– Но сама идея тебе как?
– Я вот что думаю… если её несколько расширить, в смысле кроме теоретических классов еще и чисто технические сделать – я ПТУ имею в виду – то выглядит… перспективно. Давай договоримся так: я еще раз все хотелки наших предметниц проработаю, предварительные программы для специализированных классов подготовлю, а ты – именно ты, инициатива должна от Госплана исходить потому что тогда никто особо вякать не будет – намекнешь им, чтобы потихоньку начинали в такие классы школьников отбирать. Но – и это им особо внуши – чтобы делалось это именно потихоньку, на самих детишек чтобы никакого давления не было…
Не сказать, что обнародованная среди предметниц «Лизина идея» получила всеобщую и единодушную поддержку, но как «проба пера» была все же принята. Хотя, как и предупреждала Ярославна, списки Жени и Вали Ветчинкиной в значительной степени пересекались со списками Нины или Люды, а почти половину выпускников, пожелавших продолжить учеты в старшей школы, учительницы «не заметили» – но Лиза заранее предупредила, что распределять школьников по «предметам» она будет исключительно лично и никаких споров по этому поводу слушать не будет. Но к мнению учительниц все же «прислушается».
Последнее было «не совсем правдой»: Лиза решила «прислушаться» лишь к мнению Михалыча и матери. Ну с Мариной было понятно: медицину требовалось внедрять в жизнь максимально доступными силами, а для этого и дети должны быть не просто мотивированными, но и «обучабельными». А Михалыч очень неплохо смог определить и ближайшие «технические» цели, и потребности в людях для их достижения – так что вторым приоритетом у Лизы стала химия. С металлом-то народ уже хоть как-то, но работать умел, а вот хотя бы изоляцию для проводов сделать или масло для моторов – тут без знания химии никак.
И, что особенно Лизу порадовало, очень хорошая учительница этой самой химии смогла заинтересовать довольно много школьников, так что почти половина грядущих выпускников многому у Веры Сергеевны успели нацчиться и были полны желания эту учебу продолжить.
Химия – если ее правильно использовать – творит чудеса. То есть для древнего населения чудеса… хотя, если тщательно подумать, то и для уроженца двадцать первого века сотворенное будет выглядеть чудом. Вера Сергеевна всего лишь перемешала вольфрам (мелкий порошок, почти пыль, который в результате ее «химии» получалась) с очень густым клейстером и из полученной субстанции через крошечную фильеру выдавила что-то, напоминающее толстую нитку. Затем эту «нитку» слегка обожгла в воздухе, запихнула ее в трубу, через которую качался чистый водород, и подала на нее напряжение – причем потихоньку его увеличивая. Процесс был не сказать что очень быстрым, но постепенно «нитка» раскалялась все сильнее, всякая «крахмальная органика» выгорала и уносилась струей водорода, а мелкие кристаллики вольфрама при высокой температуре все сильнее спекались – и через пару часов у химички появилась не очень тонкая и довольно непрочная, но вполне себе вольфрамовая проволочина. По прикидкам, годная для изготовления лампы накаливания мощностью ватт в двадцать-двадцать пять, но, по мнению всех участников забавы, делать такие лампочки было бы неспортивно – и приключения проволочины продолжились.
На следующем этапе из колбы водород был полностью откачен (ну, практически полностью), а вместо него добавлен был аргон с примесью йода. Сутки яркого свечения – и проволочина приобрела некоторую «солидность» – от латинского слова «солид», то есть стала уже сплошной. И вот после этого тонкую, микрон в сто, проволочинку, стали протаскивать через разные фильеры. Тоже процесс не из быстрых, тем не менее уже через неделю проволочка достигла толщины в двадцать пять микрон…
Вольфрам – он металл специфический, долгие десятилетия (если не столетия) он считался «абсолютно хрупким» – то есть не годящимся ни для прокатки, ни для волочения. Однако знания имеют свойство накапливаться (даже у школьных учителей), и накопленное знание намекнуло, что если проволочинку протаскивать через фильеру нагретой градусов так до тысячи, то о «хрупкости» можно будет не беспокоиться. Конечно, нагревать ее нужно было в атмосфере того же водорода, но ведь можно было нагревать ее не всю, а только маленький кусочек непосредственно перед фильерой. Два молибденовых электрода, по которым двигалась проволочка, проблему решали (и Вера Сергеевна особо отметила, что если бы не молибден, то и начинать развлечение смысла не имело бы).
Сами фильеры тоже были не простыми. Но когда есть глинозем и хром… Через пламя водородной горелки порошок глинозема сыпали на иглы из хрома – и получался сапфир с металлической иголкой внутри. Но ведь хром – тоже металл специфический (хотя у каждого металла есть какая-то специфика). Например, он прекрасно растворяется в подогретом растворе красной кровяной соли в щелочи…
В общем, когда есть знания, а так же вольфрам, молибден, хром, сапфиры в ассортименте, необузданная фантазия и нечеловеческое терпение, то можно сделать лампочку накаливания. Или даже несколько: первого мая коллектив ламподелов продемонстрировал широкой общественности сразу шесть новеньких ламп накаливания мощностью по шестьдесят ватт, ввернутых в давно неиспользуемую люстру Савельевского дома. Совсем немного – если в штуках считать, но учительницы «в процессе» обучили и дюжину старших школьников, которые теперь сами могли (ну, почти сами, при минимальном присмотре) делать такие же лампы хоть по паре штук за день! По паре на всю компанию. Пока только по паре…
А девятого мая, в восьмую годовщину «попадания», был произведен долгожданный пуск металлургического завода в Дубне. Как сказала Лиза в своей торжественной речи, «мы долго шли к этому моменту, и наконец пришли. И это – лишь начало». Лиза опустила малозначащие для остальных попаданцев «мелочи»: например, не уточнила, что пуск этого завода стал началом настоящей индустриализации. Ведь в мире нигде еще не было ни одного предприятия, где несколько тысяч человек вместе работали для получения массового товарного продукта. Да и вообще, где столько народу просто работали вместе – если, конечно, не считать рабов на римских рудниках.
На самом заводе рабочих было, конечно, не так уж и много: семьдесят человек в четыре смены работали на доменной печи (из которых двадцать обслуживали кауферы), двадцать четыре человека обслуживали «газовый завод», и шестьдесят рабочих трудились у мартена, работающего на получаемом газе. То есть сталь делали всего полтораста рабочих, а еще около двухсот эту сталь лили, катали, ковали и рубили. И с полсотни человек трудились там грузчиками, ведь каждый день нужно было перетащить к печам десятки тонн руды, угля, извести и многого другого. Четыре сотни рабочих ежедневно выдавали около пяти тонн стальных… полуфабрикатов главным образом. Но чтобы они это делали, гораздо больше народу обеспечивали завод всем необходимым для работы.
Бурый уголь, на котором работал газовый завод, добывали чуть меньше сотни шахтеров – которых, в свою очередь, снабжали «расходными материалами» три десятка лесорубов. Еще почти полсотни трудились на другом газовом заводе, расположенном возле угольных шахт – из которого столько же рабочих получали топливо для пяти барж, перевозящих уголь в Дубну, двух барж, таскавших туда же известь. И все это перетаскивали от причалов и к ним чуть больше сотни простых извозчиков.
Но даже считая тех, кто добывал руду в шахтах и рубил известняк в карьере, это была лишь малая часть тех, кто обеспечивал работу завода. Который ежедневно в домне сжигал больше десяти тонн угля уже древесного, для чего требовалось срубить, перевезти и пережечь в угольных печах полгектара леса. Для леспромхоза века так двадцать первого – работа для небольшой бригады и пары лесовозов. Для третьего века – работа для пятисот лесорубов и (с учетом расстояния до угольных печей) тысячи грузчиков и возчиков. Еще с сотню углежогов нужно прибавить, а ведь освобожденную от деревьев землю глупо не использовать в сельском хозяйстве – так что добавляются те, кто корчует пни. А если учесть, что кроме угля угольные печи дают уксус, столь необходимый для изготовления биодизеля метанол, множество прочих полезных химикатов – то сюда же нужно добавить с сотню «химиков».
