Роуэн пошевелил мозгами и заподозрил, что тоже знает, где Фарадей начнет свои изыскания.

— Твердыня?

Роуэн очень мало знал о Городе Твердого Сердца, или, как его называли в народе, Твердыне. Это был плавучий мегаполис посреди Атлантического океана. Центр силы, резиденция Всемирного Совета серпов, место, откуда семь Великих Истребителей управляли региональными коллегиями всего мира. Пока Роуэн был подмастерьем, он не задумывался о Твердыне — она была где-то далеко и высоко, за гранью его жизни. Однако для серпа Люцифера, сообразил вдруг Роуэн, Твердыня должна быть чем-то большим, чем просто точкой на его радаре. Ведь наверняка подвиги серпа Люцифера привлекли внимание Великих Истребителей, пусть даже они пока молчат об этом.

Роуэн оторвался от мыслей о том, какую роль может играть великий плавучий город в общей картине происходящего, и увидел, что серп Фарадей качает головой.

— Нет, не Твердыня, — сказал учитель. — Она была построена значительно позже основания Ордена. Место, которое я ищу, должно быть гораздо старше.

Роуэн напряг мозги, но ничего не придумал. И тогда Фарадей проронил:

— Страна Нод.

Роуэну понадобилось несколько секунд, прежде чем до него дошло сказанное. С момента, когда он в последний раз слышал этот стишок, прошло много лет.

— Страна Нод? Но ведь такого места нет, это всего лишь детская песенка![6]

— Все сказки можно проследить назад во времени и пространстве. Истоки даже самых простеньких, невинных детских прибауток могут оказаться весьма неожиданными.

Этот разговор пробудил в памяти Роуэна другой детский стишок-считалку:

Много позже он узнал, что речь в нем идет о болезни Эпохи Смертности, которую называли «Черная смерть». Стишок сам по себе полная белиберда, но стоит только уяснить себе значение каждой строчки — и он вдруг наполняется жутким смыслом. Детишки весело распевают о страшной погибели.

В нем было не больше смысла, чем в стишке про Страну Нод. Насколько Роуэну помнилось, дети кричали эту считалку, водя хоровод вокруг одного своего сотоварища. Как только стишок заканчивался, «водящий» в центре должен был гоняться за всеми остальными и «салить» их. Тот, кого он «осаливал» последним, становился новым «водящим».

— Нет никаких свидетельств, что такая страна вообще существует, — указал Роуэн.

— Вот почему ее так и не нашли. Это не удалось даже тонистам, которые верят в нее так же свято, как и в Великий Резонанс.

Упоминание о тонистах убило в Роуэне всякую надежду на то, что слова Фарадея следует воспринять всерьез. Тонисты? Да ладно! Роуэн спас целую кучу тонистов в тот день, когда убил серпов Годдарда, Хомски и Рэнд, но это не значит, что он стал относиться серьезнее к их нелепым верованиям.

— Это же смехотворно! — выпалил он. — Вся эта дребедень — чушь полная!

Фарадей улыбнулся в ответ.

— Как мудро со стороны основателей спрятать зерно истины в чем-то столь абсурдном! Кто в здравом рассудке станет искать его там?

Остаток ночи Роуэн не сомкнул глаз. Каждый звук казался слишком громким, даже биение собственного сердца отдавалось в ушах невыносимым грохотом. Это был не страх, это была тяжесть — бремя спасения Ордена, которое он взвалил на себя. А теперь к этому прибавилась тревога за Цитру.

Что бы там ни думала средмериканская коллегия, Роуэн любил саму идею серпов. Для сохранения баланса между смертью и бессмертием прекращать человеческую жизнь должны мудрейшие и наиболее сострадательные из людей. Это была совершенная концепция для совершенного мира. Серп Фарадей показал ему, каким должен быть настоящий серп, — и многие, многие из них, даже самые высокомерные и самонадеянные, оставались верны высшим ценностям. Без этих ценностей концепция серпов превращалась в кошмар. Роуэн был достаточно наивен, чтобы верить, будто ему по плечу не допустить этого превращения, но серп Фарадей иллюзий не питал. Тем не менее, таков был путь, который Роуэн избрал для себя, и сойти с него означало признать неудачу. К этому он готов не был. Пусть он не сможет в одиночку предотвратить разложение Ордена, он попытается удалить хотя бы часть раковых опухолей.

Но как же он одинок! Приход серпа Фарадея, на краткий миг подаривший ему чувство товарищества, только обострил ощущение изоляции. И Цитра… Где она сейчас? Ей угрожает опасность, а чем он, Роуэн, может помочь? Но ведь должен же найтись какой-то способ!

Роуэн смог уснуть лишь на рассвете. К счастью, его сны были далеки от турбулентности его жизни наяву. Они полнились воспоминаниями о тех простых временах, когда самыми большими тревогами Роуэна были оценки в школе, результаты игр и рискованные привычки его лучшего друга Тайгера; когда грядущее представлялось ясным и безоблачным; когда он был убежден, что непобедим и что будет жить вечно.

Нет никакой тайны в том, почему некоторые территории я выделило в категорию регионов Особого Устава с законами и обычаями, отличными от законов и обычаев остального мира. Просто я понимаю, что людям необходимы разнообразие и социальные новшества. Мир стал слишком гомогенным. Таков удел планеты, не разъединенной государственными границами. Национальные языки используются все реже и отходят на второй план. Расы, взяв из каждой этнической группы ее наилучшие черты, образовали симпатичную смесь с незначительными вариациями.

Но в регионах Особого Устава различия поощряются, и социальных экспериментов там в избытке. Я создало семь таких регионов, по одному на каждом континенте. Где это было возможно, я сохранило границы, определявшие регион в Эпоху Смертности.

Я очень горжусь социальными экспериментами, проводимыми в каждом из этих регионов. Например, в Непале запрещено работать. Все граждане могут заниматься только одним — отдыхом в любом его виде, по собственному выбору. Базовый основной доход у них намного выше, чем в других регионах, так что, не имея реальной возможности заработать на жизнь, люди там, однако, не чувствуют себя обделенными. Это привело к существенному росту гуманитарных и благотворительных начинаний. Социальный статус человека определяется здесь не богатством, а тем, сколько он проявляет сострадания и самоотверженности.

В особоуставном регионе Тасмании каждый гражданин обязан выбрать для себя биологическую модификацию, способствующую улучшению его жизни. Наибольшей популярностью пользуются жабры, позволяющие человеку жить не только на суше, но и в воде, подобно амфибиям, и перепонки на боках, как у белок-летяг, дающие возможность планировать в воздухе без дополнительных средств вроде парашютов или дельтапланов.

Разумеется, никакого принуждения. Народ имеет право переселяться в особоуставные регионы и выезжать оттуда, как ему заблагорассудится. По сути, рост или сокращение населения служит хорошим показателем того, насколько успешно работают уникальные законы данного региона. Таким образом, я продолжаю улучшать условия жизни людей, широко внедряя в остальном мире наиболее удачные социальные программы.