— Припрятал? — недоуменно переспросил Шубников. — Это зачем же?

— Не без причин. Отсюда, Леонид Архипович, начинается новая история. Месяца полтора назад в мое отсутствие в дом пожаловал какой-то тип. Его встретила жена. Он назвался монтером телефонной станции, проверил аппарат, позвонил куда-то, а перед уходом, как бы невзначай, спросил, глядя на клинок: "Не продается?" Анзират даже рассердилась. Тогда он сказал: "Может быть, думаете, я много дать не могу? Так вы не беспокойтесь. За ценой я не постою". Жена еще раз сказала, что клинок не продается. Монтер покачал головой и ушел.

А совсем на днях произошел другой эпизод. Я был на службе, тетушка, как всегда, в поликлинике, а жена дома. Она полоскала белье во дворе, а потом спохватилась, что тетушки слишком долго нет. Обеспокоенная, она решила позвонить в поликлинику и узнать, в чем дело. Когда она поднялась по ступенькам на веранду, из дома выскочил какой-то оборванец, налетел на нее и чуть не сбил с ног. В руке у него был клинок. Анзират не растерялась, бросилась за вором в калитку и стала кричать. Прохожие схватили вора, отвели в милицию, а клинок вернули нам.

— Забавно! Ты был в милиции? Видел его?

— Был и видел. Парень лет семнадцати, без документов. Сразу распустил нюни. Родом якобы из-под Тамбова. Рассказывает, что на вокзале утром этого же дня его подцепил какой-то прилично одетый молодой человек и уговорил за вознаграждение в две тысячи целковых стащить клинок. Парень согласился. Украденный клинок он должен был передать своему заказчику на привокзальной площади, возле будки с газированной водой, как только стемнеет. Милиция водила якобы вора на место свидания, делала там засаду, но "заказчик" не явился.

— Я думаю… — заметил Шубников, закуривая новую папиросу. — Почему же ты раньше не сказал мне ни слова?

— Почему? Визиту монтера я не придал особого значения, а когда провалился этот ворюга, я сейчас же позвонил тебе. Позвонил, а мне сказали, что ты в Бухару укатил. Так?

— Верно.

— Потом звонил еще, ты уже вернулся из области, но опять укатил куда-то.

— Тоже верно, — согласился Шубников. — Да… Получается занятно… Я никак не предполагал, что клинок вернулся в Узбекистан, а в этом, кажется, и заключается вся суть.

— Какая суть? — недоумевающе осведомился Халилов.

Шубников немного смешался, пожал плечами и, покрякав, сказал:

— Суть?… Ну, как тебе сказать? Возможно, я не так выразился. Собственно, меня удивило это. Понимаешь?

Халилов ничего не понимал. Он смотрел на подполковника широко открытыми глазами.

— Меня удивило, — попытался Шубников придать ясность словам, — что клинок продолжает путешествовать. Так, видно, ему судьбой предначертано. Подумать только, сколько сменил он хозяев: эмир Саид Алимхан, Ахмедбек, Умар Максумов, Наруз Ахмед, какой-то иностранный корреспондент, потом Садыков и наконец ты. Семь человек. Шутка сказать…

— А почему ты тоже заинтересовался клинком? — спросил Халилов.

Шубников ответил не сразу. Он закурил, подумал, пристально посмотрел на Халилова и проговорил:

— Сейчас объясню. Я тебя вызвал, уж если говорить начистоту, не по поводу клинка. Не в нем дело. Я хотел спросить тебя: помнишь ли ты, каков был собой Наруз Ахмед? Я его плохо себе представляю. Сможешь ли ты описать мне его внешний облик?

— А что?

— Ну вот видишь. Сразу "а что?" — рассмеялся Шубников. — А если без вопросов?

Халилов смущенно улыбнулся:

— Можно и без вопросов.

— Вот так лучше.

— Но я его, мерзавца, помню таким, каким он был в те годы.

— Ничего, валяй!

Халилов постарался обрисовать внешность Наруза Ахмеда и, когда сделал это, все же спросил:

— Интересно, Леонид Архипович, а почему ты вдруг вспомнил об этом проходимце? Ведь когда я подумаю о нем, у меня на сердце нехорошо делается. Ты же знаешь…

— Почему вспомнил? — Шубников пригладил волосы. — Видишь, какая история… Этот Наруз Ахмед натворил в Иране каких-то пакостей, а когда его взяли за холку, он заявил, что является гражданином Советского Союза и его нельзя, дескать, арестовывать. Понял?

— При чем же здесь приметы? — спросил Халилов.

— А как же? Надо проверить, действительно ли это Наруз Ахмед или другое лицо, подставное.

— Хм… Интересно… — заметил Халилов. — Между прочим, когда мне Садыков рассказал, как к нему попал клинок, мне знаешь что пришло на ум? Не является ли эта история психологически тонко и умно задуманной комбинацией.

— Какая история?

— С обменом клинка на клыч.

— Не понимаю, объясни.

— Я имею в виду вот что. Допусти на секунду, что этому корреспонденту позарез нужно было переправить клинок в Советский Союз. Вот он и придумал этот обмен и всучил Садыкову клинок.

— Не могу допустить такой мысли.

— А почему?

— Это равносильно тому, что бросить клинок на дно океана и успокоить себя, что тот, кому он нужен, извлечет его оттуда. Неужели этот корреспондент, если он в самом деле был заинтересован в переброске клинка к нам, не мог придумать ничего более умного? Неужели он не мог отыскать гарантированной оказии? Откуда он мог знать Садыкова? Как он мог быть уверен, что Садыков довезет клинок до Советского Союза? А если бы Садыков поехал из Ирана в Афганистан или в Турцию? А если бы он вздумал продать клинок, как свою собственность? Тогда что бы делал корреспондент?

— А почему ты думаешь, что он не был уверен в том, что из Ирана Садыков поедет в Узбекистан, а не в другое место?

— Шатко и маловероятно. Если бы корреспондент не менял клинок на клыч, а попросил бы Садыкова быть любезным и передать клинок в Узбекистане кому-либо — дело иное. Такие случаи бывали. А в твоей трактовке поступок корреспондента равнозначен поведению человека, который дал в долг крупную сумму денег первому встречному и забыл спросить у него имя и место жительства.

Халилов пожал плечами и промолчал.

— Ну… — Шубников встал. — А припрятав клинок, ты поступил правильно. Спасибо, что зашел. Привет Анзират. Что-то давненько не видел я ее.

— А ты заходи, — сказал Халилов, вставая и подавая руку приятелю.

— Как-нибудь загляну. Джалил дома?

— Нет. По горам лазает.

— Пишет?

— Не часто. Из Памира-то почта нерегулярно ходит.

— Это верно…

Шубников проводил Халилова до выхода и вернулся к себе.

Приободренный, Халилов зашагал в военкомат.

Он остался верен своему давнему решению. Как и мечталось в молодые годы, он посвятил себя военной службе: окончил кавалерийское училище, служил в кадровых частях округа, окончил курсы усовершенствования в Новочеркасске, а всю войну провоевал в кавкорпусе генерала Плиева. Всего пришлось повидать: и радости, и горя. Бывало так, что уж терял надежду увидеть вновь родной Узбекистан. Три тяжелых ранения что-нибудь да значат. Но эти ранения, собственно, и помогли ему вернуться на Родину. В строю оставаться было тяжеловато, демобилизоваться раненько, и Халилов, согласившись работать в военкомате, получил назначение в Среднюю Азию. Некоторое время служил в родной Бухаре, а потом был переведен в Токанд.

Анзират в то же памятное лето тридцать первого года стала его женой. Вместе с ней к Халилову перебралась и тетушка Саодат, заменившая им обоим мать.

Анзират, увлеченная грандиозными планами и новостройками первых пятилеток, поступила было в текстильный институт, но с техникой почему-то у нее явно не ладилось. После многих сомнений в собственных силах, слез и раздумий она пошла в педагогический институт, жадно набросилась на учебу и окончила институт с отличием. Теперь она преподавала географию в десятилетке и нефтяном техникуме и считала, что учительство — это высшая и самая благородная профессия в мире.

Халиловы растили сына Джалила — студента Самаркандского университета. Уже второй год он жил вдали от родителей. Вот и сейчас, хотя наступило время летних каникул, Джалил кочевал с группой студентов-практикантов по Памиру. Побыл с недельку дома — и в горы…