Майрон кивнул.

– На этот счет мне тоже кое-что пришло в голову.

– Что?

– Это был первый раз, когда мы все бросились ему на помощь.

…Звонок поздней ночью. Майрон с трудом проснулся и нащупал трубку. Клу был почти невменяем, он кричал и плакал. Они ехали втроем: Клу, Бонни и его старый друг по Дьюку Билли Ли Пэлмс, кэтчер из «Бизонов». Все трое были пьяны. Клу врезался в столб. Билли Ли отделался ушибами, а Бонни увезли в больницу. Клу, не получившего ни одной царапины, тут же арестовали. Майрон взял пачку денег и помчался в западный Массачусетс.

– Да, помню, – отозвался Майрон.

– Накануне ты заключил для Клу выгодную сделку по рекламе шоколада. Вождение в нетрезвом виде – скверная штука, а авария с пострадавшими – полный крах карьере. Но мы о нем позаботились. «Подмазали» кого нужно. Билли Ли и я дали показания, что нас подрезал какой-то грузовик. Мы спасли его задницу. А теперь я думаю: правильно ли мы поступили? Может, для Клу было бы лучше, если бы он хоть раз получил по заслугам? Может, тогда ему надо было сесть в тюрьму, а не выйти сухим из воды…

– Он бы не сел в тюрьму, Бонни. Все, что ему грозило, – это временное лишение прав. Плюс пара недель общественных работ.

– Не важно. Жизнь – это концентрические расходящиеся круги. Какой-то философ сказал, что каждый наш поступок меняет мир. Даже самый мелкий. Ты вышел из дома на пять минут позже, поехал по другой дороге – и твоя жизнь полностью изменилась. Я не утверждаю, что все обстоит именно так, но когда дело касается важных вещей, по-моему, это происходит сплошь и рядом: круги расходятся дальше. Хотя, может, все началось еще раньше. Когда он был ребенком. В детстве, в тот первый раз, когда понял, что умеет бросать маленький белый шар быстрей других и это дает ему какие-то особые права. А мы только продолжили то, что началось в тот день. Или перевели на новый, взрослый, уровень. Клу уверовал, что кто-нибудь всегда его спасет. Мы так и сделали: вытащили его той ночью. А потом пошли драки, пьянки, наркотики и прочее.

– Думаешь, убийство было неизбежным результатом?

– А ты – нет?

– Нет, – покачал головой Майрон. – Я думаю, виноват тот, кто всадил в него три пули. И точка.

– В жизни не все так просто, Майрон.

– Зато в убийстве – просто. Что ни говори, а кто-то его убил. Вот почему он умер. Не потому, что мы не остановили его страсть к саморазрушению. Кто-то в него выстрелил. И виноват он, а не ты, не я и не люди, которые о нем заботились.

– Может, ты и прав, – неуверенно произнесла Бонни, помолчав.

– Ты не знаешь, почему Клу ударил Эсперансу?

Она покачала головой:

– Полиция меня тоже об этом спрашивала. Не знаю. Может, был под кайфом.

– А в таких случаях он агрессивен?

– Нет. Но похоже, у него был сильный стресс. Может, его взбесило, что она не хотела говорить, куда ты уехал.

Снова накатила волна вины. Майрон подождал, когда она схлынет.

– К кому он еще мог обратиться, Бонни?

– То есть?

– Ты говорила, он всегда зависел от других. Меня в городе не было. Ты с ним не разговаривала. К кому он мог пойти?

Она подумала, потом ответила:

– Не знаю.

– К каким-нибудь друзьям, товарищам по команде?

– Вряд ли.

– Как насчет Билли Ли Пэлмса?

Она безразлично пожала плечами.

Майрон задал еще несколько вопросов, но не услышал ничего вразумительного. Наконец Бонни взглянула на часы.

– Мне пора к детям, – произнесла она.

Майрон кивнул и встал с кресла. На этот раз Бонни его не остановила. Он обнял ее, и она крепко прижалась к нему.

– Окажи мне услугу, – шепнула Бонни.

– Говори.

– Освободи свою подругу. Я понимаю, почему тебе это нужно. Мне бы тоже не хотелось, чтобы она села в тюрьму за то, чего не делала. Но на этом пусть все и закончится.

– Не понимаю. – Майрон отодвинулся.

– Я же сказала: ты – благородный парень.

Он вспомнил про семью Слоутер и чем все закончилось. У него заныло в груди.

– Это было давно, – возразил он тихо.

– Ты не изменился.

– Еще как.

– Ты по-прежнему жаждешь справедливости, ищешь правду и следуешь долгу.

Майрон промолчал.

– Клу этого не понимал, – добавила Бонни. – Он не отличался благородством.

– Он не заслуживал смерти.

Она накрыла его руку своей ладонью.

– Спаси свою подругу, Майрон. И отпусти Клу.

Майрон сел в лифт и поднялся двумя этажами выше, в мозговой центр «Лок-Хорн секьюритиз энд инвестментс». В залитом ярким светом зале беспокойно сновали измученные белые мужчины (попадались также цветные и женщины, и с каждым годом их становилось все больше, но увы, правильное равновесие все еще не было достигнуто) с прилипшими к уху сотовыми телефонами, которые казались неотъемлемой частью их системы жизнеобеспечения. Шум и размеры помещения напоминали Майрону казино в Лас-Вегасе, разве что прически тут были получше. Кто-то кричал от радости, кто-то корчился в агонии. Бросали кости, крутилась рулетка, сдавались карты. Люди то и дело смотрели на электронное табло с котировками акций, пожирая их жадным взглядом, словно игроки в ожидании счастливой карты или древние израильтяне, которым Моисей притащил стопку новеньких скрижалей.

Здесь шла жестокая война: солдаты сидели в финансовых окопах и отчаянно сражались, чтобы выжить в суровом мире, где отсутствие в прибыли шести нулей было равносильно трусости, а порой и смерти. Компьютерные мониторы мерцали сквозь полоски желтых стикеров. Бойцы пили растворимый кофе и хоронили семейные фото под пачками биржевых отчетов и корпоративных новостей. Их униформу составляли белоснежные рубашки поло и галстуки с виндзорским узором, а пиджаки неизменно вешались на стулья, словно их спинки были покрыты инеем и леденили спину их владельцам.

Уиндзора здесь, конечно, не было. Генералы этих жарких схваток – боссы, шефы, воротилы, как ни назови, – размещались по периметру в уютных кабинетах с окнами в полстены, отбирая у рядовых все, что нужно любому человеку: солнце, небо, свежий воздух.

Устланный ковром наклонный пол привел Майрона к угловому офису. Обычно Уиндзор находился там один. Но не сегодня. Как только Майрон заглянул в дверь, к нему повернулось несколько голов. Мужчины в пиджаках. Майрон даже не успел понять, сколько их. Семь, может быть, восемь. Они бросились ему в глаза сплошной серо-голубой волной в красных пятнах галстуков и носовых платков: получалось что-то вроде сценки из реконструкции Гражданской войны.

Старшее поколение, благородные седовласые мужи с тщательно ухоженными ногтями и накрахмаленными манжетами, сидело рядом с Уиндзором в креслах из бургундской кожи и кивало с важным видом. Молодежь разместилась на диванчиках вдоль стен и, опустив головы, строчила в своих блокнотах с таким рвением, словно Уиндзор открывал им секреты вечной жизни. Время от времени они обращали благоговейный взор на старших, прозревая в них собственное чудесное будущее, заключавшееся, надо полагать, в более удобных креслах и отсутствии блокнотов.

Как раз блокноты – большие, желтые, с линованной бумагой – выдали их с головой. Это были адвокаты. Старшие зарабатывали, наверное, по четыреста баксов в час, молодняк – по двести пятьдесят. Майрон не любил вдаваться в математику, тем более что от изобилия дорогих костюмов у него рябило в глазах. Какая, к черту, разница? «Лок-Хорн секьюритиз» это по карману. Перераспределение денежных средств, когда они просто ходят по кругу, ничего не производя и не создавая, – чертовски прибыльное дело.

Майрон Болитар – спортивный агент с марксистским уклоном.

Уиндзор хлопнул в ладоши, и совещание закончилось. Адвокаты расходились очень медленно – еще бы, им платили за каждую лишнюю минуту почти как за секс по телефону – и неторопливо исчезали в коридоре. Седовласые старцы шагали первыми, юнцы семенили за ними робко и почтительно, как японские невесты.

Майрон шагнул внутрь: