После чего он с деловито затрусил по следам шофёра, мне же пришлось протаптывать дорожку самостоятельно, и снега в ботинки я набрала прилично, даже вытряхивать пришлось, когда вернулась к машине. А там уже Песцов вовсю разбирал корзину Свиньиных-Морских и подкармливал шофёра, а то вдруг у того сил не осталось нас довезти. Мне тоже достался небольшой бутерброд, с которым я залезла в машину, повертела в руках и отправила в саквояж. Есть не хотелось совершенно. Никогда не думала, что на машине будет ехать куда утомительнее, чем на санях. Голова уже раскалывалась от постоянного шума.

Приехали в город мы посередине ночи, едва добудились портье в гостинице. Тот, зевая во весь рот, сообщил, что нами никто не интересовался, пообещал сообщить, если кто вдруг начнёт узнавать, выдал ключи и наверняка отправился досыпать.

— Дмитрий Валерьевич, купите мне с утра газеты, — попросила я перед тем, как зайти в номер.

— Какие именно?

— Все, что будут, — решила я. — Нужно же быть в курсе того, что происходит у Рысьиных?

— Только у Рысьиных? — хмыкнул он.

— Про Волковых тоже неплохо было бы узнать, — я сделала вид, что намёка не поняла.

Сил у меня ещё хватило на короткую беседу с Мефодием Всеславовичем, которому достался мой так и не съеденный бутерброд, а потом я доползла до кровати и попросту отключилась.

Проснулась утром от стука в дверь и бодрого песцовского голоса:

— Мисс Мэннинг, просыпайтесь, у меня хорошие новости. Да просыпайтесь же!

Я разгладила помятое за ночь платье магией, порадовалась, что на мне чужая иллюзия, а значит, никто не увидит моей невыспавшейся физиономии, и рывком распахнула дверь, за которой Песцов чуть не прыгал от переполнявших его эмоций. В руках у него была запрошенная мной пачка газет, статья в одной из которых и вызвала столь бурное проявление песцовских чувств. Я впустила компаньона в номер, закрыла дверь, поставила полог и спросила чуть хриплым после сна голосом:

— Что случилось, Дмитрий Валерьевич?

— Волкова задержали. Причём обвинение такое, что не отвертится.

— И в чём его обвиняют?

— Он украл у Соболева домового. Представляете, какой мерзавец? Это ему так не спустят, до Совета уже наверняка дошло.

До меня тоже дошло, что, кажется, я совершила какое-то подсудное дело…

— И что ему грозит? — спросила я, лишь в самый последний момент спохватившись заменить «мне» на «ему».

— Что-то вы слишком близко судьбу Волкова к сердцу принимаете, Елизавета Дмитриевна, — проницательно заметил Песцов.

— Естественно. Мы рассчитывали, что он приедет меня преследовать, и я смогу исчезнуть. А теперь…

— А теперь вы сможете провести ещё множество выступлений, — воодушевлённо сказал Песцов. — Ох мы с вами и развернёмся, Елизавета Дмитриевна.

Его неприкрытая радость наверняка проистекала из надежд, что это проклятое турне удастся провести до конца и без потерь для песцовской деловой репутации. И он почему-то совершенно не принимал в расчёт, что с каждым выступлением вероятность разоблачения становилась всё выше и выше.

— Не смогу, артефакт рассыпается, — напомнила я. — Кстати, почему это происходит?

— Вы не владелица, — скривился Песцов, которого опустили с небес на землю самым травмирующим способом. — И ваша магия конфликтует с магией артефакта. Это я предполагаю, Елизавета Дмитриевна. Как вы понимаете, я обладаю чисто теоретическими знаниями, раньше не сталкивался.

— С чего бы мне это понимать, Дмитрий Валерьевич? — решила я повредничать. — Вы с таким знанием дела взялись устраивать мои концерты, что я решила: для вас это самое обыденное явление.

Песцов укоризненно склонил голову.

— Елизавета Дмитриевна, я честно веду дела.

— Неужели? — протянула я и покачала артефактом перед наглым песцовским носом.

— Это вынужденная мера, — твёрдо ответил он. — Если бы не сложные обстоятельства, я никогда бы не пошёл на такой шаг, как постоянное использование артефакта. Разовое — это совсем другое дело. Вы же понимаете, что случайности неизбежны, а зрители страдать не должны?

Какая жертвенность и забота о ближнем! Впрочем, песцовские зрители — последнее, о чём сейчас стоит переживать.

— И всё же, Дмитрий Валерьевич, какие прогнозы вы можете дать по Волкову?

Песцов недовольно дёрнул носом.

— Существует вероятность, что воровство было по согласию с самим домовым. И если тот подтвердит, значит, все претензии к Волкову снимутся.

— А разве можно украсть домового без его согласия? — удивилась я.

И не передать, какое облегчение я испытала, поняв, что ничего предосудительного не сделала. И всё же Соболева лучше в известность не ставить: возможно, он так разбушевался именно из-за того, что остался без домового, а не потому, что заподозрил в краже Волкова.

— Разумеется, Елизавета Дмитриевна. Сильный маг на много чего способен. А Волков, вне всякого сомнения, сильный.

— И зачем ему чужой краденый домовой?

Нет, я прекрасно понимала, что Волков к пропаже не имеет отношения, но теоретические знания ещё никому не мешали.

— Во-первых, ослабляется дом Соболевых, — начал было перечислять Песцов и тут его взгляд зацепился за шкатулку с соломой, поэтому «во-вторых» не последовало, а последовал столь выразительный взгляд, что никакой непонимающей физиономии не хватило бы. — Елизавета Дмитриевна, да вы с ума сошли! Соболев, если узнает, вас уничтожит, да и меня за компанию.

Песцов запустил руки в волосы и заметался по моему номеру.

— Ключевое слово «если», — смущённо ответила я. — Пока обвинение предъявлено Волкову, и не могу сказать, что это меня огорчает.

— О боги, за что мне это? — Песцов остановился и картинно поднял голову к потолку. — Да даже если турне продолжить, вы меня со всеми значимыми персонами поссорите.

— Не преувеличивайте, Дмитрий Валерьевич. — С Соболевым вы не поссорились.

— Только благодаря моим выдающимся дипломатическим талантам, — гордо выдал Песцов. — Но, Елизавета Дмитриевна, ответьте, как вам вообще пришло в голову обворовать самого Соболева?

В голосе Песцова зазвучал священный ужас, словно князь Соболев был неким божеством, жестоко карающим любого, посмевшего осквернить его жилище.

— Я сам, — мрачно сказал проявившийся Мефодий Всеславович. — Я сам попросил Елизавету Дмитриевну принять меня на службу, ибо сил моих больше не оставалось работать на Соболева.

Огорчённым он не выглядел, а я для себя отметила, что для домового не помеха моя защита от прослушивания. Хотя, вполне может быть, куполом его накрыло вместе с нами. И всё же это непременно нужно уточнить. А то почувствуешь себя в безопасности и получишь в результате весьма неприятный сюрприз.

— Лучше бы вы Волкова выбрали, уважаемый! — в сердцах рявкнул Песцов.

— Смерти моей хотите, Дмитрий Валерьевич, — набычился домовой. — Какой из него хозяин-то? Он чёрен внутри, как мышиная нора.

— У него хотя бы дом есть, в отличие от Рысьиной-младшей, — чуть тише сказал Песцов. — У меня, кстати, тоже, есть дом, а вы выбрали того, у кого нет никакого жилища.

Мне показалось, или в его голосе проскользнуло сожаление напополам с оскорблённостью? Ну надо же, как мне — то нельзя, а как ему — так почему бы и нет?

— Ничего, жилище — дело наживное, — оптимистично ответил Мефодий Всеславович. — Лишь бы в нём свет был. А Елизавета Дмитриевна Велесом отмечена.

— А я? Ко мне тоже Велес являлся, — неожиданно возмутился Песцов.

— То есть если бы вы обворовали Соболева, то это было бы нормально? — не удержалась я. — И беспокоит вас лишь то, что это прошло мимо вас?

— Ой, Елизавета Дмитриевна, это уже не воровство получается, — снисходительно пояснил Песцов. — Воровство — если магией неразрешённой срывают домового с насиженного места. Видать, защита-то у Соболева дырявая, если подозревает, что Волков мог такое провернуть.

— Есть пара незащищённых мест, — согласился Мефодий Всеславович, но тут же спохватился: — Но не расспрашивайте даже, не скажу. Ни вам, ни Елизавете Дмитриевне. Негоже это, тайны чужие выдавать.