— Какая же ты глупышка, — мягко продолжал я, подойдя к ее стулу и положив руки ей на плечи. Мой жест поначалу ее смутил, и это позволило Дуайту высвободиться из ее объятий, но она, похоже, уже смирилась с его отъездом и больше не пыталась его удержать.

— Береги себя, — сказал он ей. — И вы тоже, Мэддокс. По вам я тоже буду скучать.

Он поднял чемодан.

— Попрощайтесь за меня с Мариеттой, ладно? Передайте, что я желаю ей счастья с ее подружкой.

Он двинулся в сторону двери, но очень неуверенно, и я даже заподозрил, что он передумал, и, возможно, я оказался бы прав, не подними в этот миг Забрина глаза и не произнеси следующую фразу с такой яростью, которая никоим образом не вязалась с настроением момента:

— Ты все еще здесь?

Этого было достаточно, чтобы Дуайт повернулся и ушел.

Несколько минут после ухода Дуайта я пытался утешить Забрину, но безуспешно, и тогда я вспомнил, что ничто не оказывает на нее более успокаивающего действия, чем еда, поэтому предложил ей заесть свое горе сэндвичем. Поначалу мое предложение было воспринято без особого энтузиазма, но пока я суетился на кухне, нарезая и укладывая на ломтик хлеба ветчину, маринованные огурцы, спаржу и приправляя все горчицей и майонезом, ее страдания мало-помалу притупились, всхлипывания утихли, а слезы высохли, поэтому когда мое маленькое произведение искусства, как я вполне заслуженно имею право его назвать, подошло к своему торжественному завершению и я преподнес его сестре, лицо Забрины уже сияло от предвкушения удовольствия.

Когда она расправилась с сэндвичем, я поставил перед ней самый изысканный десерт, и она принялась за него с такой жадностью, что вряд ли заметила, как я вышел из кухни.

Себе я приготовил более скромный сэндвич, который съел между делом, пока мылся, брился и приводил себя в более презентабельный вид, меняя помятое после сна одеяние на свежее.

Не успел я закончить свой туалет, как день стал клониться к вечеру, а за окном сгустились сумерки. Плеснув в бокал немного джина, я вышел на веранду, чтобы насладиться последними лучами уходящего дня. Вечер выдался на редкость восхитительным — ни облачка, ни дуновения ветерка, в кронах магнолий на все лады распевали птицы; белки, завершая свой трудовой день, деловито скакали по траве. Пригубив джин, я смотрел на окружавшую меня природу и, внимая ее голосам, думал: большая часть того, что создает красоту «L'Enfant», останется жить после разрушения самого дома. Долгое время здесь не перестанут петь птицы и шалить белки, и всякий раз на смену дню будет приходить ночь, обнажая на небе яркие звезды, — самое главное не прекратит своего существования.

Осушив бокал, я услышал доносившийся с лужайки смех, поначалу отдаленный, но постепенно приближавшийся, и хотя я по-прежнему никого не видел, не нужно было долго гадать, чтобы понять, кто был причиной этого веселья. Хриплый и грубый, смех принадлежал женщинам и, на мой взгляд, был порожден доброй дюжиной глоток. Должно быть, Мариетта решила привести в дом гостей на свадебное пиршество.

Я сошел с веранды на траву. Полная луна, круглая и яркая, уже вступила в свои права, заливая землю желто-маслянистым светом.

Теперь я отчетливо услышал голос Мариетты, который звучал громче всех.

— Эй, вы. Пошевеливайте своими задницами, — кричала она. — Не то кто-нибудь потеряется.

Вглядевшись туда, откуда раздавался голос, я вскоре увидел среди деревьев сестру, которая шла рука об руку с Элис. Потом показались еще три дамы, одна из которых обернулась, вероятно поджидая прочих приглашенных.

Случись подобное вторжение несколько месяцев назад, я был бы крайне возмущен поступком Мариетты, осмелившейся притащить столько народу в дом, расположение которого хранилось в строжайшей тайне. Тогда я расценил бы ее жест как попрание наших прав. Но какое теперь это имело значение? Чем больше людей смогут полюбоваться этим неповторимым шедевром Джефферсона, прежде чем он будет разрушен, тем лучше. А он был воистину хорош и, насколько я мог заметить даже на расстоянии, произвел должное впечатление на гостей Мариетты. Смех быстро стих, и, остановившись напротив дома, дамы замерли в немом восхищении.

— И здесь живут эти счастливые сучки? — воскликнула одна из них.

— Именно здесь мы и живем, — ответила Мариетта.

— Потрясающе... — сказала та женщина, что недавно оглядывалась через плечо, а теперь, позабыв про своих спутниц, направлялась к дому с изумленным видом.

Из-за деревьев послышался очередной всплеск смеха остальных участниц празднества, они наконец вступили в полосу лунного света. Одна из них была почти совсем раздета — блузка расстегнута, под ней ничего не было, другая, женщина постарше, с растрепанными русыми волосами, была более или менее одета, если не считать расстегнутой впереди застежки на платье, из которого вываливался наружу ее пышный бюст. Обеих женщин слегка покачивало при ходьбе, а когда младшая увидела дом, то перестала хохотать и от удивления села на траву.

— О черт, Люси! — воскликнула она. — Да она, похоже, не шутила.

Когда к ней подошла дама, что с виду казалась старше (полагаю, Люси), она прислонилась головой к ее бедрам.

— И как такое могло случиться, что я никогда не видела этого дома? — спросила Люси Мариетту.

— Это наш маленький секрет, — ответила та.

— Но теперь это уже не секрет, — вступила в разговор третья дама, которая недавно подошла к Мариетте. — Теперь мы будем без конца ходить к вам в гости.

— Это мне подходит, — сказала Мариетта и, обернувшись к Элис, чмокнула ее в губы. — Мы можем, — она поцеловала свою подружку еще раз, — делать все, — еще один поцелуй, — что нам захочется.

Когда Мариетта с Элис направились к дому, я решил, что мне настало время обнаружить свое присутствие, и, окликнув Мариетту, вышел на лунную дорожку и зашагал к дамам.

— Эдди! — Сестра широко распахнула руки, чтобы меня обнять. — Вот ты где! Погляди на нас! Мы поженились! Мы поженились!

И я очутился в ее объятиях.

— Вы и священника привели? — осведомился я.

— Не нужен нам никакой священник, — сказала Элис. — Мы дали клятву перед Богом и друзьями.

— А потом все напились, — добавила Мариетта. — Тот еще выдался денек, — она прильнула ко мне. — Я люблю тебя, Эдди. Знаю, не всегда это заметно, но...

Я прижал ее к себе.

— Ты настоящая леди, — сказал я ей. — Я горжусь тобой.

Мариетта повернулась лицом к дамам.

— Слушайте все! Я хочу вас всех познакомить с моим братом Эдди. Он единственный мужчина на земле, который того стоит, — она взяла, меня за руку и крепко ее стиснула. — Эдди, поздоровайся с моими девочками. Это Терри-Линн, — блондинка, стоявшая за Элис и Мариеттой, улыбнулась мне и сказала «привет». — А вон ту крупную девочку зовут Луиза. Но только не вздумай ее так называть, не то получишь пинка под зад. Она предпочитает имя Луи. В общем, я тебя предупредила.

Луи, которая телосложением напоминала тяжелоатлета, откинула с лица волосы и поприветствовала меня. Стоящая рядом с ней дама, черты лица которой были столь же мягкими и женственными, насколько у Луи они были грубыми и строгими, представилась без помощи Мариетты.

— А я Роланда, — сказала она.

— Очень рад познакомиться, — ответил я, после чего она протянула мне бутылку виски, которую держала в руке.

— Выпьешь?

Я взял бутылку и глотнул.

— А вон там, сзади, Ава и Люси, — Мариетта забрала у меня бутылку и, отпив из нее немного, передала Элис.

— Мне кажется, Аве нужно прилечь, — заметила Люси. — Она слегка перебрала.

— Элис проводит вас в дом, — сказала Мариетта. — Мне нужно перекинуться словечком с моим братом. Иди, радость моя! — Она развернула Элис лицом к дому и слегка шлепнула ее по мягкому месту. — Отведи их в дом. Я скоро буду.

— А куда нам лучше пойти? — спросила Элис.

— Куда вашей душе будет угодно, — махнув рукой, ответила Мариетта.