Как мы уже выяснили в предыдущей главе, выбирая, быть ли нам нравственными в противоположность законченным эгоистам, мы совершаем отнюдь не моральный выбор. Невозможно дать нравственное оправдание тому, почему мы должны действовать, не выходя за рамки морали. Но, с другой стороны, подобный выбор нельзя назвать рациональным. Мы просто ведем себя нравственно или нет — и это не тот случай, когда требуются объяснения. Наши действия определяют отношение к морали. Причем наш выбор во многом является самоопределяющим, поскольку позволяет судить о том, какие мы на самом деле и какими хотели бы стать.

Предположим, мы решили, что относимся к категории нравственных личностей. И что же из этого следует?

Сквозь всю моральную тематику проходят два главных понятия, так или иначе связанные между собой: последовательность и беспристрастность. Объясняется это тем, что наша нравственность была полностью пропитана — некоторые сказали бы, заражена — христианской моралью. Главное правило христианской нравственности, которое можно было бы назвать золотым, звучит следующим образом: поступай с другими так, как хотел бы, чтобы и они поступали с тобой. Большинство теорий нравственности, появившихся на свет за последние несколько столетий, развивают ту же идею.

Что же лежит в основе этого правила? Предположим, вы собираетесь совершить какой—то поступок: например, нарушить обещание или убить соперника. Теперь вам следует спросить себя: «А каково было бы мне, если бы кто—нибудь захотел поступить так же со мной?» Если вы решите, что вам это не понравилось бы, то следует отказаться от своего намерения. Неважно, кого вы представили в данном случае на своем месте: супруга, который собирается нарушить обещание или убить вас, либо кого—то еще. Дело здесь не в конкретном человеке. Если вы считаете себя вправе поступить так или иначе по отношению к другому лицу, то и все остальные имеют право поступать точно так же по отношению к вам. Эта идея лежит в основе системы нравственности, автором которой стал один из величайших философов всех времен и народов — наш старый друг Иммануил Кант.

В предыдущей главе нам уже случалось затрагивать теорию нравственности Канта. Сам философ назвал главное правило своей системы категорическим императивом: «Поступай всегда так, чтобы твой принцип действия мог в то же время стать универсальным законом». Таким образом, правду следует говорить не потому, что ложь может навлечь на вас много неприятных последствий (как мог бы сказать консеквенционалист), и не потому, что другие люди могут рассердиться на вас, если вы будете лгать им (как сказал бы сторонник теории общественного договора), а только потому, что политика лжи непоследовательна. Ведь если каждый начнет лгать, то вскоре люди совсем перестанут говорить правду, так как никто не будет им верить. Но коль скоро ни от кого нельзя будет услышать правды, то и ложь тоже перестанет существовать.

Таким образом, привычка лгать всякий раз, когда это служит вашим личным интересам, является саморазрушительной — в итоге она искореняет саму себя. Вот потому—то, как считал Кант, лгать — плохо.

Категорический императив Канта — не что иное, как философское переосмысление золотого правила, ибо говорится в нем о том же: если вы вправе совершить тот или иной поступок, значит, и другие вправе поступать так же. Если же другие не имеют морального права вести себя каким—то образом, значит, то же самое можно сказать и о вас. Иными словами, если вы собираетесь что—то сделать, спросите себя прежде: возможно ли, чтобы и все остальные вели себя подобным образом? И если выяснится, что нет, то вам следует избегать таких поступков.

Таким образом, перед нами интерпретация золотого правила. Нравственность или безнравственность поведения, по мнению Канта, определяется прежде всего последовательностью такого поведения. Если тот или иной обычай не может быть последовательно перенят всеми людьми, его нельзя считать нравственно оправданным.

Во—вторых, идея последовательности неразрывно связана с идеей беспристрастности: правило, которое может быть последовательно перенято, должно быть перенято всеми людьми вне зависимости от их качеств. То, что будет правильно для вас, будет правильно и для остальных — кем бы они ни были. Чтобы лучше понять роль, которую играет в философии Канта идея беспристрастности, следует обратиться к альтернативной формулировке категорического императива.

Несмотря на то что данная формулировка выражает по сути то же самое правило, называется она несколько иначе — практическим императивом: «Поступай так, чтобы все люди, включая тебя самого, были для тебя не только средством, но в то же время и целью». Попробуем разобраться в том, что это значит.

С самого начала ясно одно: Кант предлагает поступать со всеми людьми так, как если бы они были не только средством, но и целью. Но что значит обращаться с людьми как со средством? Давайте прежде всего разберемся с тем, что такое средство. По сути своей это нечто такое, что мы используем для достижения цели. Так, например, лекарства — это средство, позволяющее нам достичь поставленной цели, а именно — выздороветь. И гоночные машины тоже будут средством; только с их помощью мы рассчитываем достичь совсем иной цели — испытать захватывающее ощущение скорости или произвести впечатление на противоположный пол. Деньги тоже будут средством, ибо позволяют приобрести то, что нам необходимо. При этом все средства обладают определенного рода ценностью — но лишь в той степени, в которой помогают нам достичь поставленной цели. Подобную ценность принято называть вспомогательной.

Все, что служит средством для достижения определенной цели, обладает вспомогательной ценностью.

И потому обращаться с человеком как со средством означает обращаться с ним таким образом, как если бы он был инструментом, позволяющим реализовать ваши желания. Обращаться же с ним только как со средством означает попросту использовать его в своих интересах. С вашей точки зрения, такой человек будет простофилей, пешкой, марионеткой, лакеем — короче говоря, простым инструментом. Вполне естественно, что в связи с этим возникает вопрос о ценности такого человека. Так что если кто—то служит для вас обычным средством, таи ценен он лишь постольку, поскольку помогает вам в достижении ваших целей.

Но люди, по утверждению Канта, не просто средства. Каждый из нас ценен сам по себе. Отчасти это связано с тем, что у каждого из нас есть свои цели, планы, интересы, намерения, которые невозможно свести к интересам, планам и намерениям других людей. И эти независимые интересы определяют нашу истинную ценность. Ее принято называть внутренней ценностью человека. И потому, согласно Канту, мы не только средства, но еще и цели. Каждый из нас обладает не только вспомогательной, но и внутренней ценностью.

Если мы желаем следовать практическому императиву Канта, то к каждому, включая самих себя, должны относиться не только как к средству, обладающему вспомогательной ценностью, но и как к цели с ее внутренней значимостью и неоспоримой ценностью. Те люди, которые читали Канта не слишком внимательно, ошибочно полагают, что этот императив помешает им заключать коммерческие сделки. И действительно: если я нанимаю водопроводчика, чтобы он прочистил трубу, разве я не обращаюсь с ним как со средством, которое должно способствовать достижению моих целей? Разве не представляет он для меня в этом случае лишь вспомогательную ценность? Да, разумеется, я обращаюсь с ним как со средством — но не только. Согласно практическому императиву, нет ничего плохого в том, чтобы осуществлять при помощи других людей свои намерения. Плохо, когда мы начинаем использовать этих людей, не замечая присущей им внутренней ценности. Так, нанимая водопроводчика, я не обращаюсь с ним исключительно как со средством — во всяком случае, до тех пор, пока плачу ему за работу.