Да! Ее тело вытянулось и с благодарностью раскрылось перед ним. Да! Волна наслаждения обрушилась на нее – великолепная, потрясающая, мощная. Да! Слезы хлынули из ее глаз и потекли по щекам. Ей хотелось смеяться и плакать одновременно.

Наконец Дэнд запрокинул голову, пробормотал что-то вроде молитвы, скатился с нее и, улегшись рядом, прижал ее к себе.

Почувствовав, что у нее нет больше сил, она была рада, что он не отпустил ее, а держал так же нежно и крепко, как и тогда, когда они двигались как единое целое, и не вспоминал о том, что ему пора уходить. Поэтому она позволила себе хотя бы ненадолго сделать вид, будто никакого завтрашнего дня не будет.

К тому времени как Шарлотта проснулась, дождь перестал. Щекой она чувствовала мускулистую грудь Дэнда, а его рука, отяжелевшая во сне, обнимала ее. Она затаила дыхание, на несколько секунд позволив себе представить, что это всего лишь первое утро из множества точно таких же, что к вершинам страсти, как это было несколько раз этой бурной ночью, они будут восходить вдвоем день за днем, неделя за неделей в течение многих, многих лет. Легко было мечтать об этом е предрассветной мгле, когда в воздухе еще чувствовался запах секса, а его тело, тесно сплетенное с ее телом, лежало рядом.

Потом послышался шум колес экипажа, проехавшего под окнами. Где-то вдалеке чирикнула птица, и она поняла, что рассвет близок.

Дэнду надо уйти, пока не настало утро.

Она закрыла глаза и потерлась щекой о его грудь.

– Лотти, – произнес он, притянув ее поближе к себе, и она подумала, что он, наверное, давно проснулся и они могли бы побыть вместе еще несколько минут, если бы она не проспала. Но теперь было поздно сожалеть об этом. Слишком поздно.

– Скоро сюда придет моя служанка, – сказала она. – К тому времени тебя здесь не должно быть, иначе свет решит, что мы помирились.

– Отложи поездку к Сент-Лайону на некоторое время, – мрачно сказал он. – Мне нужно еще несколько дней. Скажи, что тебе необходимо купить кое-что из одежды, закончить кое-какие дела...

– У нас нет времени, Дэнд. Тебе это известно так же, как мне. Аукцион может состояться в любой момент. Мне нужно быть там до того, как новый обладатель письма увезет его за пределы Шотландии.

– Всего несколько дней...

– Это может привести к катастрофе. – Она приподнялась на локтях, упираясь в его твердый живот. – Дэнд, я должна ехать.

Где-то в глубине дома послышался звук закрывающейся двери. Очевидно, пришла уборщица, чтобы почистить и разжечь камины.

– Тебе нужно идти, Дэнд. Прошу тебя. Слухи о нас могут дойти до Сент-Лайона. А мы не можем рисковать.

– К чертям Сент-Лайона! – прорычал он и, отыскав ее губы, впился в них страстным поцелуем. Она отвечала ему с той же страстью... но близился рассвет. Чувство долга настойчиво напоминало о себе, отравляя удовольствие, и она наконец вырвалась из его объятий.

– Прошу тебя, – прошептала она. Больше всего на свете ей хотелось бы, чтобы он остался и они снова занялись любовью и чтобы не знали они ни о каких войнах и о письмах, способных изменить их ход. – Прошу тебя.

Он поднял голову:

– Я уйду. Но я что-нибудь придумаю. И вернусь сегодня к вечеру.

– Когда?

– В три часа. Самое позднее – в четыре.

– Лучше попозже. Скажем, в шесть часов. Я снова отпущу слуг.

– Пусть будет в шесть.

Он отстранился, и она почувствовала, как прогнулась кровать, когда он сел на ее край, собирая одежду, которую она в нетерпении и спешке помогала ему сорвать с себя. Она молча наблюдала, как он встал, и не могла не восхититься вновь его широкими плечами, мощным торсом, сужающимся на конус, переходя в поджарые бедра, длинные сильные ноги. Одевшись, он взглянул на нее.

– Ты полностью разрушила все мои планы, – задумчиво произнес он. – Однако клянусь, что если есть хоть малейшая возможность, я сделаю так, что у нас все получится как следует. Жди меня сегодня вечером, Лотти.

– Хорошо.

Он повернулся, чтобы уйти, но, как будто не в силах от нее оторваться, вернулся снова и, приподняв ее, крепко поцеловал. Она ответила ему с большей страстью, чем намеревалась, обвив руками его шею и вложив в поцелуй весь пыл своего сердца. Наконец он отпустил ее, уложил, заботливо накрыв хлопковой простыней, и лишь после этого выпрямился.

– До вечера, – шепнул он и, словно призрак, растворился во мраке. Только тихий щелчок закрывшейся за ним двери, ведущей в темный коридор, свидетельствовал о том, что он действительно ушел.

Слезы брызнули из ее глаз и потекли по щекам.

– Прощай, – прошептала она.

Подземная темница Ле-Монс, Франция,

март 1800 года

Неба они не видели, но погода всегда находила способ дать о себе знать даже в самых глубоких камерах подземной темницы замка Ле-Монс. Зимой холод проникал сквозь воздушные шахты и лестничные клетки, и от него немели пальцы на руках и ногах. Летом тьма наполнялась горячим влажным зловонием. А сейчас, весной, дождевая вода стекала по почерневшим от плесени стенам темницы, образуя лужи на неровном полу.

Дэнд, опустив голову, сидел возле стены, прислонившись спиной к мокрому камню. Дугласа увели вчера, когда еще не рассвело. В то же время привели назад с трудом передвигавшего ноги Кита, который прижимал пропитавшуюся кровью тряпку к ужасному уродливому клейму. В виде розы. Он судорожно глотнул воздух и скорчил гримасу, когда Рэм стал промывать ожог несколькими каплями бренди, которые ему за взятку удалось раздобыть у одного из стражников.

Теперь в любую минуту могли прийти за ним или за Рэмом. Чтобы допросить, как допрашивали Кита.

Его спрашивали о том, кто помогал им, с кем они вступали в контакт в Мальмезоне и кто из гвардейцев Наполеона был лоялен, а кто был тайным роялистом. Кит, разумеется, ничего им не сказал. Когда Кит отказался отвечать, тюремный надзиратель решил надавить на него и приказал выжечь розу на его груди.

Разве мог тюремный надзиратель знать, каким парадоксом оказалась избранная им пытка? Они прибыли во Францию под видом сочувствующих шотландцев для того якобы, чтобы передать супруге Наполеона Жозефине редкий новый сорт розы для ее коллекции. На самом же деле они должны были встретиться с заговорщиками в ее доме, в Мальмезоне. Но их разоблачили. В качестве символа их предательства тюремный надзиратель приказал выжечь каждому из них на груди клеймо в виде розы.

Очень уместно, что драгоценное братство Дугласа будет теперь навеки отмечено символом их верности.

Дэнд взглянул на Рэма, стоявшего неподалеку, который даже в этой вонючей дыре умудрялся сохранять элегантную отрешенность от окружающей обстановки. Рядом с ним стоял мрачный и измученный Кит, на осунувшемся лице которого залегли тени. Если они еще потеряют в весе, то станут похожи на горгулий[5], годных лишь на то, чтобы ими пугать детишек.

Он закрыл глаза. Существовали более важные вещи, чем личная честь. Рэм это понимал. Кит тоже. Но ему никогда не удавалось заставить Дугласа подняться над детским восприятием рыцарства. Этот сукин сын искренне думал, что они рыцари, а это славный крестовый поход. Та еще слава! Все, что требовалось от них, это...

Послышались шаги и лязг цепей, которые волокли по каменному полу.

Огражденная решеткой дверь распахнулась, и вошел Дуглас. Он двигался осторожно, словно опасался, что не хватит сил. В лице у него не было ни кровинки, глаза быстро моргали, губы дрожали. Он удивленно взглянул на Дэнда, как будто не ожидал его здесь увидеть. Тихо охнув, он протянул вперед руку.

Дэнд с трудом поднялся на ноги.

Из-под рубашки Дугласа высовывалась сложенная окровавленная тряпка на груди. Рука у него дрожала. Лицо исказилось гримасой.

– Прошу тебя... Ты должен знать, что я не мог... я не...

– Я знаю, – хрипло произнес Дэнд, у которого эта сцена вызвала отвращение. – Ты не нарушил клятву. Я уверен, что ты вел себя исключительно благородно, дружище. Был верен до конца. Никто никогда не усомнится в этом...