— Вот копия послания, — сказал Фалкон. — Прочти.

Курьер удивленно и благоговейно взял лист и уткнулся в него.

— Я ничего не понимаю, господин мой.

— Это тайнопись, мой друг. Шифр известен только мне и послу. Для всех остальных послание — просто лист бумаги с бессмысленными закорючками. Там за дверью ждет молодой человек с белой перевязью. Будешь выходить, пошли его ко мне.

Фалкон проводил курьера глазами и взялся за сообщение с юга. На юге экспериментировали с новым оружием, сработанным тамошними умельцами. Верилось плохо — огнестрелы, как их там называли, отливались из чугуна, заряжались сыпучей смесью, поверх смеси заталкивалось в жерло огнестрела чугунное же ядро, а смесь через малое отверстие поджигалась, и ядро летело с огромной скоростью на любое расстояние, сшибая все на пути. Вроде просто фантазируют, но надо бы при случае самому проверить.

Человек с перевязью оказался четвертьфиналистом в битве на мечах.

— Здравствуйте, Фокс, — поприветствовал его Фалкон. — Подходите ближе, не бойтесь, я не кусаюсь.

Фокс, тряхнув волосами, подошел ближе и почтительно встал возле стола. Молод, неглуп, верен. Правда, чрезмерно тщеславен.

— Почему вы сегодня проиграли, Фокс?

— Я… — Фокс слегка растерялся. — Я не знал, что господин мой присутствует на турнире.

— Я не присутствовал на турнире. Меня детские забавы не интересуют. Но я знаю то, что мне нужно знать. Не хотите ли вы сказать, что мое присутствие вдохновило бы вас, и вы бы вышли победителем?

— Возможно, — сказал с готовностью Фокс.

Очень молод, совсем неотесан, подумал с досадой Фалкон. С ним будет много возни.

— Больше в турнирах не участвуйте, — сказал он. — Есть у меня подозрение, что в следующий раз вам повезет еще меньше. — Он выдержал паузу. — Вы можете себе представить Хока… или, скажем, Риту… машущих кулаками в загородке, под взглядом многотысячной толпы?

Фокс подумал. — Нет, — признался он.

— А почему нет?

— Это им… не…

— Не к лицу. Потому что они профессионалы. Потому что в любой из категорий они вышли бы победителями. А турнир создан для того, чтобы дать порезвиться молодым, неотесанным. Зачем же вам у них отнимать их законные места? Они развлекаются раз в три месяца. А вы каждый день должны быть в боевой готовности. Вам не стыдно?

— Очень стыдно, господин мой.

— Идите, и запомните, что я вам сказал.

Фокс поклонился и вышел, пристыженный.

Тоже мне смена, подумал Фалкон. Впрочем, ничего, что-нибудь из него получится со временем. А смена нужна. Хок стареет. Нет, он все еще полон сил, ловок, отважен, верен. У него не дрожит рука, не слезится глаз. Он вовсе не сентиментален. Он по-прежнему не женат, не имеет ни семьи, ни детей. Он все тот же Хок. Но еще два или три года, и у него начнут появляться мелкие страстишки, и он потеряет из виду главное. Начнет сводить счеты с врагами по мелочам. Забудет об основах и принципах. Не сразу, а постепенно.

И Комод, хоть все тот же, умный, прозорливый, изворотливый, лучший дипломат в мире, тоже стареет. Он тоже не женат. Но он уже купил себе особняк за городом. Запрета на покупку особняков людьми Фалкона нет, не было, и не будет, ни письменного, ни даже неписаного. И все же — нельзя. Нельзя, старина Комод. Ошибся ты. И тебе придется скоро искать замену. Как и вообще всем моим коллегам, и моим людям в Рядилище. Безусловно, они уйдут не сразу, каждый послужит, а напоследок сделает одолжение — спровоцирует какой-нибудь заговор, поучаствует в нем же, и потопит и непокорных участников заговора, и себя самого. Каждый.

Невозможно с этой командой свалить Кшиштофа. Двадцать лет они со мной, а Кшиштоф жив-здоров, агрессивен как никогда. Они уважают в нем старого врага. Старый враг — это почти друг. У них к Кшиштофу пиетет.

А амбиции Кшиштофа тем временем все растут. Его уж пытались останавливать. В ответ он подослал ко мне убийц. Хок, конечно, их сразу вычислил и поймал, и их казнили, но, очевидно, Кшиштоф на это и рассчитывал. Убить меня не входило в его планы. Он просто хотел показать, что мы имеем дело с серьезным человеком. И он прав. И с этими моими коллегами я ничего не смогу сделать. Вообще ничего. Еще лет пять, и Кшиштоф просто явится в Астафию в сопровождении ста конников. Всего лишь ста конников. И никто его не остановит. Все просто очень удивятся. И пройдя по дворцу и на ходу расстреливая охрану, и меня, если я подвернусь ему под руку, он покажет народу Астафии с балкона дворца имперский жезл. Ах, сволочь. А ведь покажет. И ведь даже назначит приемника. Причем не из славов — да он и сам будет настаивать, что три царства объединились вовсе не под властью Славии, что Славия просто часть, равноправная, а главный — император. И приемника он выберет себе из ниверийцев, или из полу-ниверийцев, и приемником этим буду не я, естественно, зачем же, моя голова будет торчать на пике на какой-нибудь площади, и стража будет брать плату за вход. Он назовет новое государственное образование Империей Трех, или как там, и в каждом из трех государств будет наместник. А сам Кшиштоф выстроит себе новую столицу где-нибудь на стыке всех трех стран. Вот, например, в Кникиче, в горах.

Бррррр. Нет, уж лучше я. Уж лучше я сделаю все тоже самое, но организованнее. У меня лучше получится, я не эмоционален, как Кшиштоф, не экстраверт, у меня даже имени нет настоящего, а в кличке моей нет ничего мессианского. Я сам по себе. Император Фалкон. Будущий Император Фалкон. А наместником в Ниверии, например, я сделаю Бука. Бук хороший мальчик, исполняет все, что ему велят, и одного хочет — чтобы велели поменьше. Это не трудно. Я не люблю пересылать приказы кому-либо, я люблю отдавать приказы и сам следить за их выполнением.

Мы посмотрим. Мы разберем все это болото, мы выявим то, что нужно выявить. И Фрика пуст не запирается — кончен бал! Через четыре месяца наступает Год Мамонта. Это глупо, но это так. Год великих государственных свершений, если верить стойкой легенде, появившейся семнадцать лет назад. Нужно успеть до конца года сломить сопротивление Фрики. Нужно успеть.

Он снова позвонил и на этот раз велел слуге найти и привести Хока.

Через десять минут Хок вошел в кабинет.

— Хок, — сказал Фалкон, подавая ему бумагу. — Редо обращался к Великому Князю по поводу фондов на ремонт Храма Доброго Сердца. Это ответ Великого Князя. Зайдите в банкетный зал, они там теперь все пьянствуют, дайте ему подписать, и пошлите с верным человеком к Редо. Завтра выезжайте в Кникич, подготовьте обстановку. Вы знаете, как.

— А как же заговор? — напомнил Хок.

— Заговор пока что только зреет, — спокойно ответил Фалкон. — Этим негодяям нужно еще месяца три, четыре, чтобы начать действовать. Пока они только говорят, и говорят тихо. И это терпимо. Так что езжайте смело.

Хок молча поклонился и взял лист. Можно было послать кого-то другого, секретаря, например, но в банкетный зал к Великому Князю, без доклада и за подписью, мог войти только приближенный Фалкона или сам Фалкон.

Сбегая по лестнице, Хок просмотрел «ответ Великого Князя». Священнику в фондах отказывали. Хок хмыкнул.

А в банкетном зале меж тем подали второе. Победители турнира смущенно молчали, ели мало, держали глаза долу, кроме Бранта. Брант все говорил и говорил. О турнирах, и опять о турнирах, об истории турниров, о человеческой сущности в связи с турнирами, о благородном влиянии турниров на молодежь — в общем, изображал мужлана, относящегося страстно только к военным и турнирным делам, а остальные аспекты жизни не считающим достойными внимания. Он вскоре понял, что выбрал неправильную манеру поведения, но остановиться не смог. Ему казалось, что Великая Неприступница вот-вот что-нибудь такое скажет, как-нибудь посмотрит, сделает движение рукой — подаст ему какой-нибудь знак. Но нет. Она не узнавала его, и для нее он был тем, кого изображал — скучным мужланом. Бук иногда вставлял замечания. Иногда Брант почтительно спорил с Буком, и Бук благосклонно выслушивал возражения.