— Не беспокойтесь, это на всякий случай, — заверил Хок. — У меня всегда подозрительность усиливается, когда я не выспался. Да. Девушка обо всем рассказала брату своему. Посовещавшись, они решили, что так даже лучше. Простое убийство их не устраивало. Виновником всех бед считали меня, и оба хотели видеть меня на колесе, истекающим кровью под ломом палача. Я, кстати говоря, вскоре об этом узнал.

— Узнали? От кого?

— Я ведь был до недавнего времени начальником охраны и правой рукой небезызвестного политика. Донесения, прежде чем попасть на письменный стол Фалкона, попадали на мой письменный стол. Я также узнал, что брат ее решил прямо из военной школы перевестись в охрану. Я ему в этом помог. В охране он стал быстро продвигаться вверх по служебной лестнице. Правда, для этого приходилось иногда убирать вышестоящих, с помощью опять же доносов. Я ему содействовал.

— А вы… — начал было Бук, и замолчал.

— Не кажется ли мне, что это безнравственно? — спросил Хок, угадывая мысли князя. — Кажется. Но все приказы об арестах подписаны были вами, князь.

— Нет уж, — сказал Бук, смелея. — Я подписывал все подряд, не читая. Нечего на меня все вешать!

— Кое-что вы все-таки читали.

Бук промолчал, и это молчание пришлось Хоку не по душе.

— Например, — сказал Хок, — я уверен, что вы читали, прежде чем подписать, приказ об аресте мужа одной из ваших любовниц. Муж возражал против ваших отношений и заявил об этом Фалкону. Фалкону захотелось, возможно, сделать вам приятное.

Бук закусил губу и отвернулся.

— Дальше рассказывать? — спросил Хок.

— Да.

— Брат и сестра все лелеяли планы мести. Но на каком-то этапе планы эти стали вдруг расплывчаты. Сестра, как более искренняя, призналась мне во всем. Брат же не хотел ни в чем признаваться, но ему явно нравилась его должность. Во всяком случае, она занимала его гораздо больше, чем мысли о мести. Должность была внове, а мысли старые. Теперь он просто не мог приводить в действие планы — ведь это значило бы рискнуть блистательной карьерой. Тем не менее, как все истые лицемеры он заставлял себя верить, что изначальная причина его перехода в охрану до сих пор актуальна. Если бы сестра только намекнула бы ему, что уничтожать обидчика больше нет смысла, он, вероятно, убил бы ее за оскорбление святых его чувств. Со стороны это кажется странным, ибо не он же, в самом деле, состоял в любовниках погибшего вельможи. Вообще по прошествии нескольких лет он здорово стал действовать мне на нервы. Не люблю лицемеров.

— И вы его убрали, — заключил Бук.

— Зачем же, — сказал Хок. — Он и сейчас в добром здравии. Вы его знаете. В определенных кругах он известен под псевдонимом Фокс, в подражание выпускникам Кронинского Университета. Славный малый. С ним нам еще предстоит встретиться, увы. Гражданская война будет долгой.

Бук помолчал, осмысливая сказанное — и особенно свою незавидную роль во всем этом.

— Почему вы так думаете? — спросил он.

Хок закутался потеплее в плащ.

— Потому, что отец ваш хоть и изменился, а все-таки не Фалкон. Сейчас ваш отец — герой, освободитель, но эйфория скоро кончится. Он, возможно, возьмет Астафию, но к югу от Астафии — сами знаете.

— Что?

— Там юг.

— И что же?

— Юг очень верен Фалкону. Теплая Лагуна его боготворит. Юг сдаваться не собирается. — Хок усмехнулся. — На юге все растет само собой. Там не бывает плохих урожаев, там виноград, там тепло. Нужно было очень постараться, чтобы испортить южанам жизнь — как старались все предыдущие Великие Князья. Лет пятнадцать назад Фалкон занялся югом. Ничего особенного не требовалось — лишь избавиться от преступников, а это Фалкон умеет, и обуздать землевладельцев, а это он тоже умеет. Время от времени какой-то наглый землевладелец арестовывается, а его имущество раздается остальным, и простым людям чего-то перепадает, и аристократии. На юге есть, конечно, нищета, но даже нищие там не голодают. Там всегда излишек продовольствия, а виноград выменивается на золото. Один раз мне пришлось провести неделю в ночлежке в Теплой Лагуне — я выслеживал там кое-кого. Многие жители Астафии позавидовали бы жителям той ночлежки. Безусловно — грязь, гадость, и драки, зато кормят хорошо и спать тепло. А летом и вовсе под открытым небом ночевать можно, в дюнах. Грабителей нет — они периодически уничтожаются. Женщины ласковые. Все это мог организовать любой из правителей, но организовал Фалкон, остальные только грабили и брали взятки у местных вельмож. Поэтому юг будет драться до последнего, особенно после того, как Фалкон им поведает, что половина войск Лжезигварда составляют артанцы.

— Какие артанцы?

— Никаких артанцев в его войске нет, разумеется. Даже славов нет. Но Фалкон скажет, и ему поверят.

— Почему?

— Многие хотят ему верить. Вы вот, например.

— Я?

— Вы. Вы же поверили, когда он вам сказал, что отец ваш предал свою страну.

— А разве нет?

— Каким образом? Тем, что он бежал?

— Хотя бы.

— А вам известно о причинах, по которым он бежал?

Бук молчал.

— Отец ваш, — сказал разговорившийся Хок, — ждал до самого последнего момента, и бежал только тогда, когда его пришли убивать.

— Я слышал эту историю, — сказал Бук. — Я понимаю, что вы сейчас очень обижены на Фалкона, но не следует, по-моему, верить всему плохому, что о нем говорят. Мой отец и Фалкон были друзьями.

— Да. Дружили. Целые вечера вдвоем проводили, за разговорами.

— Поэтому Фалкон не мог никого послать к отцу, чтобы его убили. Арестовать — может быть, но не убить.

— И тем не менее, он послал именно убить.

— Вы совершенно точно это знаете? Есть свидетели?

— Зачем свидетели, когда есть сам посланец?

— Вот как? Кто же это?

— Я.

Помолчали.

— Мой отец об этом знает? — спросил Бук.

— Думаю, что да.

— Думаете, если все то… если это он… он вам это простит?

— Нет, я так не думаю.

— Думаете, он вам поверит, когда вы ему скажете, что перешли на его сторону?

— Да.

— Почему вы так решили?

— Я ведь везу ему вас.

— Как заложника?

— Как пропуск. Есть два варианта, на ваше усмотрение. Я могу представить вас вашему отцу как мятежника, которому не удалось свалить Фалкона, либо как шпиона и сторонника Фалкона.

— Есть третий вариант, — сказал Бук.

— Какой же?

— Я сам ему представлюсь. Как сын. И расскажу, что было на самом деле.

Хок подумал.

— Да, пожалуй, — сказал он, — это тоже хорошая мысль. Я бы на вашем месте не рассказывал бы всего.

— Какая разница? Если он действительно мой отец…

— …то он поймет?

— …он все узнает, и лучше от меня, чем от других.

— Увы. О вашей роли в заговоре знают только сторонники Фалкона и я. Сторонникам он не поверит, а я буду молчать.

— Аврора тоже знает.

— Аврора как раз ничего и не знает. И не узнает.

— Но ведь это же правда.

— Что — правда?

— Про меня.

Хок хмыкнул.

— Я бы мог много правды рассказать о вашем отце, — сказал он, — и неизвестно, которая правда хуже. Вообще, более или менее мирные отношения между людьми на том и держаться, что часть правды либо утаивается, либо забывается.

— Это несправедливо.

— Зато действенно. Кстати, не так уж несправедливо. Люди меняются. Почему сорокалетний человек должен отвечать за грехи того, кем он был, когда ему было двадцать?

— А разве не должен?

— По-моему, вполне достаточно сегодняшних грехов. Люди сами себе не очень любят правду говорить. Этим, кстати, и пользуются — и Фалкон, и, надо думать, ваш отец. Допросы — очень показательная вещь. Вы всегда отказывались на них присутствовать, а зря.

— Под пытками чего только о себе не расскажешь, — заметил Бук.

— Нет, без всяких пыток. Любому человеку старше восемнадцати можно такого о нем рассказать, что ему жить не захочется, и все это будет правдой.

Некоторое время они ехали молча, а потом Бук сказал: