При этих словах Исана, сидевшая рядом с заточенной в кроуч ногой Арариса, подняла глаза и улыбнулась.

От Инвидии внезапно полыхнуло волной гнева, которую та не сразу сумела обуздать.

Обгоревшая женщина повернулась к Королеве и произнесла:

— Каждая секунда, что мы просиживаем здесь, пока наши войска бездействуют, влечет за собой все новые осложнения.

— Это не «наши» войска, Инвидия, — поправила Королева. — А мои. А ты все еще мыслишь как алеранка. Мои воины не дезертируют под угрозой голодной смерти. Они не отдадут свою верность кому-то другому. Они не будут колебаться и не откажутся атаковать врага по моему приказу. Не бойся.

— Я не боюсь, — холодно отчеканила Инвидия.

— Конечно боишься, — спокойно произнесла Исана. — Вы обе ужасно напуганы.

Холодные глаза Инвидии и чужеродные глаза Королевы повернулись, чтобы уставиться на нее. Исане пришло в голову, что эти глаза были похожи на оружие, причем оружие опасное.

Ей также подумалось, что у нее были все основания, чтобы и самой быть напуганной.

Но за последние несколько дней она обнаружила, что ей все труднее отдавать должное своему страху. Возможно, в первые дни она охотнее поддавалась ему.

Но теперь… нет. Ее гораздо больше заботило то, что она не мылась уже много дней подряд, чем то, что ее жизнь вскоре могла подойти к концу.

Ужас увял до тревоги, а тревога была давним спутником любой матери.

Исана с притворным почтением кивнула Королеве и произнесла:

— Вы впервые столкнулись с алеранскими силами, действительно готовившимися вам противостоять, и получили от них жестокий отпор. Конечно, им не удалось полностью осуществить задуманное, ведь вы невероятно сильны. Но, тем не менее, долина устояла, а вы лишились нескольких тысяч своих воинов. А они готовы сражаться и дальше. Эта борьба кажется вам бессмысленной, но они все же держатся, сражаются и умирают… и это заставляет вас сомневаться: может их борьба не так уж и не бессмысленна. Вы не можете понять, чем все это закончится. Вы боитесь, что упустили какую-то деталь, какое-то обстоятельство, какую-то переменную, что может нарушить ваши тщательно продуманные уравнения — и это пугает вас.

Исана повернулась к Инвидии и продолжила:

— Ты. Мне почти жаль тебя, Инвидия. У тебя была хотя бы красота. А теперь даже ее нет. Единственная надежда, оставшаяся тебе, это надежда править стареющим, умирающим королевством, лишенным будущего. Даже если ты получишь корону, Инвидия, ты знаешь, что тобой никогда не будут восхищаться или завидовать, ты не будешь матерью или возлюбленной. Те кто останутся после этой войны будут бояться тебя. Ненавидеть. Убьют тебя, я думаю, если смогут. И, в конце, не останется никого, кто мог бы вспомнить твое имя, проклиная его. Твое будущее, независимо ото того, что произойдет, лишь долгая и ужасная пытка. Самый яркий конец, на который ты можешь рассчитывать это быстрая и безболезненная смерть.

Она покачала головой.

— Мне… жаль тебя, дорогая. У меня есть достаточно причин ненавидеть тебя, но ты уготовила себе судьбу, хуже которой я едва ли смогла бы себе представить, и уж тем более не стала бы желать ее для тебя. Конечно же, ты напугана.

Она сложила руки на коленях и спокойно произнесла:

— А теперь вас обеих тревожит, что я так много о вас поняла. О том, кто вы. О том, что вами движет. Вы обе задаетесь вопросом, что еще мне известно. И как я могу использовать это против вас. И почему я рассказала о том, что знаю, здесь и сейчас. А вы, одинокая Королева, спрашиваете себя, не совершили ли вы ошибки, взяв меня сюда. Вы спрашиваете себя, что Октавиан унаследовал от своего отца… а что досталось ему от меня.

В улье воцарилась тишина. Ни одна из двух полуженщин, к которым она обращалась, не шевельнулась.

— Как думаете, смогли бы мы выпить сегодня за обедом горячего чаю? — сказала Исана, словно продолжая светскую беседу. — Чашка хорошего чая всегда действовала на меня очень…

Она улыбнулась им:

— Успокаивающе.

Какое-то время Королева пристально глядела на нее.

Затем повернулась к Инвидии и прошипела:

— Я не дам тебе оставшихся заклинателей.

С этим она стремительно из улья, хлопая подолом своего оборванного платья.

Инвидия поглядела ей вслед, затем повернулась к Исане.

— Ты с ума сошла? Ты хоть представляешь, что она может с тобой сделать? — в глазах ее вспыхнул тревожный огонек. — Или что я могу с тобой сделать?

— Мне нужно было, чтобы она ушла, — спокойно произнесла Исана. — Ты хочешь освободиться от нее, Инвидия?

Обожженная женщина с крайней досадой указала на вцепившееся в нее существо:

— Не могу.

— А если я скажу, что можешь? — спросила Исана спокойным, почти равнодущным голосом. — Если я скажу, что у ворда есть средства, чтобы излечить тебя от любого яда, чтобы восстановить любые поврежденные органы… даже вернуть твою красоту? И что я знаю, как зовут этого ворда и где его искать?

При этих словах Инвидия вскинула голову, затем выдохнула:

— Ты лжешь.

Исана спокойно протянула женщине руку:

— Не лгу. Убедись сама.

Инвидия попятилась от Исаны, словно предложенная рука могла отравить ее.

Исана улыбнулась.

— Я знаю, — спокойно произнесла она. — Ты можешь освободиться от них, Инвидия. По-моему, это очень даже возможно. Даже против воли Королевы.

Инвидия вздернула подбородок. Ее глаза пылали, а обезображенное лицо исказилось, будто от боли.

От нее исходили волны ужасающей надежды. Хотя она и пыталась их скрыть, Исана были слишком близко к ней слишком долгое время.

От ее прекрасно настроившихся чувств ничего нельзя было утаить.

Хотя это и вызывало у нее тошноту, Исана спокойно смотрела на другую женщину и ждала, когда эта надежда побудит ее заговорить.

— Ты, — проскрежетала Инвидия, — лжешь.

Исана медленно покачала головой, неотрывно смотря в глаза обгоревшей женщине.

— Если ты решишь изменить свое будущее, — спокойно произнесла она, — я здесь.

Инвидия отвернулась и яростно вылетела вон из улья. Исана слышала, как ревущий поток воздуха уносит ее прочь… оставляя пленницу в одиночестве.

Не считая, конечно, сотни восковых пауков, большинство из которых были неподвижны, но не спали.

Стоило ей только двинуться в сторону выхода, они окружат ее.

Исана снова расправила юбки и спокойно уселась. И принялась ждать.

Фиделиас наблюдал, как Крассус подгоняет Легионы и руководит канимами во вновь взятой Риве, в то время как Октавиан отдыхал от впечатляющего заклинательства фурий, продемонстрированного им чуть ранее.

Фиделиас был впечатлен юным Антилланским лордом.

Он ожидал, что Крассус поведет себя несколько иначе, когда будет единолично командовать.

Он ожидал что-то наподобие… Максимуса от наследника Антиллуса Рокуса.

Крассус, кажется, унаследовал лучшие черты, присущие линии его матери, Дому Калар: холодный расчет, ум и лоск, но при этом не был заражен манией величия, которую источало большинство этих мелких монстров.

Правда, рассудительный стиль Крассуса не был идеальным для места, где находились канимы.

Офицер их сил, молодой шуаранец, бросил вызов авторитету Крассуса в первые же часы, после чего его сводный брат Максимус незамедлительно продемонстрировал одну из сильных черт характера Рокуса — способность принимать безошибочные и веские решения.

Как только каним захотел перегрызть глотку Крассусу, Максимус швырнул его в здание.

В некоторой степени это являлось абсолютной формой дипломатии, хотя Фиделиас мог предположить, что Октавиан в какой-то степени повлиял на Максимуса: тот швырнул шуаранца в деревянное здание, а не каменное.

Каним, как ожидается, оправится от полученных травм — в итоге.

Варг со свойственным канимам высокомерием отказался от услуг алеранских целителей, которые Крассус сразу же предложил.

Фиделиас всё ещё лишь приблизительно понимал их язык, но, по его словам, комментарий Варга означал нечто вроде: «Хороших воинов, погибших из-за твоей глупости, будет меньше, если у тебя будет время, чтобы подумать о сегодняшней ошибке, прежде чем снова руководить ими».