Отец Майрона сидел посреди малого обеденного зала в желтом кресле из искусственной кожи и казался здесь не более уместным, чем муфтий на верблюде. Он не принадлежал к этой компании. Ни теперь, ни раньше. Отец не играл в теннис и в карты. Он не плавал в бассейне, не завтракал, не пил коктейли и не обсуждал ситуацию на бирже. Он пришел сюда в своем рабочем костюме: угольно-серых брюках, мокасинах и белоснежной рубашке поверх белой футболки. У него были темные глаза, смуглая кожа, и нос выдавался вперед, как дружески протянутая рука.

Удивительно, но отец никогда не состоял членом клуба. Зато его родители были в числе основателей, а если говорить о Поп-Попе – девяностодвухлетнем старце, погрузившемся в полурастительную жизнь после того, как его богатая биография разбилась о болезнь Альцгеймера, – не только были, но и оставались. Отец ненавидел это место, но приходил сюда из почтения к своему отцу. Вернее, иногда заглядывал. Считал это небольшой платой за уважение к родителям.

Заметив его, отец встал, медленнее, чем обычно, и Майрону вдруг бросилось в глаза, как помолодело общество. Отцу теперь было столько же, как тогда Поп-Попу, его черные волосы выцвели и стали тускло серыми, он выглядел почти стариком. Неприятное открытие.

– Эй, сюда! – крикнул отец, хотя Майрон прекрасно его видел.

Он начал прокладывать путь среди вечно жующих или болтающих членов клуба, в основном холеных женщин с крошками салата на мокрых губах и бокалами, испачканными губной помадой. Они провожали его цепкими взглядами по трем причинам: меньше сорока, мужчина, не женат. Оценка достоинств будущего зятя. Не обязательно для своих дочерей, а так, на всякий случай. Кумушки из местечка всегда на страже.

Майрон обнял отца и поцеловал его в щеку, как обычно. Щека по-прежнему была восхитительно грубой, хотя кожа начала заметно обвисать. Его окатило запахом знакомого одеколона, приятным, как горячий шоколад холодным утром. Отец ответил на его объятия, выпустил и снова обнял. Такие нежности тут никого не удивляли. Здесь частенько разыгрывались похожие сцены.

Мужчины сели. На столовых салфетках красовался узор в виде поля для гольфа с восемнадцатью лунками и фигурной буквой «О» посередине. Эмблема клуба. Отец взял огрызок зеленого карандаша – такие используют гольфисты – и стал записывать их заказ. Так здесь принято. Меню за тридцать лет почти не изменилось. Мальчиком Майрон всегда заказывал «Монте-Кристо» или сандвич «Рубен». Теперь он решил взять бейгл с лососем и сливочный сыр. Отец все это записал.

– Ну как, – начал отец, – пришел в себя после возвращения?

– Да, спасибо.

– Ужасная новость про Эсперансу…

– Она невиновна.

Отец кивнул.

– Мать сказала, тебя вызывают в суд.

– Да. Но я ничего не знаю.

– Слушай свою тетю Клару. Она мудрая женщина. Всегда была такой. Даже в школе ее считали самой умной девочкой в классе.

– Хорошо.

Подошла официантка. Отец протянул ей заказ. Он посмотрела на Майрона и пожал плечами:

– Уже конец месяца. До тридцатого числа надо использовать квоту Поп-Попа. Я не хочу разбрасываться деньгами.

– Тут довольно мило.

Отец скорчил гримасу. Он взял кусочек хлеба, намазал его маслом и отложил в сторону. Потом поерзал в кресле. Майрон не спускал с него глаз. У отца явно было что-то на уме.

– Значит, вы с Джессикой разошлись?

За все годы, пока Майрон встречался с Джессикой, отец ни разу не заговаривал с ним на эту тему. Он вообще не задавал вопросов. Спрашивал только, как у нее дела, чем она занимается, о чем будет ее следующая книга. С Джессикой он всегда был вежлив и приветлив, хотя никогда не показывал, что думает о ней на самом деле. Мама, наоборот, с кристальной ясностью давала понять, что Джессика недостаточно хороша для сына, как, впрочем, и все остальные. Из отца мог бы выйти прекрасный телеведущий: он умел расспрашивать собеседников так, что никто не имел ни малейшего понятия о том, каково его личное мнение.

– Думаю, все кончено.

– Из-за Брэнды? – спросил отец.

– Не уверен.

– Жаль, я не умею давать советы. Ты и сам знаешь. Хотя, думаю, следовало бы. Я читал все эти книжки с наставлениями, которые отцы пишут для детей. Тебе они попадались?

– Да.

– Там тьма всяких умных вещей. Например: раз в году нужно увидеть рассвет. Спрашивается, зачем? Может, лучше выспаться? Или: не жалей чаевых официантке. Ну а если она мегера? Злющая, как змея? Вероятно, поэтому я не пишу такие книги. Всегда вижу другую сторону медали.

Майрон улыбнулся.

– Вот почему с советами у меня неважно. Но одно я знаю точно. Только одно. Так что слушай меня внимательно.

– О'кей.

– Самое важное в твоей жизни – то, на ком ты женишься, – заявил отец. – Если собрать все остальные решения и сложить их вместе, они не будут и вполовину так важны, как это. Допустим, ты выбрал не ту работу. Если у тебя хорошая жена, это не проблема. Она всегда подбодрит, поможет изменить жизнь к лучшему. Понимаешь, о чем я?

– Да.

– Запомни это, хорошо?

– Ладно.

– Ты должен любить ее больше всего на свете. Но и она должна тебя любить. Тебе необходимо прежде всего думать о ее счастье, а ей – о твоем. Конечно, легко сказать – заботься о другом больше, чем о самом себе. Это трудно. Не смотри на нее как на сексуальный объект или как на друга, с которым можно просто поболтать. Представь, что тебе придется проводить с ней каждый день. Представь, что вы живете в одном доме, воспитываете детей, сидите в тесной комнатушке, а ребенок надрывается в кроватке. Улавливаешь мысль?

– Да. – Майрон улыбнулся и сложил руки на груди. – Так у вас было с мамой? Она стала для тебя всем?

– Верно, – кивнул отец. – В том числе занозой в заднице.

Майрон рассмеялся.

– Я открою тебе один секрет, если обещаешь не рассказывать матери.

– Какой?

Отец перегнулся через стол и заговорщицки зашептал:

– Когда твоя мать входит в комнату – даже теперь, после всех этих лет, если, скажем, она прямо сейчас пройдет мимо, – сердце у меня начинает биться быстрее. Понимаешь, о чем я говорю?

– Думаю, да. То же самое у меня бывает с Джесс.

– Тогда все ясно. – Отец развел руками.

– Думаешь, Джессика – та самая женщина?

– Это не я должен решать, а ты.

– По-твоему, я совершил ошибку?

Отец пожал плечами:

– Ты сам все поймешь. Я всегда в тебя верил. Может, поэтому и не давал тебе советов. Знал, что ты и без меня прекрасно разберешься.

– Чушь!

– Или потому что мне не хотелось напрягаться. Не знаю.

– Или ты предпочитал воспитывать живым примером, – добавил Майрон. – Незаметно подталкивать в нужную сторону. Не столько говорить, сколько показывать.

– Ну да, ну да!

Они замолчали. Женские разговоры вокруг сливались в монотонный гул.

– В этом году мне стукнет шестьдесят восемь, – обронил отец.

– Я знаю.

– Молодым меня не назовешь.

– Но и стариком тоже. – Майрон покачал головой.

– Наверное.

Снова возникла пауза.

– Я продаю свой бизнес, – прервал молчание отец.

Майрон замер. Он видел магазинный склад в Ньюарке, где отец работал с тех пор, как он его помнил. «Тряпичный бизнес», как говорили в старину: отец продавал нижнее белье. Майрон легко представлял его молодым и черноволосым, с засученными рукавами, в светлом и просторном зале, где он энергично отдавал приказы подчиненным, а Элоиза, бессменная секретарша, приносила ему все, что нужно, даже раньше, чем он успевал попросить.

– Чувствую, слишком стар для этого, – продолжал отец. – Вот и выхожу из дела. Я говорил с Арти Бернстайном. Помнишь Арти?

Майрон с трудом кивнул.

– Та еще свинья, но он уже сто лет достает меня с покупкой. Предлагает, правда, пустяки, но я все равно соглашусь.

– Ты продаешь бизнес? – Майрон заморгал.

– Да. А твоя мать уходит из юридической фирмы.

– Не понимаю.

– Мы устали, Майрон. – Отец накрыл ладонью его ладонь.