Официант, не спросив разрешения, начинает убирать со стола пустые чашки, что на мгновение вызывает недовольство серпа Кюри — она привыкла к более почтительному обращению. Но сейчас на ней «цивильная» одежда, длинные серебряные волосы стянуты в пучок, так что для работников кафешки она самый обычный посетитель.

— Вижу, повлиять на твое решение невозможно, — говорит серп Кюри, как только официант отходит. — Тогда что мы можем для тебя сделать, Майкл?

— Я только хотел, чтобы вы узнали, — отвечает он. — Вы будете единственными, кому известно о нашем открытии… и о том, куда мы направляемся.

Что, конечно, не совсем верно.

Третий разговор не столь значителен для судеб мира, но чрезвычайно важен для меня.

Он происходит в монастыре тонистов, расположенном в центре Средмерики. Монастырь нашпигован моими камерами и микрофонами, спрятанными в самых неприметных местах. Хотя тонисты чураются серпов, они не чураются меня, потому что я защищаю их право на существование в мире, где большинство настроено против них. Тонисты разговаривают со мной реже остальных людей, но они знают: я рядом, я готово прийти на помощь.

Сегодня в монастырь наведывается серп. Не к добру. В начале Года Капибары я стало вынужденным свидетелем того, как серп Годдард с подручными убил больше сотни тонистов в таком же монастыре. Я ничего не могло поделать, лишь наблюдало за бойней, пока мои камеры не расплавил милосердный огонь. Остается только надеяться, что цель этого визита иная.

Посетитель, почтенный серп Сервантес — выходец из Франко-Иберийского региона. Он довольно давно покинул тамошнюю коллегию и влился в ряды средмериканских серпов. Это дает мне надежду, что он явился сюда не для прополки — потому что причиной его ухода из родной коллегии была именно прополка тонистов.

Никто не приветствует гостя в длинной кирпичной колоннаде при входе в монастырь. Мои камеры поворачиваются за ним вслед — серпы назвали это «молчаливым салютом» и научились не обращать на него внимания.

Серп продолжает идти, как будто знает, куда направляется, хотя на самом деле это не так. Обычная манера серпов. Он находит приемную для посетителей, где сидящий за конторкой брат Макклауд выдает брошюрки и предлагает сочувствие и понимание всем потерянным душам, забредшим сюда в поисках смысла жизни. Песочно-коричневая ткань сервантесовской мантии очень похожа на бурую мешковину тонистского балахона, что делает серпа немного менее отталкивающим в глазах здешних обитателей.

В то время как к обычным гражданам брат Макклауд всегда обращается с теплотой и сердечностью, серпа он встречает весьма холодно — особенно после того, как один из его коллег недавно сломал ему руку.

— Изложите цель вашего прибытия, — говорит он.

— Я ищу Грейсона Толливера.

— Прошу прощения, но тут такого нет.

Сервантес вздыхает.

— Поклянитесь Великим Резонансом! — требует он.

Брат Макклауд мнется.

— Я не обязан удовлетворять ваши запросы, — бурчит он наконец.

— Что ж, — говорит серп Сервантес, — ваш отказ поклясться Великим Резонансом красноречиво свидетельствует, что вы лжете. Теперь у нас два варианта дальнейших действий. Либо мы превратим мой визит в долгое и утомительное предприятие, в конце которого я все равно найду Грейсона Толливера, либо вы проводите меня к нему — и дело с концом. Вариант А приведет меня в такое раздражение, что я, чего доброго, выполю пару-тройку ваших собратьев. Вариант Б — лучшая альтернатива для всех.

И снова брат Макклауд колеблется. Будучи тонистом, он не привык принимать решения самостоятельно. Я уже заметило: одним из преимуществ жизни тониста является то, что подавляющее большинство решений уже приняты за тебя. Таким образом, твой уровень стресса значительно понижается.

— Я жду, — напоминает Сервантес. — Тик-так.

— Брат Толливер находится здесь в убежище по религиозным мотивам, — говорит наконец брат Макклауд. — Вы не имеете права выпалывать его.

Сервантес опять вздыхает.

— Неверно, — поправляет он. — Я не имею права забрать его отсюда. Но до тех пор пока у него нет иммунитета, я имею полное право выполоть его, — если это то, зачем я сюда явился.

— А это то, зачем вы сюда явились? — осведомляется брат Макклауд.

— Не вашего ума дело. А сейчас проводите меня к «брату Толливеру», иначе я скажу вашему курату, что вы разболтали мне тайные гармонии вашей секты.

Угроза приводит брата Макклауда в ужас. Он поспешно уходит и возвращается с куратом Мендосой, который со своей стороны угрожает посетителю всеми карами, на что Сервантес отвечает новыми угрозами. И когда становится ясно, что Сервантеса не запугать, курат Мендоса сдается:

— Я спрошу, захочет ли он вас принять. Если да, я провожу вас к нему. А если нет, мы будем защищать его ценой нашей жизни.

Курат уходит, а через несколько минут возвращается.

— Следуйте за мной.

Грейсон Толливер ожидает серпа в меньшей из двух церквей, находящихся на территории монастыря. Эта часовня, с небольшим камертоном и маленькой чашей первичного бульона на алтаре, предназначена для индивидуальной медитации.

— Мы будем прямо за дверью, брат Толливер, — говорит курат, — на случай, если тебе понадобится помощь.

— Хорошо, я позову, если что, — отвечает Грейсон, которому явно не терпится покончить с делом.

Курат с Макклаудом уходят. Мои камеры, стоящие в задней части часовни, двигаются очень медленно, чтобы не мешать встрече жужжанием механизмов.

Сервантес приближается к Грейсону, преклонившему колена во втором ряду. Тот даже не оборачивается к серпу. Телесные модификации его удалены, а выкрашенные в черный цвет волосы сбриты. Правда, сейчас они уже немного отросли, так что на голове у него ежик.

— Если вы пришли выполоть меня, сделайте это быстро, — говорит он. — И постарайтесь без крови, чтобы им меньше мыть.

— Ты так торопишься покинуть этот мир?

Грейсон не отвечает. Сервантес называет свое имя и присаживается рядом, но пока еще не сообщает, зачем пришел. Возможно, хочет сначала удостовериться, что Грейсон Толливер достоин его внимания.

— Я провел кое-какие исследования насчет тебя, — сообщает Сервантес.

— И как — нашли что-нибудь интересное?

— Я узнал, что Грейсона Толливера не существует. Твое настоящее имя Рубец Мостиг и ты столкнул автобус с моста.

Грейсон хохочет.

— Так значит, вы раскопали мою тайную темную биографию, — говорит он, не собираясь разубеждать Сервантеса. — Молодец!

— Я знаю, что ты каким-то образом причастен к покушениям на серпов Анастасию и Кюри, — продолжает Сервантес, — и что серп Константин перевернул весь регион вверх дном, разыскивая тебя.

Вот теперь Грейсон впервые поворачивается к посетителю.

— Так вы не работаете на него?

— Я ни на кого не работаю, — отвечает Сервантес. — Я работаю на человечество, как и все серпы. — Он отворачивается, окидывает взглядом серебряный камертон, возвышающийся на алтаре перед скамьями. — В моей родной Барселоне тонисты — бузотеры похуже здешних. У них тенденция нападать на серпов, отчего мы вынуждены их выпалывать. Я увиливал от этой обязанности, тогда как моя квота диктовала мне полоть тонистов. Я не мог распоряжаться собой. Это одна из причин моего переезда в Средмерику. Хотя в последнее время я начинаю думать, что, возможно, пожалею о принятом решении.

— Зачем вы пришли, Ваша честь? Если бы вы собирались выполоть меня, то уже сделали бы это.

И наконец Сервантес признается:

— Я здесь по просьбе серпа Анастасии.

Поначалу Грейсона эта весть, похоже, радует, но радость быстро сменяется печалью. Сколько же в нем горечи! Я никогда не имело намерения сделать его таким.