– Прощу прощения, но и на многожёнство я так же не согласна, – покачала я головой категорично. – Почему я должна делить своего мужа с кем-то еще?

– Потому что наша богиня изъявила свою волю, отметив вашего супруга и леди Лурию Баскал парной меткой. Вы собираетесь пойти против воли божьей, препятствию воссоединению двух предначертанных друг другу людей? – задал он вопрос размеренным тоном, но в самой сути вопроса таилась угроза.

– На этот вопрос стоит ответить мне¸– подал голос Дион, смотря на священника спокойно и уверенно. – Это у меня нет ни единого намерения ни разводиться с моей женой, ни брать ответственность за леди Лурию. Я уже неоднократно озвучивал свою позицию: я люблю свою жену и не собираюсь менять ее на малознакомую женщину, навязанную чьей-либо волей.

– Ваша позиция – святотатство, а мысли – кощунственны, – впервые за все время позволил себе немного понизить голос священник.

– Кто сказал? – с вызовом спросил Дион, а после широко улыбнулся. – разве есть какой-то закон, обязывающий двух отмеченных метками обязательно жениться? Мне казалось, это дело – сугубо добровольное. Богиня лишь отмечает подходящих друг другу людей, а все остальное – на их усмотрение. Или я где-то ошибаюсь? Поправьте меня, Ваше Преосвященство, если я не прав, – склонил он голову.

Среди гостей прошел ропот. Хоть все и знали о «традициях», подобного закона припомнить никто не мог.

– До вас не было ни одного прецедента отказа от воли божьей, – все же не посмел соврать священник.

– То, что него не было, не значит, что не может быть в принципе, верно? Все, рано или поздно, случается впервые, – пропела я весело и вновь встретилась взглядом с Лурией, которая в этот момент и в этом платье еще сильнее походила на мультяшного персонажа. Вдруг появилось желание в последний раз проверить кое-какую догадку. Потому шагнула вперед, панибратски положила ладонь на плечо Лурии и, заглядывая ей в глаза проникновенно произнесла: – Ну, ты это, отпусти, – выразительно подняла я брови. – И забудь, – в меня вперился взгляд полный шока и негодования, но в нем ответа я не увидела. Потому добавила: – Что ушло, уже не вернуть…

Ответом мне стало полное непонимание и растерянность, с которым Лурия стала озираться в поисках поддержки и пояснений моего поведения. После я вздохнула, поджала головой, успокаивающе постучала ладошкой по плечу девушки, отошла и украдкой цыкнула.

Эх, а такая теория была. Окажись она правдивой, Лурия непременно отреагировала бы. Уж что-что, а это песенку должна знать любая попаданка из моего мира. Но… не срослось.

Что же, значит, будем прорабатывать иные догадки.

– Вы правы… я не подумал о подобной возможности. Все бывает иначе и никто не может заставить человека следовать воле богини, если он сам того не пожелает, – неожиданно покладисто кивнул священник. Это удивило не только меня, но и Лурию, которая вздрогнула и с ужасом уставилась на своего спутника. – Но… – выдержав выразительную паузу, добавил он со значением и кратко улыбнулся, прежде чем отвернуться и уйти в сторону других гостей под ручку с Лурией. – Что-то мне подсказывает, что это – не ваш случай.

***

Когда-то у верховного жреца было имя. Совершенно невзрачное, как его происхождение и он сам. Когда-то он сетовал на то, что его жизнь слишком примитивная. Ему хотелось быть значимым.

Но бедность и судьба распорядились иначе, и он попал сиротский приют при храме. Там он стал ощущать себя еще более незначительным, среди сотен таких же детей, как и он. Однако, что-то изменить в своей жизни он не мог, потому принял решение изменить собственное мышление и проявить покорность.

Тут его настигла удача. Его искреннее стремление служить богине заметили жрецы среднего звена, и мальчика выделили, возведя его в ранг низшего жреца. Уже не прислужник, но и не жрец. И все же, мальчик был воодушевлен, ведь среди сотен таких же невзрачных детей, выделили его одного.

Вместе с саном, мальчику пришлось отказаться от своего имени. Оно за ним все еще было, но он предпочитал, чтобы к нему обращались по званию. Так шли годы, мальчик посвятил всего себя служению богини, отказавшись даже от собственного имени, которое даже он сам порой забывал.

Был период, когда он почти отчаялся, во времена гонений аристократами, он едва не лишился всего, чего успел достичь. Тогда судьба послала ему подарок в виде книги. И уже не мальчик, а молодой мужчина в очередной раз преисполнился гордостью от своей мнимой исключительности. Судьба выделила его. ОН смог возродить угасающую веру в богиню и нарастить небывалое влияние в королевство. ОН один был удостоен невиданной властью над судьбами чужих людей. В определенный момент он робко высокопарно подумал о том, что, по сути, ничем не отличается от бога.

Но то были горделивые мысли и как верный последователь своей богини, которая. К его сожалению, отвернулась от него, он более не позволял себе подобных сравнений даже в мыслях.

Однако, это не значило, что он полностью отказался от этих кощунственных мыслей. Подобное высокомерие проявлялось разным образом, порой в мелочах и взглядах. Внешне он все еще был скромен и кроток, несмотря на все заслуги, за которые его превозносили в королевстве.

Сейчас же можно было уверенно сказать, что главным проявлением высокомерия и самоуверенности выражалось в полном отсутствии терпимости к вещам, которые шли вразрез с его планами. За годы беспрекословного подчинения окружающих, он не мог выносить даже мысли о сопротивлении. Это доставляло ему почти физический дискомфорт, наравне с внутренним раздражением. Это напоминало ему о своей прежней… незначительности, о которой он так же пытался позабыть, но на этот раз сознательно.

Потому он не мог просто отступиться от дела семьи Краун, несмотря на то, что они уже успели доставить хлопот. Однако, просто взять и отказаться ему не позволяла не только гордыня, но и обязательство. Оставить все, как есть – равно что откатиться на десятилетия назад, потеряв львиную долю влияния и пошатнуть безупречную репутацию храма. Они зашли слишком далеко, чтобы сейчас просто позволить делать этим людям все, что им заблагорассудится.

Так он думал, скользя взглядом по Беатрис Краун, которая, точно приклеенная держалась возле мужа, оправдывая слухи о ее одержимости мужем. Однако, вопреки этим же домыслам, было очевидно, что и сам Дион Краун вовсе не против этой навязчивой близости даже с учетом того, что она не могла не доставлять ему физическую боль, о чем жрецу было доподлинно известно.

Он вновь ощутил на языке неприятный привкус досады. Уже очень давно он не чувствовал такого разочарования. По иронии, последний раз был связан с той же Беатрис, на тот момент Харт. Точнее, само ее существование.

Сын барона Рабелли, придя заключать сделку и молить о милости, клятвенно заверял, что он с Франческой давние возлюбленные, разлученные алчными родственниками. Он клялся и божился, что, если справедливость восторжествует и жрец поможет их воссоединению, то не только он, но и сама Франческа будет благодарна до конца своих дней…

Кто бы мог подумать, что «возлюбленная» сына барона вполне себе довольна договорным браком. Да так, что понесла ребенка почти сразу после замужества.

Прежде подобных оплошностей никогда прежде не было. Это был серьезный просчет. Это вывело верховного жреца из себя, как и то, что молодая графиня не только беременна, но еще и смеет отказываться от принятия метки. Подобная непокорность буквально застилала ему глаза гневом.

Благо, ситуацию удалось взять под контроль. Все происходило не так гладко, как планировалось, да и за самой виконтессой Франческой нужно было вести строгий контроль, чтобы она не выкинула чего-нибудь, порицающее репутацию храма.

И вот, спустя двадцать лет, Верховный жрец опять столкнулся с вопиющей непокорностью и наглостью. И, как это ни иронично, потомком той же самой женщины, что прежде доставляла столько неприятностей.