"Вот оно что, — думал Наруз Ахмед, чувствуя, что в нем закипает глухая злоба. — Садовник, значит… Хорошие персики… А чьи это персики, старая собака?!"

— И давно? — спокойно спросил он,

— С тридцать четвертого года.

— А до этого где жили?

— В тюрьме, — проговорил старик и посмотрел на собеседника. — Три года жил в тюрьме.

— За что же?

— Было за что…

Воцарилось неловкое молчание. Потом Наруз Ахмед снова начал:

— А кто же это потрудился над вашим ухом? Басмачи?

— Нет. Красный аскер. Я сам басмачом был. Всякое было… А вы-то сами откуда?

— Я? — смутился Наруз Ахмед, застигнутый врасплох. — Я из Ташкента.

— И родом оттуда?

— И родом.

— А по каким делам в наш кишлак?

— Случайно. Попутной машиной воспользовался. Был в соседнем колхозе.

Старик кивнул, взглянул еще раз на Наруза Ахмеда и начал разглаживать рукой свою бороду.

Со двора выкатила машина.

— Садись, уртак! — пригласил водитель.

— Прощайте, ата, — бросил Наруз Ахмед, встав со скамьи. — Может, еще встретимся.

— В жизни все бывает. Счастливый путь! — прошамкал Бахрам.

Наруз Ахмед занял свое место, и машина помчалась по улице в тучах пыли под остервенелый лай собак.

Быстро редела ночная тьма. Огненная полоска прорезала восточный край неба. Разгоралась теплая и ясная утренняя заря. Сутки отошли в прошлое.

Полумертвые от усталости Шубников, Юлдашев и водитель лежали на плащ-палатке у подножия невысокой горы, беспорядочно загроможденной каменными глыбами, валунами и галькой. Пантера пристроилась тут же, возле машины.

Парашютист, оказывается, отлично знал местность и легко ориентировался. Приземлившись и освободив себя от лишних, уже ненужных вещей, он пошел не на запад, не на север и не на восток, где жилые места, а на юго-восток, скорее даже на юг. Можно было подумать, что его влекла к себе граница. Но он туда и не собирался. Ему надо было поскорее выбраться из полосы песков, на которых оставался след. Он предательски тянулся за ним, этот след, и избавиться от него было невозможно. И парашютист двинул на юг — обратно к границе. Он знал, видно, к чему стремился. Пройдя за полдня почти сорок километров, ноги его ступили на такыр — твердую глинистую почву, напоминающую бетон. Здесь уже следы не оставались. Ветер сносил с такыра все, даже пыль пролетала мимо, не имея за что зацепиться. Голо, подметено, безмолвно… Но тонкий нюх овчарки и на окаменевшем такыре чуял запах человека. Пантера уверенно шла по следу.

Шубников и Юлдашев исколесили на машине много километров, покрытых такыром. Со всех сторон подступали пески, но диверсант не сходил с твердого грунта. Он держался такыра и шагал на юг, где такырная почва сливалась с предгорьем.

На пути диверсанта Пантера обнаружила пустую флягу, спрятанную под камень. Больше никаких видимых следов не было.

В полдень следующего дня разведчики достигли телеграфного столба, к которому вышел парашютист. И тут Пантера потеряла след. Шубников развернул карту. Ближайшими населенными пунктами значились колхоз имени Буденного и кишлак Обисарым. Надеяться на то, что парашютист отправится в эти населенные пункты, было трудно. Но не побывать в том и другом Шубников считал неправильным. И он решил так: Юлдашева завезет в колхоз и оставит там, а сам поедет в кишлак Обисарым.

Посадив измученную Пантеру в машину, Шубников и Юлдашев направились в колхоз имени Буденного.

Водитель понравился Нарузу Ахмеду. Он оказался простодушным парнем, не проявлял любопытства к своему пассажиру, говорил больше сам и выкладывал все, что было у него на уме. Наруз Ахмед узнал его нехитрую биографию, и его семейные дела, и даже какие кинофильмы привозили в прошлый месяц.

По пути в Токанд они дважды останавливались: первый раз у колодца, чтобы напиться и долить воды в радиатор, а второй — при встрече с грузовой машиной, которую вел приятель шофера.

В Токанд они въехали поздним вечером, когда на небе уже высыпали звезды.

Город был незнаком Нарузу Ахмеду. Он много слышал о нем, но представлял его себе очень смутно, так как бывал здесь только ребенком. Он попросил водителя подвезти его к вокзалу.

— А вы что, на поезд? — удивленно спросил тот.

— Ну да… Я спешу в Ташкент.

— Вот оно что, — с сожалением заметил водитель. — А я считал, что вы сюда, и хотел пригласить к себе. Закусили бы… Правда, домишко у меня не ахти какой, но для хорошего человека местечко всегда найдется. Может быть, отъезд на завтра отложите? Нет, правда! Посмотрели бы моих сыновей. Настоящие джигиты. Старшему уже пять.

— Не могу, дружище! Срок командировки у меня и так кончился. Я уже перехватил одни сутки, а начальство, сам знаешь, не любит неаккуратности. Сегодня я должен был быть уже в Ташкенте.

— Жаль, жаль… — покачал головой водитель.

На привокзальной площади машина остановилась. Наруз Ахмед сунул водителю еще пятидесятирублевку, пожал ему руку и вышел из кабины. Водитель поблагодарил, помахал рукой и уехал.

По площади торопливо сновали пешеходы с чемоданами и узлами в руках. Длинная очередь стояла у автобусной остановки. Наруз Ахмед смешался с толпой, купил в киоске газету и прошел в здание вокзала. Взглянув на расписание поездов, он отыскал кассу, купил билет до Бухары и отправился в ресторан. Тут было людно и оживленно. У буфетной стойки толпились мужчины, вооруженные огромными пивными кружками.

Наруз Ахмед сел за свободный столик, оглянулся и развернул газету.

Как-то непривычно для него выглядела обстановка этого ресторана: женщины-официантки, люди, громкими голосами, шумно, не стесняясь соседей, обсуждавшие свои дела… Отвык Наруз Ахмед от этого. Вспомнились ему тегеранские ресторанчики и чайханы, где каждый сам себе, особнячком, где люди с заговорщическим видом перешептываются между собой… А здесь что-то отдаленно знакомое и в то же время чужое, настораживающее и пугающее.

Наруз Ахмед, уткнувшись в газету, прислушивался к разговору за соседним столиком. За ним сидели трое узбеков и один русский. Речь шла о какой-то новой кинокартине. Собеседники спорили: правда показана в ней или выдумка, могло ли так быть в жизни или нет.

Нарузу Ахмеду пришел на ум водитель, с которым он только что распрощался. Он дал ему в общей сложности сотню. И дал не потому, что был очень щедр. И не потому, что располагал большой суммой денег, позволявшей не задумываться над расходами. Отнюдь нет. Поступил он так, следуя советам Керлинга. Керлинг же поучал — в расходах не стесняться. Он говорил: "Запомните, что в Узбекистане — деньги все. За них можно купить и продать что и кого угодно. Все, от мала до велика, без разбору дают и берут взятки. А те, кто дают взятки и берут их, умеют молчать. Это главное. Те и другие знают, что суд привлекает к ответственности и наказывает в равной мере как дающих, так и берущих".

Но Керлинг одновременно предупреждал, что взятка — одно дело, а жизнь не по средствам — другое. Взятка не вызывает подозрения: она дается и берется "один на один", а излишества на людях неизбежно привлекут к себе внимание и могут привести к провалу. Все надо делать с умом.

Водитель был первым советским человеком, которого встретил Наруз Ахмед. Он выручил его и оставил о себе неплохое впечатление. И уж едва ли он будет болтать о том, что сорвал такой приличный куш. За это его по головке не погладят. Значит, Керлинг прав.

Основательно проголодавшийся Наруз Ахмед заказал себе полный обед, сытно поел, запил его бутылкой пива, оставил официантке на чай и покинул ресторан.

Поезд стоял уже у перрона. До отхода оставалось минут десять. Наруз Ахмед выкурил папиросу и направился к своему вагону. Настроение у него было бодрое. Его появление в Токанде, да еще в таком людном месте, как вокзал, как будто прошло благополучно. Он ничем не выделялся из общей массы. Никто не обращал на него внимания. Его одежда мало чем отличалась от одежды других. Обычный человек, обычный советский гражданин…