— Как это — арестовали? — удивился Хок. — Кто это тебя арестовал?

— Да ладно, дело забытое. Чего поминать.

— Нет уж, ты помянь, — сказал Хок. — Кого-то из лидеров страны арестовывают, а я об этом ничего не знаю. Кто и когда?

— Я думал, ты знаешь.

— Кто. И. Когда.

— Да вот перед моим отъездом в Кникич.

— Что же ты молчал все это время! Мы в Кникиче виделись, как ты помнишь! Я к тебе артанцев каждую ночь волок!

— Не до того было. Да ведь я думал, ты знаешь…

— Кто тебя арестовал?

— Твой подчиненный.

— Фокс?

— Он самый. Я было…

— Тихо. Заткнись. Дай подумать.

Хок подумал.

— А освободили тебя сразу перед отъездом?

— Да. Фалкон мне такой обед устроил! Извнинялся. Даже всплакнул!

Замечательные дела, подумал Хок, просто блеск. Арестовали толстяка в то время, когда замены ему не было. Опомнились. Пришлось выпустить в связи с бардаком в Кникиче. А мне-то замена уже есть! То, что я делал в Кникиче, Фоксу вполне по силам. Вполне. В чем-то он меня даже превосходит, да он и моложе. Ах, Фалкон, Фалкон, какая же ты неблагодарная дрянь. Сколько раз я ради тебя жизнью рисковал, сколько народу погубил, и не женат я до сих пор, и детей нет. И ведь я-то… да… А Комод? Жирный боров — всю жизнь тебе, Фалкон, посвятил. Какая голова, мыслит вселенскими категориями, думает как сто логиков одновременно. Какой бы из него вышел философ, ученый, мудрец… а все тебе отдал, Фалкон, а ты к нему Фокса послал. Не меня. Фокса. Значит, во-первых, не доверяешь больше моей лояльности и, во-вторых, тебе наплевать, что я об этом подумаю, ибо кроме тебя, Фалкон, незаменимых нет. И, знаешь ли, ты прав — не надо больше доверять моей лояльности, ибо ее с этого момента не существует. Вышла вся.

Сигнал дан. Я умею понимать сигналы. Я не вояка какой-нибудь, не мясомасса для арбалетных эксерсисов, я людей на смерть тысячами в чистом поле не посылаю среди бела дня, чтобы кому-то что-то доказать… я их на смерть тысячами посылаю ночью, в каретах с решетками, или с Фоксом под руку… да. Так вот, я не солдафон, не дубина армейская, я — одиночка, и думаю я сам за себя. Ты, стало быть, даешь мне время — яд принять? Услуга за былые услуги? Ошибаешься, я не раб твой. И пеньки эти, что перед тобой стоят в кабинете, зная, что их сейчас пошлют на плаху, а на боку у пеньков мечи висят, и они не решаются их вытащить, знают, что смерть, а не решаются — ты, Фалкон, с ними меня не перепутал ли? И то, что Фокс Аврору арестовал — думал ты, Фалкон, что я это просто так оставлю? Аврору? Прощу и забуду во имя общего дела? Хо-хо. Думаешь, я вот так, за здорово живешь, приду к себе домой и буду покорно ждать Фокса с командой? А потом еще и на суде оправдываться, или еще смешнее — признаваться в том, что я шпион и человек мятежного… Зигварда?

А это мысль, подумал он. Какой он к черту мятежный — законный правитель страны! Прав его на княжеский престол никто не отменял! А тебе, Фалкон, в государственную голову не пришло ли, что если я ее, твою государственную голову, доставлю Зигварду в Кронин, в мешке, он меня поблагодарит и княжеством подарит, если сразу всю Славию мне не пожалует на радостях? Свинья ты, Фалкон. Страна двадцать лет трясется от ужаса, люди болтают всякие глупости, как попки, на людей перестали быть похожи. А ты оппозиции себе придумываешь, сам придумываешь, сам же и уничтожаешь, с моей компетентной помощью. Победил суеверия! Один Храм в Астафии остался — и тот ты снести хотел. Создателя нет, есть Рядилище и Фалкон! Народной волей на власть избранный. Детей в школах учат специальной фалконовой религии — нет любви к ближнему, а есть естественный отбор, выживают приспосабливающиеся, остальных на колесо и ломиком сверху — хрясть! Я это и раньше знал, но теперь это переходит все границы! Я и Комод — мы с тобой, Фалкон, были с самого начала! Как верные псы. А ты нас на живодерню. Да?

— Комод, — сказал Хок, — слушай, Комод. В Астафию тебе лучше не возвращаться.

— С чего ты взял? — удивился Комод.

— Тебя опять арестуют, и на этот раз уже не освободят. Время дипломатии прошло.

— Не говори глупости, — сказал Комод. — В том, что этот полоумный бездельник захватил Кронин, моей вины нет.

— Вины нет, но ведь и смысла тоже, — сказал Хок. — А вот Фалкон возьмет да и придумает смысл.

— Что ты плетешь?

— Прижмут, так признаешь, что вина есть. Тебя купил Зигвард. Обещал тебе на полглендиса больше, чем Фалкон, и за полглендиса ты продал отчизну.

— Какие полглендиса! — испугался Комод. — Я и за целый глендис не соглашусь.

Хок засмеялся.

— А за два глендиса? — спросил он. — И шесть хрюмпелей?

— Не болтай!

— Слушай, что тебе говорят, бочка перекатная! Вернешься — сдохнешь. Как друг тебе говорю.

— Меня Фалкон обнял перед отъездом.

— Фалкон всех обнимает. Он очень сентиментален. Возможно, он латентный мужеложец.

— Он не сможет. Мы с самого начала с ним.

— А как тебе понравилось в Сейской? Не очень сыро? Пища добротная?

Комод вспомнил и испугался уже всерьез. Фалкон был профессиональный дипломат, а уж Комод, сам будучи таковым, хорошо знал цену словам, обещаниям и уверениям дипломатов. А Хок дипломатом не был. То есть, мог и умел, когда нужно, хитрить и интриговать, но знал, что с Комодом ему в этой области не тягаться. Нет, Хок не врет, он действительно считает, что Комоду не следует ехать сейчас в Астафию, а Хок хорошо разбирается в таких вещах. Что же делать?

— А что ты предлагаешь? — спросил он.

Помолчали.

Хоку очень хотелось обратно в Кронин. Он был уверен, что Зигвард не откажется от его услуг. А вдруг откажется? Вдруг он заподозрит, что Хок не перебежчик, а только играет в перебежчика, чтобы выбрать удачный момент и исполнить приказание Фалкона, то есть, просто прикончить Зигварда? Да! Именно так Зигвард и подумает. Придется ему доказывать, что это не так. Долго доказывать. Но отказаться наотрез Зигвард не сможет. От услуг таких людей, как я, подумал Хок, не отказываются.

Путь назад отрезан. Перед тем, как его арестуют, Комод расскажет Фалкону о разговоре в карете. И Фалкон поверит. Фалкон вообще склонен верить доносам. Сколько раз конкурирующие купцы доносили друг на дружку — ни один донос не был проигнорирован.

— Ладно, — сказал Хок. — Возможно мы с тобой видимся в последний раз. Прощай, старина.

Он обнял Комода и похлопал его по широкой жирной спине. Комод прослезился. Хок ободряюще улыбнулся и дернул за шнур. Карета остановилась. Он вышел и увидел направленные на него три арбалета.

— Отдайте меч, — сказал начальник отряда.

Вот оно, начинается, подумал Хок — жизнь в бегах. Он встал рядом с дверью кареты, сбросил плащ и стащил перевязь через голову. Сейчас этот сопляк подъедет поближе и протянет руку. Прыжок — и Хок будет закрыт от арбалетных стрел крупом коня. Начальника хватают за запястье, стаскивают с седла, и приставляют меч ему к горлу. После этого дается приказ остальным следовать в Астафию, привязав предварительно лошадь Хока к дереву. Когда они скрываются из виду, их начальнику режут горло и скидывают тело на обочину.

Дверь кареты снова открылась.

— Отставить, — сказал Комод. — Опустите арбалеты.

На него удивленно посмотрели.

— Они подслушали разговор, — сказал Хок, глянув на небо.

— Я понял, — откликнулся Комод. — И мне все равно. Я расскажу Фалкону, как они подчиняются моим приказам — приказам второго человека в стране. Меня, может, и арестуют, но и их тоже.

Эскорт переглядывался.

— Опустить арбалеты! — рявкнул Комод.

Арбалеты опустились. Хок подошел к своей лошади, взял повод из рук охранника, и вскочил в седло. Кивнув Комоду, он развернул коня и поскакал в направлении Кникича.

— Вперед, — сказал Комод, с трудом залезая обратно в карету.

Будь что будет, подумал он. Семьи у меня нет, плакать обо мне некому. Хоку хорошо — он мечом машет. А я языком чешу. Машущие мечом любому правителю пригодятся, а чешущие языком ценятся только до того момента, когда они предают своего работодателя. Кому нужен дипломат-изменник, предавший отечество?