Алешка аж растерялся от его голоса и еще более от взгляда на себя, но послушно стянул резинку с хоста и его волосы золотистыми прядями рассыпались по плечам.

Гавр не отрываясь смотрел на него. Казалось, он только сейчас увидел его, вот такого, другого. Да, этого парня звали Лекс. По-другому его и назвать было сложно, он выглядел как с картинки журнал Форбс, только яхты рядом не хватало. А ведь он раньше его и не видел. Хотя нет, видел — гибкий, пластичный, лицо не бабское, да и весь внешний вид — ясно, что парень, хотя и мышц-то особо нет, и плечи не широкие, но все гармонично, так, что хочется смотреть вот на такого, и не только смотреть…

Гавр совладал с собой и вернул взгляду обычную дружескую заинтересованность.

— Прекрасно выглядишь. Вот в этом в клуб и пойдешь. А все, что до этого мерил, домой заберешь. И не спорь. Я что, каждый раз с тобой буду по магазинам ездить, когда ты со мной в клуб пойдешь?

— Но зачем мне с тобой в клуб ходить?

— У меня мало друзей… с кем мне в клуб ходить? А ты вроде как мой друг. Неужели откажешь мне в этом?

— Хорошо…

Алеша понимал, что все это совсем не хорошо, да только вот как от этого отказаться? Тогда он решил сейчас не спорить с Гавром, а потом с ним об этом поговорить — о том, что он совсем не хочет с ним ходить в клубы и тем более принимать от него такую дорогую одежду.

— Куда мы едем? — Алеша заинтересованно смотрел на огни вечерней Москвы из окна машины Гавра.

— В Метлу сегодня пойдем… Ах да, ты у нас не тусовщик, не знаешь что Метла — "Метелица" — самый модный клуб в Москве. Вот там и проведем вечер. Хоть посмотришь, как люди живут.

Гавр скосил взгляд на профиль парня, сидящего рядом с ним, еще раз ловя себя на мысли, что ему нравится смотреть на Лекса. Да что там "нравится" — он хочет вот прямо сейчас ударить по тормозам и, стянув эти узкие брючки с его поджарой задницы, вставить ему без всякой смазки и подготовки, так, чтобы он выл и скреб ногтями дверь машины… Но нельзя. Игра только началась, и он не будет спешить; свое он всегда получит.

В "Метелице" было шумно, многолюдно и весело. На сцене пела певица, которую Алеша видел по телевизору, а здесь — вот, пожалуйста, она вживую поет и все под нее пляшут. К Гавру постоянно подходили какие-то люди, здоровались с ним, потом с Алешей.

Всем своим знакомым Гавр представлял Алешу как Лекса. Это имя постоянно коробило Лешку, но он молчал и тоже здоровался с его знакомыми. Не за руку, как он привык, а прикладываясь щекой к щеке три раза — как оказалось, сейчас так принято здороваться. Леша сдержано выносил этот ритуал не очень приятных ему прикосновений, но раз так нужно, он терпел. Потом Гавр настоял, чтобы он выпил коктейль, а то его напряженный вид не соответствовал общей расслабленности. Конечно, коктейль снял напряжение и чувство нахождения "не в своей тарелке", но больше Алеша пить не стал. Ему не хотелось терять здесь контроль, хотя и не доверять Гавру у него не было оснований.

В течение вечера они постоянно перемещалась в этой толпе, и часто рука Гавра оказывалась то на его талии, то на бедрах. Алеша понимал, что это случайность: Гавр просто боится его потерять в этом хаосе и не нарочно так попадает рукой, увлекая его за собой.

Вытерпев этот вечер в таком бестолковом времяпровождении, Леша наконец отпросился у Гавра домой. Тот понимающе кивнул и вызвал ему своего водителя с машиной, сказав, чтобы тот его довез до дома. На Лешкины возражения он только усмехнулся и сказал, что не потащит же он новые вещи в метро. Алеша не стал спорить, ему нужно было домой — сиделка бабушки скоро должна была уйти.

Очередной ресторан поражал Аню своей роскошью — она уже и не запоминала их названия, так часто встречи с Гавром теперь стали происходить вот в таких ресторанах. После перевода первых бумаг он долго восторгался ее профессионализмом и чуть ли не слезно умолял продолжить помогать ему. Так как у него были еще документы, которые нужно было перевести. Аня смущалась таким восторженным отзывам о своих знаниях английского, но так и не смогла отказать Гавру в дальнейших переводах его бумаг. Да и для ее практики языка это полезно; это было разумное оправдание того, что происходило в ее жизни. И вот опять они в ресторане, и опять Гавр заверяет ее, что просто не успел поужинать и поэтому их сугубо деловую встречу перенес сюда.

— Это тебе, — Гавр положил перед Аней бархатную коробочку.

Аня знала, что нужно отказаться, нельзя принимать подарки… но ведь посмотреть она на это может… а потом сразу откажется. И Аня открыла крышечку. В глубине такого же бархатного дна, как тонкая змейка, лежал браслет из белого золота и мерцал неподдельным блеском маленьких бриллиантиков по всей своей длине. Аня как зачарованная смотрела на эту змейку, и когда она, с помощью ловких рук Гавра, защелкнулась на запястье девушки, Аня не смогла отказаться…

— Гавр… я не должна это брать…

— Аня, ты делаешь работу, ведь перевод — это серьезная работа, и при этом отказываешься брать за работу деньги. Я чувствую себя в очень неудобном положении перед тобой, пойми это. А скромный подарок — лишь проявление моей благодарности тебе. Прими его, иначе я тоже не смогу пользоваться твоими услугами как переводчика.

Аня смотрела в глаза Гавра, а потом опять на мерцание тонкой змейки на своей руке. Она так ей шла, к ее тонкому запястью; казалось, этот браслет был создан для нее.

— Спасибо, Гавр.

Гавр улыбнулся очередной своей обольстительной улыбкой и поднес ее тонкие пальчики к своим губам.

В этот вечер, провожая ее до дома, Гавр зашел в подъезд вместе с ней, сказав, что уже поздно, и он волнуется за нее. А дальше Аня ощутила, как сильные мужские руки смыкаются на ее спине, и она оказывается вжата в его тело. И когда его губы накрыли ее, она не успела ничего сказать, лишь ощутила, как властно врывается его язык в ее рот и как с жадностью терзает его. И она не сопротивлялась такому вторжению. Так ее еще никто и никогда не целовал: властно, грубо, по-хозяйски, как будто она уже была его, как будто ему принадлежала. От этого напора сердце в груди колотилось так, что в ушах все звенело, а действительность расплывалась и исчезала.

А потом он отстранился и быстро вышел из подъезда. Аня поправила на себе одежду, которая вся сбилась от такого шквала страсти, и медленно стала подниматься по лестнице, еще чувствуя его вкус и уносясь мечтами в романтическую сказку о прекрасном рыцаре, который появился в ее жизни.

Пришла зима, двухтысячный год шел к своему завершению. Алеша вспоминал слова своей бабушки, которая говорила, что к концу года всегда все обостряется, проявляются все проблемы и трудности, но главное — дождаться Нового года, и тогда все наладится. Вот этим Лешка и жил, веря в слова бабушки, что главное — пережить окончание года, а потом все наладится. Хотя он уже и не надеялся, что в его жизни может что-либо наладиться.

Теперь Гавр стал регулярно брать его с собой в разные клубы, прося составить ему компанию. Алеша не любил клубы, ему претила вся эта тусовка и тот образ жизни, который она вела. Но Гавр был единственным человеком, с кем он вообще мог поговорить, для кого он не был пустым местом. Иногда Алешке казалось, что его не существует, так безразлично относились к нему все остальные. Официанты в клубе, где он работал, и раньше-то особо с ним не общались, а теперь и подавно, считая его любимчиком хозяина. Алеша понимал, что они правы, и не обижался на коллектив, который его отверг. Отношения с Генкой, несмотря на то, что тот помог ему сюда устроиться, так и не восстановились, и вообще Леша заметил, что Генка старался его избегать. Но раз человек не хочет общаться, так зачем к нему лезть.

Дома была бабушка, которая теперь практически не говорила, и если раньше, до того, как ее парализовало, он всегда делился с ней своими мыслями, мечтами и переживаниями, то теперь, видя перед собой ее, он понимал, что бабушка уже другая. Хотя он все равно говорил с ней, а она молчала и смотрела в потолок. Вот такое было теперь у них общение.