Шарни стер пот, обильно выступивший у него на лбу.

— Благодарю вас, господин Жильбер, — сказал он и обратился к королеве: — Ваше величество, я не знал, что мадемуазель де Таверне была столь несчастна и что госпожа де Шарни столь достойна уважения. Прошу вас верить, что, знай я это, я уже шесть лет назад упал бы к ее ногам и любил бы ее так, как она того заслуживает.

Поклонившись остолбеневшей королеве, Шарни вышел. Несчастная женщина даже не пыталась остановить его.

До него лишь донесся жалобный вскрик, который она издала, увидев, как захлопнулась разделившая их дверь.

Мария Антуанетта осознала: только что рука демона ревности вывела над этой дверью, точь-в-точь как над вратами в ад, страшную надпись:

«Lasciate ogni speranza!»

Расскажем вкратце, что было с графиней де Шарни, когда между королевой и графом происходила сцена, о которой мы только что поведали и которая так мучительно разорвала долгую цепь страданий.

Во-первых, поскольку нам известно состояние ее души, легко догадаться, что после отъезда Изидора она жестоко терзалась.

Она догадывалась, что его отъезд связан с бегством короля, и трепетала как при мысли, что оно удастся, так и при мысли, что оно окончится неудачей.

Она прекрасно знала, как предан граф королю и королеве, и понимала: если бегство удастся и они окажутся в изгнании, он не покинет их; если же бегство не удастся, то, зная бесстрашие Оливье, была уверена, что он будет до последнего момента сражаться с любыми препятствиями, пока останется хоть тень надежды и даже когда ее не останется вовсе.

После того как Изидор попрощался с нею, графиня напрягала зрение и слух, чтобы не пропустить ни малейшего проблеска света, ни малейшего звука.

На следующий день она вместе со всем парижским населением узнала, что ночью королевское семейство покинуло столицу.

Их отъезд не сопровождался никакими происшествиями.

Король с королевой уехали, и она не сомневалась: Шарни с ними. Теперь ей уже не увидеть его!

Она горестно вздохнула, опустилась на колени и стала молиться, чтобы дорога была удачной.

В течение двух других дней никаких известий, никаких слухов в Париж не доходило.

Наконец утром третьего дня город потрясло сообщение: король арестован в Варенне!

И никаких подробностей. Кроме этого взрыва, ничего, кроме этой вспышки, полнейшая тьма.

Король арестован в Варенне, и все.

Андре ничего не знала про Варенн. Этот городишко, столь прославившийся впоследствии, этот населенный пункт, ставший позже пугалом для всей Франции, был пока еще сокрыт тьмой безвестности, как, впрочем, и десять тысяч других ничем не примечательных и никому не ведомых коммун Французского королевства.

Андре раскрыла географический словарь и прочла: «Варенн в Аргоне, главный город кантона, 1607 жителей».

Затем она поискала его на карте и обнаружила, что Варенн стоит на краю леса, на берегу небольшой речки и как бы располагается в центре треугольника, образованного Стене, Верденом и Шалоном.

Отныне все ее внимание было приковано к этому доселе неведомому городку. Туда устремлены были все ее надежды, мысли и страхи.

Затем следом за главной новостью стали поступать второстепенные известия; так после восхода солнца, после того, как из хаоса выйдет вся совокупность пейзажа, начинают постепенно вырисовываться мелкие подробности.

Но эти мелкие подробности и были важнее всего для Андре.

Рассказывали, что г-н де Буйе отправился в погоню, напал на эскорт и после ожесточенной битвы отступил, оставив королевское семейство в руках победивших патриотов.

Конечно, Шарни принимал участие в этой битве; конечно, отступил он последним, если только не остался на поле боя.

Потом сообщили, что был убит один из трех телохранителей, сопровождавших короля.

Затем стала известна его фамилия. Правда, не могли сказать, виконт он или граф и как его точно зовут — Изидор или Оливье де Шарни.

Кроме того, что он де Шарни, никто ничего сказать не мог.

И в течение двух дней, пока длилась эта неизвестность, сердце Андре терзал несказанный страх.

Наконец объявили, что король и королевское семейство возвращаются в субботу, двадцать шестого.

Августейшие пленники ночевали в Мо.

Сообразуясь с расстоянием и временем, необходимым для его преодоления, король должен был бы въехать в Париж около полудня; предположив, что в Тюильри он поедет прямой дорогой, въезжать в город Людовик XVI должен будет через Сен-Мартенское предместье.

В одиннадцать г-жа де Шарни в самом простом наряде, с лицом, закрытым вуалью, была у заставы.

Там она ждала до трех часов.

В три часа первые потоки толпы, все сметая перед собой, возвестили, что король объезжает Париж и въедет в город через заставу Елисейских полей.

Это означало, что Андре придется пройти через весь Париж, причем пешком. Никто не решался ездить в экипажах по улицам, забитым плотной толпой.

Ни разу после взятия Бастилии на бульваре не было такого столпотворения.

Ни секунды не колеблясь, Андре отправилась на Елисейские поля и пришла туда одной из первых.

Там она прождала еще три часа, три страшных часа!

Наконец показалась процессия. Мы уже рассказывали, в каком порядке и в какой обстановке она двигалась.

Андре увидела проезжающую карету и вскрикнула от радости: на козлах она узнала Шарни.

Ее крику, словно эхо, ответил другой, но то был крик не радости, а скорби.

Андре повернулась в ту сторону, откуда раздался крик; молодая девушка билась в руках нескольких человек, милосердно пришедших ей на помощь.

Казалось, она в глубочайшем отчаянии.

Возможно, Андре обратила бы больше внимания на эту девушку, если бы не слышала вокруг ропот и проклятия трем людям, сидевшим на передке королевской кареты.

Это против них обратится ярость народа, они станут козлами отпущения за страшное предательство короля, и, вне всяких сомнений, когда карета остановится, толпа разорвет их на части.

Одним из этих трех человек был Шарни!

Андре решила любой ценой пробраться в сад Тюильри.

Но для этого ей нужно будет обойти толпу, пройти вдоль реки по набережной Конферанс и, если удастся, с набережной Тюильри войти в сад.

Андре свернула на улицу Шайо и вышла на набережную.

С большим трудом, раз двадцать рискуя быть раздавленной, ей удалось пробиться к ограде, но у того места, где должна была остановиться карета, теснилась такая толпа, что нечего было и мечтать пробраться в первые ряды.

Андре подумала, что с террасы у реки ей будет все видно, она окажется выше толпы. Правда, расстояние было слишком большое, чтобы удалось в подробностях все разглядеть и услышать, но лучше видеть и слышать не все, чем вообще ничего.

И она поднялась на террасу.

Действительно, оттуда ей были видны козлы королевской кареты, на которых сидели двое гвардейцев и Шарни, даже не подозревавший, что рядом чье-то сердце лихорадочно бьется в страхе за него, и в этот момент, вероятно, даже не вспоминавший об Андре, думавший лишь о королеве и забывший о собственной безопасности, лишь бы обеспечить ее безопасность.

Ах, если бы Андре знала, что в это мгновение Шарни прижимает к сердцу ее письмо и, полагая, что живым ему выбраться не удастся, мысленно посвящает ей свой последний вздох!

Наконец под крики, улюлюканье, ругательства карета остановилась.

Тотчас же вокруг кареты образовался как бы водоворот, началось какое-то лихорадочное движение, давка.

Штыки, пики, сабли взметнулись ввысь, как если бы под рев бури из земли вылезли стальные всходы.

Трое мужчин, спрыгнувших с козел, исчезли, словно их поглотила пучина. В толпе происходило какое-то бешеное движение, и последние ее ряды, отхлынув, были притиснуты к подпорной стенке террасы.

Единственное, что ощущала Андре, был ужас; она уже ничего не видела, не слышала и, издавая какие-то нечленораздельные звуки, с дрожью протягивала руки к чудовищному водовороту, из которого вырывались вопли, проклятия и предсмертные крики.