А на юге, в гавани, стоят небось красивые суда, и старые злобные капитаны кричат страшными романтическими голосами — «Отдать швартовы! Лево руля, сука безмозглая, лево руля! Не напорись на риф, блядь!» — а в кабаках развратные красотки пьют пунш, или чего они там на юге пьют, и жеманно держат двумя пальцами жирные атасы, откусывая по малу и сразу проводя языком по передним зубам, чтобы на них ничего не оставалось. А по утрам ласковый бриз гладит пальмовые ветви. И пахнет тиной, йодом, водорослями, и вообще морем и прибоем. И можно выстроить живописную виллу на какой-нибудь совершенно безумной скале, о которую разбивается штормовая волна, и брызги оседают на перилах веранды, а веранду нужно так распланировать, чтобы ветер был не страшен — сидишь себе, пьешь неторопливо что-нибудь изящное, а кругом молнии, буря, а у тебя свеча на столе — и огонек даже не дрожит. Как бы это распланировать? Основание надо делать из камня, это понятно. Но, наверное, нужно поставить несколько двигающихся створок под разными углами, чтобы ветер в этом лабиринте терялся и немел. А от дома вниз к прибою и песку нужно будет выложить мраморную лесенку, петляющую.

Пока он все это обдумывал и даже делал расчеты в уме, Брант не заметил, что ноги уже принесли его в центр. Причем не куда надо, т. е. на Улицу Весенних Роз, ведь до утра оставалось еще часа три, но к Храму Доброго Сердца. Он вдруг осознал, что так и не решился туда войти за все это время. А ведь думал об этом многие годы. Сейчас внутри никого нет кроме, возможно, священника. А приходить надо было вечером. А он вместо этого пошел за Нико на Улицу Плохих Мальчиков, поскольку человек слаб и глуп, и там напоролся на шпионку, почему ему и придется ехать теперь на юг одному. То есть, не одному, а с Нико. До чего же я все-таки мрачный, неуживчивый тип, подумал Брант. И, между прочим, дормер над фронтоном Храма совершенно лишний. Напутал чего-то старик Гор. Чего-то не учел.

У алтаря горело несколько свечей. Остальное помещение не освещалось. Почти ощупью пробрался Брант по центральному проходу и сел на переднюю скамью. Он просто посидит и подумает. И помолится. И помечтает.

Слева раздались шаги и средних лет человек в рясе до полу вышел на свет, щурясь на Бранта.

— Вам чего, сын мой? — спросил он не очень приветливо. — Шли бы вы спать.

— Вы невежливы, — заметил Брант. — А если я нуждаюсь в помощи Создателя, тогда что?

— Мы все в ней нуждаемся.

— А если я нуждаюсь в экстренной помощи и пришел ее просить сюда, в Храм?

— Сын ной, — сказал священник устало. — Пришедших просить Создателя о помощи видно издалека.

Помолчали.

— Вы пойдете домой, или будете тут торчать и не давать мне спать? Я сегодня ночую в Храме, моя очередь. И я бы с удовольствием поспал, тем более что утром мне проповедь читать, а я, когда не выспался, читаю проповеди бестолково и сумбурно.

— Никуда я не пойду, — отрезал Брант. — Выгнать вы меня не можете, не имеете права, как верующий.

— Н-да, — сказал священник неопределенно, садясь рядом.

— Вы давно здесь служите?

— Двадцать лет, сын мой.

— Вы хорошо знаете своих прихожан?

— Да.

— Сюда приходит одна девушка. То есть, сейчас она женщина.

— Вы уверены, что только одна?

— Я видел ее здесь семнадцать лет назад. И обещал увидеть еще раз.

— Семнадцать лет назад вам было лет пять, сын мой.

— Девять. А ей лет семнадцать. У нее еще брови такие.

— Какие? Впрочем, я знаю, какие. А вы, стало быть, отсутствовали семнадцать лет. Лицо мне ваше кого-то напоминает. Очень знакомое лицо.

— Никого оно вам не напоминает, и напоминать не может. Волосы у этой женщины каштановые. Глаза голубые. Конечности тонкие и длинные.

— Да я знаю, знаю.

— Что вы знаете?

— Знаю, о ком вы говорите.

— Она заходит сюда?

— Иногда.

— По определенным дням?

— Нет. Когда как.

— Днем? Вечером?

— И так, и сяк. — Священник почему-то улыбался. Что-то его забавляло.

— Вы знаете, как ее зовут? — спросил Брант.

— Еще бы. А вы?

— Нет. Скажете?

— Нет.

— Почему?

— Не знаю, — сказал священник. — Не хочется. Вы из какого сословия?

— Какое это имеет значение?

— Для мирских, очевидно, большое, раз все они только об этом и заботятся. Так из какого?

— Смотря для кого и как.

— Благородных кровей, я думаю, но скрываете.

— Да, — сказал Брант. — Я воспитывался вместе с детьми слуг.

— О! — сказал священник. — Оказывается, я думал не в том направлении. Беда в том, что все мы сперва думаем не в том направлении, и в результате получается то, что мы видим. Дети слуг, семнадцать лет отсутствия, девять лет изначально. Сейчас, сейчас. Нет, не говорите, я сам вспомню. Змееныш? Бесенок? Тигренок? Медвежонок?

— Волчонок.

— Точно! Именно! Волчонок. Меня сбило с толку именно ваше лицо. Позвольте.

Священник взял с алтаря одну из горящих свечей и внимательно рассмотрел лицо Бранта.

— Ничего не понимаю, — сказал он. — Вы либо выдаете себя за кого-то другого, либо… нет, не знаю.

— Почему вы так решили?

— Видите ли, Волчонка привезли… ну, в общем, он был, по слухам, сыном какого-то артанского князя.

— Да. И что же?

— Вы не можете быть сыном артанского князя. В ваших чертах нет решительно ничего артанского. Обыкновенный нивериец со славскими примесями.

— Вы видели меня, когда я был ребенком?

— Нет. И Волчонка не видел.

— Я — Волчонок.

— Не думаю. Ну, это не существенно.

— Можете вы сделать, чтобы я увидел женщину, о которой я… которую я…

— Молодой человек, женщина, о которой вы говорите — вдовствующая Великая Княгиня. С ней хотят говорить многие. Она редко говорит с кем-нибудь.

— Не шутите так, — сказал Брант. — Я люблю шутки, и я просто без ума от шутливых священников, но — не шутите.

— Я вовсе не шучу. Я вам так скажу — послезавтра начинается Большой Турнир в Итанином Рынке, на котором по традиции будут присутствовать все высокопоставленные лица, включая княжеский дом. Пойдите и посмотрите на Вдовствующую Великую. Можете попытаться там же с ней заговорить.

— Почему же не здесь?

— Потому что Храм — не место для любовных приключений.

— Это не любовное приключение.

— Идите спать. Хватит, — сказал священник, раздражаясь.

— Я обращусь к вашему начальству, — пригрозил Брант. — Скажу им, что вы отказали в помощи верующему. Вот прямо сейчас пойду к самому главному священнику и разбужу его.

— Уже разбудили, — сказал Редо. — Я и есть Главный Священник Астафии. Идите домой.

Слуга Хока отпер дверь и поклонился.

— Прошу вас, госпожа моя.

— Хозяин не спит? — спросила Рита.

— Бодрствует. Он в кабинете. Скажите ему, чтобы он заплатил мне жалование за прошлый месяц. Он явно забыл.

— А сам не можешь сказать?

— Боюсь.

Рита прошла в кабинет. Хок поднял голову от какого-то списка и поприветствовал гостью.

— Чем обязан?

— Хочу просить вас об одном одолжении.

— Ради вас — все, что угодно, если это не связано со свержением существующего правительства.

— Вы помните, в Кронине, вы собирались выпороть мальчишку по имени Брант?

Хок помрачнел.

— Помню.

— Выпороли?

— Нет. Я потерял наглеца из виду. Он теперь где-то здесь. Его видели мои люди.

— Вы все еще сердитесь на него?

— Естественно. Вы бы тоже сердились.

— Я прошу вас его простить.

— Невозможно. Он успел оскорбить меня еще раз.

— Вы говорите, что потеряли его из виду.

— Он назначил свидание моей любовнице.

— Авроре?

— Откуда вы знаете?

— Не будьте наивным, Хок.

— Да, Авроре.

— Ну и что?

— Как — что? Это, по-вашему, не оскорбление?

— Не знаю. Он знал, что она ваша любовница?

— А мне что за дело?

— Это просто самодурство, Хок.

— Возможно.

— Она все равно вам изменяет.