— Хорошо.

— Не торопитесь?

— Нет.

— Вот и отлично.

Фалкон вошел в кабинет Волшебника и прикрыл дверь.

Волшебник помещался в кресле у окна, ноги на подоконнике. На столе горели свечи и стояла бутыль с вином. Реквизит — разноцветные плащи, шляпы, кинжалы, клетки с кроликами, и так далее — присутствовал по всей комнате.

— Так и знал, что ты придешь, — сказал Волшебник.

— Навещаю старого друга, — ответил Фалкон, садясь у стола. — Не очень гостеприимного.

— Нам не о чем говорить, — сказал Волшебник.

— Тогда просто посидим, помолчим.

Фалкон налил вина в кружку.

— Не отравленное? — спросил он.

— Ты, кажется, хотел помолчать, — сказал Волшебник.

— Но все-таки?

— Пей смело.

Фалкон глотнул вина. Отменное вино. Он глотнул еще. Просто замечательное. Он помолчал.

— Как дела в доброй старой Стране Вантит?

Волшебник даже не удивился бестактности. Он просто промолчал, глядя в окно.

— Существует договор, — сказал Фалкон. — Согласно договору, души отданы тебе, а мне сердца. Согласно тому же договору, мы должны друг другу помогать, когда помощь нужна. В этом состоит главная особенность Триумвирата.

— Тебе, всесильному, нужна помощь? — удивился Волшебник, не оборачиваясь. — Тебе, повелителю сердец? Зачем же? Ты только бровью поведешь, вся страна пляшет. А мне, чтобы один-единственный амфитеатр расшевелить, нужно два часа руками размахивать.

— Это потому, что ты дурак, — сказал Фалкон. — Надо было сразу завоевывать внимание аристократии. А ты их отдал Базилиусу.

— С Базилиусом я еще разберусь, — мстительно сказал Волшебник. — Я Базилиуса еще выведу на чистую воду.

— Ты его боишься.

— Ну, боюсь. Ты бы тоже боялся. Он изначально неизвестно откуда взявшаяся особь. По Вантиту прошел — как стадо слонов пробежало. Деревья повалены, озера вскипятились. В портале такую дыру протаранил — целый обоз пройдет. Чего бы тебе с ним не поговорить.

— Может, я тоже его боюсь.

— Так тебе и надо.

— Дело не в Базилиусе, — сказал Фалкон. — Есть одна женщина.

Волшебник повернулся к Фалкону и уставился на него.

— Женщина? Тебе нужна помощь, потому что есть женщина?

— Не совсем так. Дело здесь не в пошлых любовных похождениях, дело в принципе и амбиции.

— О!

— Да, представь себе. Мне нужно, чтобы она ни под каким предлогом не смогла выехать из Астафии. Ни на какой срок.

— Приставь к ней стражников.

— Нет. Я не хочу в данном случае применять силу. Стражников я, конечно, приставлю, но не для этого. У них будет другая функция, они будут отпугивать потенциальных ухажеров.

— И это, в твоем представлении, не является применением силы, да? — спросил Волшебник. — Ладно, не обращай внимания. Я просто из любопытства спросил.

— Я не собираюсь ее любить, — сказал Фалкон. — Но она будет моей женой.

Волшебник покачал головой.

— Странный ты. И фантазии у тебя странные. А ты ведь ей совсем не нравишься. Речь идет о Великой Княгине, разумеется?

Дешевый трюк, на который так падки простолюдины, трюк, заключающийся в якобы чтении мыслей, не произвел на Фалкона никакого впечатления.

— Я многим не нравлюсь. И многих заставляю меня любить. Обычно обхожусь без твоей помощи. Но в данном случае, похоже, это невозможно.

Волшебник прикрыл глаза.

— А если я откажусь? — спросил он тихо.

— Не откажешься.

— Ты уверен?

Фалкон запустил руку в карман и выволок длинный, туго набитый кошелек.

— Пять тысяч задатка. Все должно быть исполнено послезавтра.

— Я должен буду вернуться в Вантит, — сказал Волшебник, уставясь на кошелек.

— Да. Заедешь, потом опять приедешь сюда, и получишь еще тридцать тысяч.

— Тридцать тысяч!

— Представь себе. И будешь получать еще по тридцать тысяч раз в пять лет. В последующие двадцать. Если за двадцать лет она меня не полюбит, что ж, видно, не судьба. Хотя кое-кому наверняка придется плохо. Должен же я выместить на ком-нибудь свое неудовольствие.

— Двадцать лет? — спросил Волшебник, все еще смотря на кошелек. — Далеко идущие планы. — Он взял кошелек в руки и любовно его помял.

— Золото, — сказал он. — Правы жадные попы, от него все зло. Я сделаю все, как ты хочешь. Увы.

— Увы там или не увы, мне нужно именно к послезавтра.

— Будет. В Вантит вернусь еще до утра. Обратно прибуду к полудню. А еще кого не околдовать ли? Вон у тебя самый главный поп — такой наглец, такой наглец! Хочешь, я сделаю, чтобы он тебя полюбил?

— Это я как-нибудь сам, — сказал Фалкон, усмехаясь. — Да и любовь бывает разная.

— Да, — сказал Волшебник. — Например…

— Не будем философствовать, — прервал его Фалкон. — Я пойду домой, а ты делай, чего сказано.

Волшебник развязал тесемки и вывалил содержимое кошелька на стол.

— Как, бишь, говорят выпускники кронинского заведения? — спросил он.

— Птица и камень, — сказал Фалкон.

— Вот именно. Птица и камень. Пять тысяч, одновременно. Смотри, как это они… переливаются.

— Не увлекайся, у тебя есть дело, — отрезал Фалкон и вышел.

Хок вскочил на ноги и подал Фалкону шубу.

Прямо в вестибюле своего дома Фалкон сбросил шубу и разгримировался. Потер лицо ладонью. В передней секретарь пытался гнать вон какую-то настырную бабку.

— Отец родной, — причитала бабка, — мне очень нужно его видеть. Он меня защитит. Он добрый, мне сказывали.

— Не положено, — объяснял секретарь, паникуя. — Не положено, говорю тебе. Иди домой, бабка.

— В чем дело? — спросил Фалкон, входя.

Хок улыбнулся, наблюдая, как выгибается торс секретаря — от бабки и Фалкону.

— Да вот, господин мой, — сказал секретарь. — Не уходит.

— Так ты и есть Фалкон? — спросила бабка. — Защити. Пожалуйста. Этот меня домой гонит, а дома у меня нет. Нету дома.

Фалкон присел на край секретарского письменного стола. Хок остановился поодаль. Некоторое время Фалкон расспрашивал бабку. Оказалось, жила она себе в большом доме на Улице Весенних Роз, которая ранее была запущена и грязна, а недавно вдруг, в связи с каким-то поветрием, фешенебельные кварталы сделали скачок к юго-востоку, захватив улицу. Дома на Улице Весенних Роз стали срочно скупаться у населения и переделываться в дорогие особняки. Бабка жила в каморке на втором этаже лет двадцать. Дети и внуки ее обитались на третьем этаже и радостно продали, за неплохую цену, и свое, и бабкино жилье. И переехали в новый дом, в менее импозантном районе. А для бабки в этом доме места не нашлось. Ей собирались что-нибудь снять, но были заняты переездом и меблировкой, а потом обжитием и добыванием средств. Прошло два месяца. И вот несколько человек, «чисто одетых», явились с подводами и новой мебелью. Бабкины стулья и шкафы повыбрасывали на улицу. Новую мебель занесли в помещение. И бабку попросили убраться, показав ей бумаги, в которых она не могла ничего понять — была подслеповата, да и грамоты не знала. И куда ей теперь деться — неизвестно.

— Хок, — сказал Фалкон. — По-моему, это свинство.

— Согласен, — сказал Хок.

— Люди забыли о достойном гражданском поведении. Пойдите и разберитесь, — сказал Фалкон. — Если что нужно подписать или написать, несите мне. Я сегодня буду поздно работать, так вот, когда сделаете, доложите.

— Непременно, — сказал Хок. — Пойдем, бабка.

— Повежливее, — заметил Фалкон.

— Да, прошу прощения.

На улице Хок очень вежливо открыл бабке дверцу своей кареты и подсадил ее. Ошалевшая бабка круглыми глазами смотрела на Хока и на карету. Прибыли на Улицу Весенних Роз. Хок вышел и помог выйти бабке.

— Какой дом? — спросил он.

— Да вот этот.

У подъезда торчал слуга.

— Вам чего? — спросил он неприветливо. Узнав бабку, он осклабился. — Пошла, пошла отсюда.

Хок коротко ударил его в солнечное сплетение. Слуга осел на крыльцо. Хок ухватил его за воротник и рывком поднял на ноги.