаба, после чего развернулся и запустил по этапу данный приказ, не только доводя его до ушей непосредственных исполнителей, но и запуская бюрократическую процедуру. Достаточно было и устного распоряжения. Однако генерал оказался удивительно последовательным бюрократом. Он не желал, чтобы его подчиненные сомневались в точности распоряжений и необходимости их выполнять, поэтому он охотно генерировал «бумажки». Ему все равно, а им приятно. Да еще и формулировки можно подобрать такие, чтобы никаких разночтений и недопонимания не получалось. При всем желании. В минувшей жизни гость, подселившийся в Куропаткина, сталкивался много раз с удивительно невразумительными текстами приказов и распоряжений. Наелся. Даже аллергию заработал. Вот и претворял в жизнь свою мечту. Ему-то что? Брать ответственность на себя он не боялся. Все равно помирать не сегодня, так завтра. Поэтому он стремился к предельной ясности, четкости и однозначности.
Один из новоиспеченных военных комиссаров практически постоянно находился при генерале. Смотрел. Слушал. Наблюдал. Иногда спрашивал. По просьбе самого Куропаткина, разумеется, чтобы быстрее войти в курс дел и понять особенность военной специфики. Офицерский корпус отнесся к нововведению неоднозначно. Кому-то это понравилось, кому-то нет. Однако противиться и оспаривать решение генерала никто не стал.
Куропаткин бросил взгляд на позиции, на которых непрерывно рвались вражеские снаряды. Хмыкнул. И покосился на артиллерийского наблюдателя, который со специальным странным приспособлением на голове, прислушивался к звукам выстрелов японских орудий. Конструкция была предельно проста – этакие две жестяные чашки, превращающие бойца в подобие Чебурашки, сосредоточенно ищущего друзей . Вон, какое лицо напряженное.
- Сто двадцать, - проронил наблюдатель, прислушиваясь.
- Пост пять, азимут сто двадцать, - продублировал его слова в трубку телефона начальник наблюдательного поста. А где-то там на другом конце провода в уютном домике, что стоял в глубоком тылу, расположился штаб армейской артиллерии, принимающий доклады.
К Маньчжурской армии удалось подтянуть не так много тяжелых орудий, чтобы применять их по старинке. Поэтому генерал Куропаткин решил серьезно модифицировать практику их использования. Куда стрелять тяжелым крепостным орудиям, коли цель не видно? Правильно. По счислению. Ради чего Алексей Николаевич выпросил у адмирала Алексеева пятерку артиллеристов из крепости Владивостока и от моряков. Далеко не самых лучших, разумеется. Но тут по кораблям стрелять не нужно, главное – чтобы умели внятно проводить счисления. Плюс-минус лапоть в этом деле был не так уж и важен, все равно накрывали площади.
Получая сведения об азимутах, в штабе армейской артиллерии сопоставляли данные и проводили счисления, выявляя места возможного расположения орудий противника. И довольно быстро, надо сказать. Это был второй этап контрбатарейной борьбы. На третьем, штабисты, зная дислокацию своих орудий и их характеристики, проводили счисление углов наведения и передавали готовые пакеты дальше, отделу управлению огнем. А тот, в свою очередь, находясь в живом соприкосновении с подчиненными, организовывал артиллерийский налет на выявленные позиции противника.
Раз.
И по выбранной точке отрабатывали два десятка крепостных шестидюймовок. Довольно экономно. Снарядов-то не так много имелось для них. Это для 87-мм и 106,7-мм систем с боеприпасами было все хорошо. А вот для 152-мм орудий – жидко. Наверное, имело бы смысл и «четырехдюймовые» орудий задействовать для контрбатарейной борьбы, но Куропаткин не спешил раскрывать все свои карты.
Завершив выезд на позиции, генерал направился в свой особняк.
Снова накатила усталость и тоска. Он смирился с тем, что придется умереть в ближайшее время и все прекрасно понимал, но все равно – животные инстинкты пытались бороться с разумом. Какое у него будет будущее после всех тех дел, что он тут натворит? Стать личных врагом ряда Великих князей – это приговор. И хорошо, если просто убьют, ведь могут сделать много хуже. Выхода не было. Вообще. От осознания этого факта хотелось выть и рычать, но генерал держался. Как там говорил Гоголь? «Уж если на то пошло, чтобы умирать, - так никому ж из них не доведется так умирать!..»
- Что с вами, Ваше Превосходительство? – Осторожно осведомился адъютант, глядя на вновь посеревшее лицо Куропаткина. По штабу даже ходили слухи о каком-то недуге генерала. Дескать, держится, но слаб.
- Устал. Просто устал, - чуть нервно ответил командующий. - Я пойду, попробую вздремнуть немного. Мыслю, японцы сегодня в атаку не пойдут. Но если что случится – смело будите. Дело превыше всего. Поняли?
- Так точно, Ваше Превосходительство! Будить, не медля, в случае тревоги.
- Правильно. Выполняйте, - кивнул Куропаткин и вошел к себе, прикрыв дверь.
Оставшись наедине с собой, он вновь погрузился в тягостные мысли о себе.
Уже не первый день он так копался в себе. Не первый. А все почему? Раньше было просто. «Старый жилец» быстро осознал весь масштаб и тяжесть своей вины, поэтому не противился неминуемой смерти, считая ее достойным и справедливым наказанием. А рядом с ним в одном и том же теле сидел тот, кто уже умер. Да, в будущем. Но это мало что меняло. Какие он имел права на это тело? Так, пошалить немного, да и то – с позволения владельца.
А пару недель назад пришло осознание проблемы - границы смазались, а личности начали смешиваться, сливаясь. И чем дальше, тем больше. Память объединялась, раскрывая новые подробности и смыслы, ранее недоступные. Да чего уж там? В голове генерала фактически родилась новая личность, которая хоть и осознавала преемственность материнских объектов, но считала себя самостоятельным и вполне независимым объектом, не желающим отвечать за дела, творимые предшественниками.
Прояснилась и мотивация Куропаткина, ввергнувшая его в это грязное дело. Наивный доброжелатель? Отнюдь. Он был хитрым и ловким карьеристом с изрядными способностями и талантами. Как оказалось, Алексей Николаевич прекрасно понимал, на что шел. Хотя и не осознавал масштабов последствий, но кто это осознавал до Гражданской войны? Никто. Русские люди еще не окунулись с головой во всю эту грязь, а потому лелеяли в своих душах возвышенные ожидания от революции.
Впрочем, Куропаткин, как это ни странно, и не стремился к революции как к самоцели. Для него это было средство, метод, инструмент. Внук крепостного крестьянина, он был чужд высшему обществу России. Выскочка. Прыщ, вскочивший на самом неудачном месте, раздражающий высшее общество Империи одним фактом своего существования. Да, он был нужен. Но не более того. Его вынужденно терпели, и то - с натяжками. Таких вот «прыщей» на теле Империи потихоньку становилось все больше и больше, что не добавляло покоя аристократической верхушке. Конкуренцию никто не любит. Тем более там и тогда, когда конкурировать по-честному нет никаких возможностей. Высшую аристократию бесил один факт того, что ей придется делать над собой хоть какие-то усилия, чтобы сохранять свои позиции. Расслабились. Обленились. Заплыли жиром. А вот их конкуренты вгрызались зубами в свое будущее, что пугало и немало раздражало.
