— Пообещайте мне кое-что.

— Нужно ли?

— Я не многого прошу. Всего лишь, чтобы то, что я вам сейчас скажу, осталось между нами.

— Обещаю.

— Я согласился войти в заговор против Фалкона как осведомитель — по очень веской причине. Я не рассчитываю, что вы мне поверите. Я надеялся, что заговор, именно этот заговор, завершится успехом. Я был уверен, что нас так скоро не соберутся арестовывать.

Помолчали.

— Так, — сказал Хок. — И какую же цель вы преследовали?

— Я хотел помочь Фрике.

— Фрике?

— Великой Вдовствующей. Ей и ее любовнику.

— Какому еще любовнику!

— Бранту.

— Птица и камень! — воскликнул Хок. — Бранту? Вы не ошиблись? Бранту?

— Да. Он вам знаком?

— Знаете, да.

— Я хотел им помочь.

— Удалось?

— Что удалось?

— Помочь?

— Как видите — нет. Фалкон у власти, вы везете меня к узурпатору, а Фрика и Брант исчезли. И Шила исчезла.

Хок молчал долго. Наконец он сказал, медленно:

— Повторите, как вы сказали? Я везу вас к узурпатору, а дальше?

— Фрика, Брант и Шила исчезли.

— Исчезли. Брант. Опять Брант. Это становится невыносимым. — Он с ненавистью посмотрел на звезды. — Значит, Брант, то есть, Фрика и Шила, исчезли.

— Да.

— Шила — тоже любовница Бранта, как и ее мать?

— Что вы!

— Я уже ничему не удивляюсь. Если так пойдет дальше, можете не сомневаться — мы встретим его в Кронине, в качестве, надо думать, либо начальника охраны, либо первого министра нового правителя.

— Перестаньте, Хок. Фалкон вынашивал очень нехорошие планы в отношении Фрики, с которой у меня были много лет дружеские отношения.

— Она действительно спала с женщинами?

— Нет. А вам стыдно такое говорить. Порочить женщину ни за что, ни про что.

— Почему ж порочить. Нисколько это ее не порочит. Вот вы, к примеру, спите с женщинами, и я тоже. И ничего.

Хок не поверил Буку. Каждому хочется себя оправдать, и ради этого оправдания люди целыми днями готовы себя убеждать в том, чего никогда не было.

С утра шел дождь, а к полудню перестал, но небо было по-прежнему серое и противное, а температура воздуха лениво колебалась около точки замерзания воды.

Брант и Нико, хмурые и неприветливые, ушли со стройки на перерыв. Районный пекарь решил в этот день проявить выдумку и остроумие, и во всех тавернах хлеб подавали специальный — если нарезать буханку не косо, но прямо, каждый кусок получался в виде мамонта.

Поев и расплатившись, Брант и Нико вышли прогуляться — до Площади Правосудия и обратно. Занятые стройкой и долблением стены, они не слышали глашатаев и оба удивились, обнаружив на площади толпу.

— Что здесь происходит? — спросил Брант первого встречного.

— Пленных мятежников ведут.

— Каких мятежников?

— Вы ничего не знаете?

— Мы были заняты работой.

— Да ну!

— Представьте себе. Так что за мятежники?

— Вчера подлые кронинцы, чтоб им пусто было, пытались штурмом взять столицу, представляете? Наши храбрые воины им показали, что и как. Честь им и хвала!

Брант и Нико переглянулись.

Человек семьдесят охраны тем временем оттесняли толпу к краям площади, освобождая широкий проход.

— Их что, казнить будут? — спросил Брант.

— Нет, их просто в Сейскую Темницу проведут, для начала. А потом будут судить.

— За что?

— Как за что? За преступление против собственного народа, — объяснил встречный. — Вы что, с вяза сверзились? Страна в опасности, а вы будто ничего и не знаете. Про Лжезигварда вы, надеюсь, слышали?

— Слышал.

— Слышал он. Вот ведь бывают люди, — сокрушенно покачал головой встречный.

— А хочешь, мил человек, — спросил Нико, — я тебе зубы изо рта в жопу переставлю?

— Чего?

— Защитники отечества бывают явные и бывают тайные, — сказал Нико многозначительно.

— О! — встречный струхнул. — Прошу прощения, господа мои. Это все серость наша, недостаток образования.

Он спешно ретировался.

— Нико, — сказал Брант. — Ты бы как-нибудь… не знаю… полегче, а?

— Я эту наглую гадину не ударил только из уважения к тебе, — возразил Нико. — Думал, ты сам ударишь. Одно слово — чернь. Тяжело настоящему ниверийцу среди черни. Тебе-то может и ничего, ты из простых, а у меня в предках несколько благородных особ числятся.

Проход был свободен. Через несколько минут под издевательские, враждебные крики возбужденной толпы, охранники и воины повели сквозь площадь пленных кронинцев.

Разведывательный отряд потерял дюжину человек — простреленные и проколотые, они остались на месте стычки. Большинство были уже мертвы, остальные умирали от потери крови, сепсиса, и жажды.

Оставшиеся, со связанными за спиной руками, кто с ужасом, кто с безнадежностью в глазах, брели теперь через площадь, и никому их не было жалко — ни Зигварду, пославшему их на позорную смерть, ни Фалкону, в чьи пропагандисткие замыслы они так хорошо вписались, ни воинам, взявшим их в плен, ни народу, выкрикивавшему оскорбления по их адресу, ни присутствующим на площади детям, обнаружившим под ногами свободные камни, размером как раз по руке, и быстро сообразившим, что их не накажут, если они начнут кидать эти камни в пленных.

Детей журили по-доброму, но не очень останавливали. Самые активные мальчики уяснили обстановку. Нужно подобрать камень, а затем выбрать момент, когда никто на тебя не смотрит, или делают вид, что не смотрят, хорошо прицелиться, и швырнуть камень, метясь в середину идущего строя пленных. Таким образом, даже если ты промахнулся и камень пошел влево или вправо от центра, в кого-то из пленных он все равно попадет. Пленные, не имея возможности закрываться руками и локтями, старались втягивать головы в плечи. Некоторые особо меткие мальчики поэтому сочли особой удалью попасть именно в голову, лучше всего в лицо, поскольку кровь на лице заметна сразу, и все видят, делая вид, что не видят, кто именно попал, в то время как при попадании в другие части головы проходит какое-то время, пока струя крови докатывается из-под волос до лба или до щеки, а под слипшимися грязными серого цвета волосами кровь вообще не очень заметна на расстоянии.

Один из пленных, которому камень угодил в шею, упал. Охранник дал знак, и строй остановился. Упавший попытался подняться на ноги. Охраннику показалось, что пленный проявляет недостаточную покорность и вообще намеренно тормозит события исключительно из кронинской своей подлости, и он ударил пленного ногой в ребра. Пленный застонал, перекатился, и сделал отчаянную попытку подняться. На этот раз у него получилось. Строй пленных пришел в движение. В них снова полетели камни.

— Кровопийцы! Живодеры! — кричали вокруг. — На кол вас! На куски вас надо рвать! Убийцы! Кронинская мразь!

Один из камней был явно брошен кем-то из взрослых, или по крайней мере рослым подростком — слишком сильно для ребенка. Камень попал одному из пленных в висок, и пленный рухнул на землю. Строй снова остановился. Подошел охранник и пнул пленного, но тот не отреагировал. Тогда по сигналу командира охраны подъехала телега, запряженная одной лошадью, и два охранника, крякнув, подняли труп и закинули на телегу.

Брант развернулся круто и шагнул к проулку. Остановившись, он обернулся и потянул Нико за рукав. Нико опомнился и присоединился к другу.

— Хватит с меня, — сказал Брант. — Кому как, а с меня хватит.

Было не очень понятно, что он имел в виду, но Нико сказал:

— Да. Ты прав.

— Тебе-то что? — спросил Брант. — Ты ж привычный ко всему.

— К такому не привыкают, — отозвался Нико. — Что ж я, по-твоему, изверг какой?

— Болото, — сказал Брант. — Быдло.

Некоторое время Нико молчал, рассматривая дома вокруг и редких прохожих, опаздывающих, спешащих на площадь, а потом сказал:

— Соблазнители малых сих.

Брант удивленно посмотрел на него.