– На тебе лица нет, моя дорогая, – сказал Дэнд, ведя ее в конец линии.

– Для этого есть причина, – сказала она, на ходу придумывая причину. – Ты погубил мой веер. Причем очень красивый веер.

– Я куплю тебе другой, – сказал он, слегка покачивая ее в соответствии с фигурой танца. – К тому же это позволило нам устроить неплохой маленький спектакль для нашей аудитории. Я вел себя очень по-мужски, пометил свою территорию и все такое прочее.

– Сломав отличный веер? – с сомнением в голосе спросила она, когда он, едва прикасаясь, положил руку на ее талию.

Он рассмеялся, и на них стали оборачиваться.

– Ну да. Этот паренек сразу понял, что если я рискнул сломать твой веер, то, должно быть, очень уверен в твоей любви. Но ты едва ли поймешь это. Тонкие нюансы таких сценок всегда ускользают от внимания женщин.

Он, конечно, нес вздор, но это вернуло ей утраченное чувство юмора.

– Ты прав, – сказала она. – Это слишком тонко для моего понимания. Я скорее поняла бы, если бы твои территориальные претензии заставили тебя взвалить меня себе на плечо и утащить прочь из зала.

Он не ответил, но по-хозяйски прижал ее к себе крепче, чем было допустимо, напомнив ей еще раз, какой он большой и сильный. Он полузакрыл глаза, губы его сложились в загадочную улыбку, от которой ей стало жарко. Черт бы его побрал, он начал входить в свою роль. Он заставлял ее почувствовать себя робкой, неуверенной молоденькой девушкой, хотя она совсем не была такой.

Танец закончился, но он продолжал держать ее за руку, привлекая удивленные взгляды тех, кто находился рядом. Как только оркестр заиграл следующий танец, он, не медля ни минуты и не спросив позволения, снова привлек ее к себе. На этот раз танцевали котильон – сложный, завезенный из Франции танец, который общество все еще считало довольно рискованным. Не прошло и нескольких минут, как она поняла, что он не просто хороший, но превосходный танцор.

– Где ты научился танцевать? – спросила она. – Трудно себе представить, что в монастыре было много возможностей для танцев.

– Это не так. Брат Фиделис великолепно танцует.

Шарлотта рассмеялась, представив себе толстого монаха, с которым познакомилась в монастыре Сент-Брайд, танцующим менуэт. Дэнд бросил голодный взгляд на ее губы. Очень ловко у него получается. Взгляд совсем как у любовника.

– Нет, скажи правду.

– Да так, нахватался всего то там, то здесь, – ответил он, отрывая взгляд от ее губ.

Несколько секунд спустя, когда фигура танца потребовала, чтобы они поменяли партнеров, на его лице появилось замкнутое выражение, и он явно унесся мыслями далеко.

– Что тебя тревожит? – спросила она, когда фигура танца снова свела их вместе.

– Ничего, – ответил он. – Просто...

Он вдруг резко остановился, крепко обнял ее за талию и вывел из ряда танцующих. Не сказав ни слова, он повел ее к раздвижной застекленной двери в конце бального зала, которая стояла распахнутой настежь. Им уступали дорогу, поворачивая вслед головы.

Дэнд вывел ее на вымощенную плитами веранду, залитую лунным светом. В конце небольшого, обнесенного стеной садика стояли два джентльмена постарше, поглощенные разговором. Их голоса отчетливо слышались в ночном воздухе. Джентльмены обсуждали проблему недавно введенного эмбарго.

– Что ты делаешь? – тихо спросила она, когда он остановился, все еще не снимаю рук с ее талии.

– Ты сама это предложила, – сказал он не очень уверенно, как будто стараясь убедить себя в чем-то.

– Не поняла, – сказала она. – О чем ты говоришь?

– Зачем тратить целую ночь на танцы чтобы распугать всех твоих бедолаг ухажеров, когда мы могли бы добиться желаемого результата гораздо проще и эффективнее?

– Я не понимаю. – Она запрокинула голову и вгляделась в его лицо, пытаясь найти объяснение. В течение нескольких секунд он напряженно смотрел ей в глаза, потом вдруг отступил на шаг и опустил руки.

– Боже милосердный! – Он взъерошил волосы, испортив тщательно уложенную прическу, и снова стал похож на пренебрегающего условностями бродягу с довольно сомнительной репутацией, которого она знала. – Не могу поверить, что кому-то пришло в голову, будто тебе это удастся. Это какое-то безумие.

Его явное раздражение задело ее.

– Возможно, это безумие, но, насколько мне известно, у нас нет иного выбора, – рассердилась она. – Скажи, ты вытащил меня сюда, чтобы укрепить мою уверенность в себе, или ты хочешь сказать что-то еще?

– Нет, – заявил он, упрямо выдвинув подбородок.

– В таком случае что мы здесь делаем? Еще не совсем стемнело. Нас могут увидеть. И некоторые уже на нас смотрят.

– Именно за этим мы сюда и пришли, – сказал он. – За этим и вот за этим. – Он вдруг стиснул ее в объятиях и впился в губы безжалостным поцелуем.

Так ее никогда еще никто не целовал. В его поцелуе не было ни нежности, ни изысканности, которыми отличались поцелуи большинства ее более утонченных поклонников. Это было проявление грубой силы. Никаких нежных упрашиваний, никаких милых умасливаний и вообще никаких просьб. Наоборот, он, застав Шарлотту врасплох, с сокрушительной самоуверенностью овладел ее губами.

Вопреки всем правилам приличия он еще крепче прижал ее к себе – бедра к бедрам, живот к животу, – а горячие, жадные губы раскрылись и буквально впились в ее рот. Рука скользнула на ее затылок, приведя в полный беспорядок тщательно уложенные волосы, и заставила Шарлотту запрокинуть назад голову. Да простит ее Господь, она не сопротивлялась.

К этому она не была готова. Не помог и опыт самой избалованной и озорной светской кокетки. Ее руки помимо воли обвились вокруг его шеи, губы раскрылись ему навстречу, а сердце, когда его поцелуй стал еще крепче, замерло в груди.

Она вздохнула, не отрываясь от его раскрытых губ, и его теплый, влажный язык сразу же скользнул в ее рот. Всякие здравые мысли улетучились из головы, уступив место нарастающему страстному желанию. Она закрыла глаза, чувствуя, как слабеют руки, лежащие на широких плечах склонившегося над ней мужчины.

У нее закружилась голова и подкосились ноги. Он оторвался от ее губ и подхватил, прижав к своему твердому, напряженному телу. Она чувствовала свое горячее дыхание и учащенные удары сердца. Он снова наклонился к ней, издав какой-то очень мужской горловой низкий звук. Глаза его горели, он был явно готов возобновить атаку.

Но она не была готова. Она не могла. Ей с избытком хватило того, что уже произошло. Она попробовала высвободиться. Он сразу же ее отпустил.

Она неуверенно заглянула ему в глаза. На его лице было непроницаемое выражение, но, судя по учащенному дыханию, которое она чувствовала под своей ладонью, его все это тоже не оставило равнодушным.

– Предполагается, что ты должна сгорать от страсти, а ты выглядишь так, словно боишься, что тебя изнасилуют, дорогая моя, – насмешливо пробормотал он, многозначительно взглянув на ее руку, пытающуюся оттолкнуть его.

Ее словно жаром обдало, и она проворно отдернула руку.

– Так-то лучше, – прошептал он и, наклонив голову, проделал поцелуями дорожку по всей линии ее горла, вызвав дрожь во всем ее теле. – Не беспокойся, больше я тебя целовать не буду. Потерпи еще несколько мгновений в моих объятиях – и, я полагаю, мы сможем опустить занавес, закончив представление.

Представление. Его губы остановились у самого основания ее горла, и язык нежно прикоснулся несколько раз к бешено бившейся в ямочке жилке. Мелкая дрожь перешла в содрогания.

– Спокойнее, Лотти, – шепнул он волнующим голосом. – Ведь это всего лишь игра на публику.

Но она-то знала, что это не просто игра.

– Ах, дорогая моя, у тебя все получилось! – воскликнула Джинни, как только Шарлотта вошла в спальню. По просьбе Джинни служанка сразу же сообщила ей о возвращении Шарлотты. Куртизанка сидела в постели, подложив под спину подушки, и на ее лице впервые после несчастного случая было оживленное выражение. – Ты обесчещена. Причем так быстро и эффективно удалось все проделать! Великолепно!