Уиндзор побарабанил пальцами по подбородку.

– Даже если забыть о том, что он ехал пьяным за рулем, – возразил он, – это был не просто несчастный случай. Клу решил закопать тело. Как бы он потом ни мучился, его это не оправдывает.

– Мы не можем так больше продолжать, Уиндзор.

– Продолжать что?

– Нарушать правила.

– Можно задать тебе один вопрос, Майрон? – Уиндзор по-прежнему барабанил пальцами по подбородку. – Представь, что ты Софи Майор, а Люси – твоя дочь. Что бы ты сделал?

– Вероятно, то же самое. Но разве отсюда следует, что это правильно?

– Есть один момент, – добавил Уиндзор.

– Какой?

– Фактор Клу Хейда – сможешь ли ты с этим жить?

– И все?

– И все. Сможешь ли ты с этим жить? Я знаю, что смогу.

– И тебя это устраивает?

– Что именно?

– Жить в мире, где каждый может брать правосудие в свои руки, – ответил Майрон.

– Господи, конечно, нет. Я ведь не предлагаю свое лекарство всем подряд.

– Только себе.

Уиндзор пожал плечами:

– Я доверяю своим оценкам. И твоим тоже. Но сейчас ты хочешь прокрутить время назад и все переиграть. А так не бывает. Ты принял решение. Оно было взвешенным и опиралось на факты, которые ты знал. Конечно, это был трудный выбор, но разве он когда-нибудь бывает легким? И потом, все могло повернуться по-другому. После этой истории Клу мог поумнеть, стать лучше. Суть в том, что нельзя предугадать все последствия своих поступков. И не стоит об этом беспокоиться.

– А о чем надо беспокоиться? О том, что здесь и сейчас?

– Именно так.

– И с чем ты потом сможешь жить?

– Да.

– Значит, в следующий раз, – подытожил Майрон, – я должен поступить правильно.

Уиндзор покачал головой:

– Ты путаешь правильные дела и действия с «правильными» с точки зрения закона или условной морали. Но в жизни все не так. Иногда хорошие парни нарушают правила, потому что игра стоит свеч.

Майрон улыбнулся:

– Да, они пересекают лицевую линию. Только на секунду. Ради добра. А потом мгновенно возвращаются обратно. Но с каждым разом линия размывается все больше.

– Может быть, она и должна быть размытой, – возразил Уиндзор.

– Может быть.

– А в целом мы остаемся на стороне добра.

– Да, но я бы предпочел, чтобы мы не пересекали границу слишком часто, думая, что еще одна порция самоуправства не изменит расстановки сил.

– Решать тебе. – Уиндзор пожал плечами.

Майрон сел в кресло.

– Знаешь, что меня больше всего беспокоит в этом разговоре?

– Что?

– Я не думаю, что от этого что-то изменится. И мне даже кажется, ты прав.

– Но ты не уверен? – уточнил Уиндзор.

– Не уверен.

– И тебе это в любом случае не нравится?

– И мне это определенно не нравится.

– Это я и хотел услышать, – кивнул Уиндзор.

Большая Синди была оранжевой с головы до ног. Оранжевая толстовка. Оранжевые штаны-парашюты – прямо из гардероба Эм-Си Хаммера образца восьмидесятых. Ядовито-оранжевые волосы. Оранжевый лак на ногтях. Оранжевая – каким-то чудом – кожа. Ни дать ни взять Морковный мутант из подростковых комиксов.

– Оранжевый – любимый цвет Эсперансы, – заявила она Майрону.

– Нет.

– Нет?

Майрон покачал головой:

– Синий.

Он попытался представить гигантского Смурфа[40].

Большая Синди задумалась.

– Значит, оранжевый – ее второй любимый цвет?

– Точно.

Удовлетворенная секретарша улыбнулась и водрузила поперек приемной огромный транспарант с надписью: «Добро пожаловать, Эсперанса!»

Майрон вошел в свой кабинет. Он сделал несколько звонков, потом немного поработал, а сам все время прислушивался к лифту.

Наконец в десять утра звякнул остановившийся лифт. Двери кабинки раскрылись. Майрон продолжал сидеть в кресле. Он услышал восторженный вопль Большой Синди: на нижних этажах, наверное, подумали, что сработала сирена. Пол задрожал в такт ее увесистым прыжкам. Майрон встал, ожидая, что будет дальше. Из приемной неслись вздохи, возгласы и радостные крики.

Через две минуты в кабинет вошла Эсперанса. Без стука. Как обычно. Они неловко обнялись. Майрон отступил назад и сунул руки в карманы.

– С возвращением.

– Спасибо. – Эсперанса попыталась улыбнуться.

Воцарилось неловкое молчание.

– Ты всегда знала, что я в этом замешан, верно?

Эсперанса не ответила.

– Вот чего я никак не мог понять… – добавил Майрон.

– Майрон, прошу тебя…

– Ты мой лучший друг, – перебил ее Майрон. – Ради тебя я готов на что угодно. И мне было непонятно, почему ты отказываешься со мной говорить. Просто не укладывалось в голове. Сначала я решил, что ты сердишься на мой отъезд. Но на тебя это не похоже. Потом подумал, у тебя был роман с Клу и ты не хотела, чтобы я об этом знал. Но и эта версия не прошла. Тогда мне пришло в голову, что все дело в твоем романе с Бонни…

– Дурацкая идея, – вставила Эсперанса.

– Да. Но я не стану читать тебе нотации. И потом, ты бы все равно сказала правду. Тем более ставки были слишком высоки. Поэтому я не знал, что думать. Что за гадость, про которую ты не решилась бы мне рассказать? Уиндзор считал, есть только одно объяснение – ты убила Клу.

– Ох уж этот Уиндзор! – покачала головой Эсперанса. – Вечный оптимист!

– Но даже это меня не убеждало. Я бы все равно тебя поддержал. И ты это знала. Была только одна причина, по которой ты не могла сказать мне правду…

– Мне нужно принять душ. – Эсперанса вздохнула.

– Ты защищала меня.

Она посмотрела на него.

– Слушай, хватить поливать меня сахарным сиропом, ладно? Ненавижу, когда ты это делаешь.

– Бонни рассказала тебе о той аварии. И как я «подмазал» полицейских.

– Любовницы всегда болтают, – пожала плечами Эсперанса.

– И когда тебя арестовали, ты взяла с нее клятву, что она будет молчать. Не ради тебя и не ради нее. Ради меня. Ты знала: если история со взяткой «засветится» – мне конец. Меня обвинят в серьезном преступлении. Лишат адвокатского звания или еще того хуже. И еще ты понимала: если я обо всем узнаю, то тут же отправлюсь с признанием к окружному прокурору, потому что это единственный способ вытащить тебя.

– И к чему все эти слова? – Эсперанса подбоченилась.

– Чтобы поблагодарить тебя, – ответил Майрон.

– Не за что меня благодарить. После Брэнды ты совсем пал духом. Я боялась: вдруг наделаешь глупости? С тобой это часто случается.

Он снова ее обнял. Она ему ответила. На этот раз без всякой неловкости. Потом Майрон отступил назад.

– Спасибо.

– Да хватит уже.

– Ты мой лучший друг.

– Я сделала это не только для тебя, Майрон. Но и ради бизнеса. Своего бизнеса.

– Я знаю.

– Кстати, у нас еще остались клиенты? – спросила она.

– Немного.

– Тогда, может, возьмемся за дело?

– Пожалуй, – ответил он. – Я люблю тебя, Эсперанса.

– Заткнись, а то меня стошнит.

– А ты любишь меня.

– Попробуй еще спеть мне арию, и я тебя убью. Я уже сидела в тюрьме. Теперь мне ничего не страшно.

Большая Синди просунула голову в дверь. Она улыбалась. Со своей оранжевой кожей секретарша смахивала на чудовищный тыквенный фонарь.

– На второй линии Марти Тауи, – доложила она.

– Я отвечу, – отозвалась Эсперанса.

– А на третьей – Энос Кабрал.

– Это ко мне, – сказал Майрон.

В конце долгого и чудесного рабочего дня в офисе появился Уиндзор.

– Я говорил с Эсперансой, – сообщил он. – Все едем ко мне, на пиццу и старый добрый Си-би-эс.

– Я не смогу.

Уиндзор демонстративно изогнул бровь.

– Будут «Все в семье», «МЭШ», Мэри Тайло Мур, Боб Ньюхарт, Кэрол Барнетт…

– Извини.

– Эпизод с Эмми Дэвис из «Все в семье»!

– Только не сегодня, Уиндзор.

Друг озабоченно нахмурил брови.

– Я знаю, ты хочешь себя наказать, – заметил он, – но нельзя же так страстно предаваться самобичеванию.