Выйдя из дому, Грундт отпустил шофера машины, сел за руль «опель-капитана» и поехал.

По краю опушки, заложив руки за спину, прохаживалась Туманова.

Ее сапоги и комбинезон до колен были влажны от росы. Солнце уже взошло, но в лесу еще таились сумерки. Легкий голубоватый туман нехотя отступал, открывая свету лесные поляны, заросли, тропы. Юля услышала далекий шум мотора. Она повернулась и замерла, как бы опасаясь неосторожным движением спугнуть этот еще не окрепший звук. Но он приближался, становился явственнее.

Через короткое время в просветах деревьев мелькнул черным глянцем лака знакомый «опель». Он выкатил на поляну, развернулся и встал. Грундт-Герц выключил мотор, открыл дверцу, вышел и остолбенел: что за черт! Новая метаморфоза! Ведь жена полицейского Решетникова, как и положено жене, должна быть женщиной, и на ней, по-видимому, была женская одежда, но почему тогда на этой мужской наряд? Откуда она смогла выцарапать рабочий комбинезон, огромные сапоги, пиджак, потрепанную фуражку? В чем дело? Или этот болван, начальник крипо, как всегда, напутал и на сей раз? Непонятно. Совершенно непонятно…

Гестаповцу стало немного не по себе, и он медленным шагом направился к девушке, пытаясь предугадать, о чем она заговорит с ним сейчас.

— А я уж потеряла надежду! — громко сказала Юля.

Грундт-Герц через силу улыбнулся и на ходу укоризненно покачал головой.

— Я, кажется, не давал повода, — и он взглянул на часы. — В моем распоряжении еще три минуты. Но что это за маскарад? Как удалось вам?… — Он не окончил. Сзади раздался какой-то шорох, и Грундт-Герц быстро обернулся.

К нему, огибая «опель-капитан», приближались Чернопятов, Калюжный и Заболотный. У первых двух в руке было по пистолету, а у последнего — граната.

Лицо Грундта от неожиданности исказилось судорогой. Вобрав голову в плечи и став меньше ростом, гестаповец невольно попятился и потянулся рукой к заднему карману брюк.

— Спокойно, господин штурмбаннфюрер! — раздался по-немецки окрик сзади, заставивший гестаповца вновь обернуться.

Теперь рядом с Тумановой, вооруженный пистолетом, стоял коридорный из тюрьмы. На нем был новенький мундир с весело поблескивающими, начищенными пуговицами.

— Руки вверх, да побыстрее! — потребовал Генрих Гроссе.

Грундт какое-то мгновение раздумывал, потом медленно поднял руки. Взгляд его, пугливый и беспокойный, продолжал искать выхода. Он чуточку повернул голову, скосил глаза влево. И тут увидел еще троих вооруженных мужчин и девушку, вышедших из леса в сопровождении овчарки. Лицо его мертвенно побледнело, глаза погасли: он понял, что погиб.

Генрих Гроссе бесцеремонно вывернул карманы гестаповца, извлек из них два пистолета, портсигар, личные документы, записную книжку, авторучку, зажигалку и передал все Чернопятову. Заболотный приказал Грундту протянуть руки и, когда тот выполнил команду, прочно перевязал их телефонным шнуром.

— Представление окончено, господин стажер! — рассмеялась Туманова, и этот смех полоснул по сердцу гестаповца. — Хотя вы и блестяще вели свою роль, но все-таки провалились. И знаете, почему?

Грундт угрюмо молчал.

— Вы очень неосторожны, — продолжала девушка. — Помните тот случай, когда у вас забуксовала машина? Конечно, помните. Вы сняли на несколько минут свой пиджак и положили на переднее сиденье возле меня. И это вас погубило. В маленьком наружном карманчике вашего пиджака, вот тут, — она дотронулась рукой до кармана Грундта, — я обнаружила вот это. — Девушка взяла у Чернопятова отобранную у гестаповца небольшую книжечку в коричневом кожаном переплете с золотым тиснением, развернула ее и поднесла к лицу Грундта. — Если бы здесь была только ваша фотография, но здесь поставлена еще и фамилия: Иоганн Грундт… Штурмбаннфюрер СС… Вы забыли, что имеете дело с разведчицей… При затеянной вами игре такие вещи не рекомендуется держать при себе.

Грундт продолжал угрюмо молчать.

— Печально… Очень печально! — иронически проговорил Генрих Гроссе. — Вы, господин штурмбаннфюрер, действовали, как настоящий стажер, за которого себя выдавали, а не как опытный следователь, каким считаетесь! И как это вы могли додуматься со своим шефом упрятать в тюрьму водителя и конвоиров «шестерки»! Вы решили, что стены тюрьмы настолько прочны, что не пропустят и звука? Напрасно! Все люди имеют язык и уши. Кроме того, люди имеют друзей. У вас одна ошибка следовала за другой. А главной вашей ошибкой было то, что вы считали, будто в Германии наберется лишь какая-нибудь сотня порядочных людей. Роковое заблуждение! Их значительно больше.

Дмитриевский подошел к Чернопятову, показал на часы. Тот кивнул головой. Они оба отошли в сторону. Капитан достал карту.

Юля не сводила глаз с Генриха. Могла ли она подумать, что под мундиром гитлеровского тюремщика бьется такое большое и честное человеческое сердце! Несмотря на напряженность обстановки, Юле было трудно сосредоточиться: слишком быстро менялись события.

Вчера она договорилась с Чернопятовым захватить Грундта и на его же машине, с его пропуском добраться до линии фронта. Шофера обещал дать Чернопятов. Но не могло же прийти в голову Тумановой, что этим шофером окажется дежурный тюремщик. Генрих Гроссе вывел ее из города. Он шел по улицам и выкрикивал пароли встречным патрулям с такой развязностью, с какой может идти и выкрикивать только подгулявший представитель оккупантов.

На третьем километре за городом они встретились с Чернопятовым, Калюжным и Заболотным.

Дальнейший путь прошел без приключений. Ранец оказался на прежнем месте, и, так как в их распоряжении оставалось около часа, Юля предложила подкрепиться. Никто не предполагал, что две пары глаз внимательно следят за ними. Лейтенант Назаров и сержант Волков, сидевшие в засаде, сразу узнали Туманову, догадались также, что она в кругу своих, и лишь Генрих Гроссе своим мундиром и видом привел их в замешательство. Назаров отправил Волкова к Дмитриевскому, асам продолжал вести наблюдение.

Что произошло через несколько минут, трудно передать. Тут же на поляне подпольщики обнялись с посланцами фронта. Юля плакала. Все еще не веря, она блестящими от слез глазами смотрела на капитана. А он, взволнованный не меньше ее, торопливо обсуждал с товарищами план дальнейших действий…

Подбежала радистка Прохорова и подала листок бумаги. Капитан прочел и передал Чернопятову. Потом посмотрел на часы:

— Двадцать минут седьмого. В дорогу, товарищи! Нам надо шагать тридцать километров.

Участники группы Дмитриевского поднялись и стали закреплять на спинах вещевые мешки.

Чернопятов подошел к Юле, вынул из-за пазухи и торжественно вручил ей объемистый, перевязанный крест-накрест шпагатом голубой пакет.

— Вот то самое, ради чего ты жертвовала жизнью. Охота закончилась. «Дракон» пойман!

Юлия Васильевна кивнула головой и передала пакет капитану. Тот спрятал его в вещевой мешок.

— Кто-кто, а уж артиллеристы помянут нас добрым словом! — заметил Калюжный.

— Не только артиллеристы, — добавил Заболотный.

Прохорова протянула руку Дмитриевскому. Она, по распоряжению Бакланова, оставалась в Горелове радисткой подпольной группы.

— Ждите моих позывных, — сказала она.

Туманова улыбнулась и обняла подругу:

— Первую радиограмму приму сама.

Подпольщики попрощались с Генрихом Гроссе.

— Еще встретимся, друзья, — взволнованно проговорил Генрих, рассматривая по привычке свои растопыренные пальцы.

— Обязательно! — ответил ему Заболотный. — В новой Германии.

— Нет, пораньше, — возразил Генрих. — Я не буду сидеть сложа руки. Я думаю, что Скитальцу подыщут подходящую работенку. Рот фронт!

Чернопятов подошел к Тумановой.

— Прощай, дочка! Теперь до победы не встретимся… Но эти семь дней и ночей я никогда не забуду, — и он крепко обнял и расцеловал ее.

— Становись! — поторопил Дмитриевский и раскинул руки.

Крайним на правом фланге стал сержант Волков с Моржом. За ним — Грундт, следом Генрих Гроссе, затем Туманова, потом пленный радист, лейтенант Назаров. Замыкал колонну капитан.