— Не будете?
— Нет.
— Почему же?
— Совесть запретами не разбудишь, — сказал Редо. — Позвольте мне удалиться?
— Идите. До свидания.
— Благословляю вас, сын мой.
Зигвард не нашелся, что на это сказать. Редо вышел.
А Фрика тем временем видела сны. Снилось ей, что везут ее выдавать замуж за старого, морщинистого от злобы кентавра, а она, зрячая, все пытается выяснить у сопровождающих карету кентавров, что же с ней будет, и возможны ли вообще браки между кентаврами и людьми. И ее привезли во дворец, похожий на большое стойло, и в главной спальне к ней вышел не кентавр, но Зигвард, и приблизился к ней, а она этому обрадовалась, а потом оказалось, что вовсе это не Зигвард, но человек, отдаленно напоминающий Зигварда, и именно этому она рада.
И еще сон, как она лежит в высокой траве, недалеко от моря, а радом с ней сидит тот же человек, чем-то похожий на Зигварда, а потом появляется сам Зигвард, и человек встает, но не уходит.
И еще сон, как она идет по незнакомому мраморному дворцу, и Зигвард вдруг выходит ей на встречу, берет за руку, и тянет в спальню, и кладет ее на постель, а в постели лежит опять же этот молодой человек, и Зигвард уходит, а молодой человек спрашивает:
— Хотите атас?
А она отвечает:
— Нет, я хочу только тебя.
И вдруг она оказывается совсем голая, в абсолютном изнеможении от желания, а молодой человек пристраивается рядом и поворачивает ее на бок, и немедленно входит в нее сзади, и она испытывает странный, тайный, стыдный оргазм, который она хочет от молодого человека скрыть, ибо ее долг — быть с Зигвардом. И ко дворцу бегут мамонты, но ей все равно, и в этот самый момент она просыпается от собственного оргазменного вскрика, и вовсе не Зигварда в этот момент она любит.
«Дикость Какая!» снова работала, там снова собиралась артистическая компания, и туда снова ходила Шила. Оказалось, что многих из этой компании не было в городе во время бойкота Шилы — кто-то навещал любимую тетушку в Сиплых Ручьях или Мутном Дне, кто-то ездил на юг по каким-то своим южным делам, кто-то бродяжничал в пригородах, кто-то скрывался от призыва. Теперь эти отсутствовавшие составляли в «Дикости Какой» большинство и наперебой уверяли Шилу, что будь они тогда в Астафии, они бы не допустили такого издевательства над ней и такого позора. Шиле пришлось им поверить.
Ее расспрашивали о том, что произошло, и она отвечала, что сама толком не знает. Ее похитили, какое-то время держали взаперти в каком-то провинциальном замке вместе с матерью, обеих опоили зельем, а потом Зигвард их освободил, перебив всех мучителей. О кинжале, всаженном Фалкону под лопатку, Шила, естественно, молчала.
Состояние Фрики не то, чтобы очень ее угнетало, но все же, всякий раз думая о сидящей безвыходно в своих апартаментах матери, Шила испытывала неловкость, граничащую с жалостью. Зигвард, вернувшийся со своего дурацкого строительства, избегал видеть Шилу, нанес Фрике два визита, и вскоре собирался опять уехать на север, и было это как-то нечестно с его стороны.
А тут еще вернувшаяся служанка Фрики — ничего не делала, сидела целый день у окна, временами подвывая, и пожирала хрюмпели — и вдруг разоткровенничалась с Шилой.
Выяснилось, что она проболталась Бранту о том, кого на самом деле любит Фрика. Стало понятно отсутствие Бранта в Астафии. Выяснилось также, после трех кружек подслащенного вина (себе Шила тоже наливала, но не сластила), что в ранней юности Фрика склонна была к приключениям и экспериментам, и что во время приезда астафской делегации в Беркли они с Фрикой, госпожа и служанка, выпили тайком много вина и приняли участие в легкомысленном действе в темном зале, в одном из дальних флигелей резиденции. Что помимо них в действе приняли участие еще одна женщина и трое мужчин, все в масках, в почти полной темноте — одним из условий игры была полная тайна, участники не должны были знать друг друга. Дальше легких прикосновений дело не пошло, но затем один из мужчин и Фрика куда-то исчезли. В зале было темно, лиц не было видно, а на следующий день Фрика жаловалась на боли и пребывала в отвратительном настроении.
То есть, подумала Шила, матушке захотелось попробовать, она попробовала и ей не понравилось. Этим очень многое можно объяснить. В том числе и…
Уже в то время Фрика наверняка была такая же рослая и тощая. Таких не берут даже в любовницы. Такие как правило остаются старыми девами (так думала Шила, и в то время это было правдой). Матушка страдала от недостатка настоящих поклонников, отсюда и склонность к эскпериментам.
Нет, служанка не знала, кто именно был тот мужчина. Похоже, этого не знала даже Фрика.
Вернувшись в свои апартаменты, Шила прошла в спальню и вскрикнула от страха. Она выскочила в гостиную. Призрак!
Будучи в состоянии легкого опьянения, Шила не задрожала, не пришла в ужас, не бросилась вон из апартаментов, но овладела собой, и испуг скоро прошел. Она налила себе из глиняной бутыли на бюро еще и выпила. Она вообще много пила с той поры, как они вернулись в Астафию. Призраки приходят, если им что-то от тебя нужно, следовательно, надо выяснить, что нужно призраку. Она выпила еще и вернулась в спальню. Занавеси на окнах были задернуты. Призраки не любят свет.
— А мне плевать, — сказала Шила вслух.
Он стоял там же, где она видела его давеча — в дальнем углу. Шила пошла навстречу призраку. Пройдя половину спальни, она поняла, что никакой это не призрак.
Она приблизилась к окну и отдернула занавесь. Весеннее солнце осветило спальню. Да, не призрак — просто ее собственное отражение в зеркале. Похожее на кого-то. На кого?
На того, с кем у тебя есть сходство, подсказал ей внутренний голос.
Иди ты к лешему, сказала она внутреннему голосу и перестала об этом думать.
Ближе к вечеру, основательно протрезвев и выпив полкружки вина для общего баланса, она снова отправилась к Кружевному Мосту, где познакомилась с молодым художником, симпатичным, недавно прибывшим в Астафию из какой-то глухой южной провинции. Он не знал, кто она такая, и его поразил ее охотничий костюм — в маленьком городке, откуда он был родом, ни одна девушка не посмела бы так одеться. Летние легкие платья Теплой Лагуны — ближайшего цивилизованного центра, куда жители иногда ездили за покупками — считались верхом бесстыдства и только проститутки выходили в них на улицу. Вот настоящая цивилизация, подумал он, вот она, просвещенная, раскованная Астафия, о которой я так мечтал. Как здесь все необычно и — правильно, таинственно и — романтично, просто и — естественно!
Они прошлись по набережной, выложенной известняком, полюбовались закатным солнцем, отраженным в речной глади, отдельно полюбовались бликами на известняке, свернули, перешли мост (какие мосты в Астафии!), решили не посещать театральное представление (будут еще походы в театр, будут!), продвинулись дальше на юг, и вскоре, близко к окраине, оказались перед домом, в котором художник снимал комнату.
— Здесь находится моя скромная обитель, — сказал он.
— Может, зайдем? — спросила Шила.
— Куда?
— К тебе.
— Ко мне? Да…
— Не хочешь?
— Не в этом дело… — сказал он растерянно. — У меня не прибрано. И есть совершенно нечего, и пить тоже. И живу я тут не один, а…
— С любовницей?
— Нет, с земляком. Мне целая комната не по карману, и ему тоже. И есть совсем нечего. И пить. И я даже не знаю, как вас зовут.
— Продовольственную проблему мы сейчас решим, — сказала Шила. — А с именами надо бы повременить пока что.
С земляком так с земляком, подумала она. Вот только выпью еще. Лучше земляк, чем возвращаться во дворец, а там Фрика сидит в кресле… с блаженным видом…
Это тоже — что-то астафское, необычное, загадочное, подумал он. Никто не называет имен в первый день знакомства. Может, даже целую неделю — встречаются молодые люди, и не знают имен друг друга! Почему такие вещи никогда не приходят в головы жителям провинции? Вот поэтому-то в провинции такая скука. А, кстати, может — она девушка из благородной семьи? Придворной семьи? Ведь в Астафии так много благородных семей.
